Шон лыбится и забирает склянку.
Он откупоривает её. Берет одну крошку между пальцев и подносит её к моему лицу:
– Здесь всего лишь миллиардная доля чистого вещества, всё остальное только пролонгирует действие лекарства. Давай, детка, скажи доктору: Ааа!
Снова это его «детка», так и дал бы ему леща. Я открываю рот, но он тут же отводит руку назад:
– Только не смей глотать! Оболочка из сверхтонкого желатина, как попадёт на слизистую сразу растворится.
Я закатываю глаза и говорю:
– Давай уже!
Тогда Шон закидывает таблетку в мне в глотку, и я закрываю пасть. Капсула тут же прилипает к языку.
– Теперь смотри, чё делаем, присядь.
Он указывает на стойку. Я сажусь между раковин, закинув одно бедро. Шон берёт из кейса какую-то штуковину, похожую на металлодетектор, а из кармана узких штанов телефон:
– Эта зараза не проходит ГЭБ[1 - ГЭБ – гематоэнцефалический барьер. Физиологический барьер между кровеносной системой и центральной нервной системой.], так что мы его немножко расшатаем.
И начинает водить у моей башки этой хреновиной, поглядывая в телефон, а у меня во рту разливается жуткая горечь. Я пытаюсь не сглотнуть и слежу глазами за палкой, которая пролетает у самых висков.
– У меня тут приложуха, – объясняет он. – Сейчас только нужную зону найдём.
Он всё пялится в экран.
Чувствую, вроде рассосалась, но привкус всё ещё жжёт ротовую полость. Я говорю:
– Так как работает эта херня?
А он поднимает на меня ошарашенный взгляд:
– Ты чё, чувак? Всё испортишь, твою мать!
– Расслабься, всё уже всосалось.
– Ну даёшь…
Он недоверчиво смотрит и мотает головой, но возвращается к телефону.
– Так как? – продолжаю докапываться.
А он всё водит палкой у моей башки и начинает мямлить:
– Ну короче, там это вещество через слизистую попадает в кровоток, потом в мозг и как-то влияет на эпифиз… твою мать, никак не могу найти…
Тут он замолкает и делает сосредоточенный вид, уставившись в экран.
– А дальше то что? – спрашиваю я, а сам то знаю, что он нихрена не знает. Только умника из себя корчит. Идиот.
– Ну там в синаптической щели что-то происходит… – он несёт какую-то чушь, про нейромедиаторы говорит, а сам куски слов глотает и всё крутит этой штуковиной вокруг моей башки. Даже начинает раздражать.
Я останавливаю его и говорю:
– Братан, ничерта не понимаю, – и лыбу давлю. – Ты сам то врубаешься, как работает это дерьмо?
Так после этих слов он руки опускает и возмущённо говорит:
– Джейк, твою мать, я тут вообще делом занят, а ты меня сбиваешь! Сейчас, подожди – всё расскажу.
Вот умора.
– Ладно, ладно, – говорю я, – продолжай, Док.
Он с недовольной рожей возвращается к делу, несёт какую-то ерунду, но через пару секунд снова зависает, а я не выдерживаю (очень уж хочется поиздеваться над рыжим идиотом) и говорю:
– Шон, ты хотя бы действующее вещество-то знаешь?
Он вновь поднимает на меня глаза. О, я вывел его из себя:
– Иди ты в жопу, Джейк! Нет, не знаю! Ты хочешь улететь или нет?
Тут приходится включить заднюю немного – не лишаться же кайфа из-за этой ерунды:
– Конечно хочу, не обижайся, – а сам скалюсь во все зубы. – Так бы сразу и сказал, а то вечно из себя учёного корчишь.
– Слышь, заткнись!
Вижу, он кипятится, но возвращается к делу. А как только прибор оказывается у моей башни, Шон замирает:
– Стоп! Кажется, нашёл…
А я краем уха слышу, как кто-то шушукается у меня за спиной. Видимо, это та парочка в толчке ожила. Человек-каротин говорит:
– Только не двигайся. Я эту шишку полчаса искал! Ну что, как тебя жахнуть?
Недолго думая:
– По полной давай.
Ооо, это были роковые слова. Знал бы я, что произойдёт дальше, лучше б промолчал. Хотя бэд-трипило меня не так уж редко, но эту чертовщину я запомнил навсегда. Кажется, именно с этого момента всё в моей жизни пошло наперекосяк.
– Обожаю тебя, чувак, – Шон ухмыльнулся. – Скажи Канзасу: прости – прощай.
Он выкручивает регулятор на экране по полной и щёлкает по нему.
Раздаётся дикий писк. На секунду в голове словно что-то свело, а потом вспышка, и меня как будто больше нет… но это ненадолго… через некоторое время я начинаю возвращаться назад…