Точка слома

-С кем я разговариваю, алло?

-Для нее самое страшное, это когда ее гнездо разворошат, а детенышей съедят. Также и с людьми: они сильнее всего бояться за свои гнезда, а на гнезда других им плевать. А если даже и не плевать, то это все ложь – никогда человек не думает о ком-то, кроме себя и своего гнезда.

Летов уже шепнул на ухо Горенштейну, что это голос того урода, с которым он вчера дрался: благо память Летову не отшибло.

«К чему ты это все?» – спросил Горенштейн, которого прошибал холодный пот, а голос испуганно дрожжал.

-Проверь гнездо, вдруг от него остались лишь стены.

Трубка была брошена. Горенштейн секунд десять стоял остолбеневшим – он пытался понять, что же говорил убийца, пока неожиданно не закричал словно не своим голосом, пытаясь подавить истерику: «Быстро, проверить откуда был сделан звонок и отправить туда наряд, дать двух человек мне, двух Летову!»

Вскоре «Победа» с Горенштейном и двумя помощниками рванула в дом Валентины, а «ХБВ» с двумя солдатами в дом Летова. Никогда еще Летов так не надеялся, чтобы что-то ужасное случилось с ним, с его жилищем, но не с той красивой женщиной, которую он видел в театре. Однако чувство желания зла себе, а не другим уже была неотъемлемой частью его жизни – сколько раз он хотел, чтобы убитым был он, а не та австрийская семья, сколько раз он мечтал, что в Ростовской земле лежит он сам, а не семья Горенштейна… и вот сейчас он опять хотел, чтобы убийца раскрошил череп ему, а не любимой женщине Горенштейна. Хотя глубоко в душе он уже понимал, что это лишь мечты…

… Когда «ХБВ» подъехал к дому, где жила Валентина, трое санитаров как раз тащили за руки и за ноги Горенштейна. Лицо его было разбито, сам он кричал «Пустите!» и дергался, постоянно пытаясь вырваться из рук санитаров, однако они были сильнее цепи – уже скоро Горенштейна закрыли в машине и, видимо, пытались вколоть ему что-то успокаивающее – из-за стенок машины слышался его протяжный крик: «Убери это дерьмо, отпусти меня!».

Растолкав толпу возмущенных бабушек и баб, столпившихся около четвертой комнаты, Летов открыл дверь и увидел лежащую прям у порога, заваленную одеждой женщину. Валентина была в ночной рубашке, босая, ее милые стопы прямо прижимались к холодной двери комнаты. Из под разбросанных маек и кальсон проступала лужа крови, однако Летов сразу понял, что он ее не сильно уродовал – жуткой красной жидкости было маловато для этого душегуба. Просторная комната с двумя большими окнами, зашторенными плотными, но расходящимися занавесками, стол, на котором аккуратно стояли книги (Ленин, Маркс, «В помощь ученикам политшкол» и новенький «Справочник бухгалтера»), рядом с ними – парочка тетрадей, в стакане аккуратно лежали карандашы. С одной стороны комнаты две сдвинутых вместе кровати – одна половина заправлена, другая нет; с другой – два шифоньера с выдвижными ящиками, содержимое которых безжалостно вывернуто наружу. Вся комната была усыпана кальсонами, нательными рубахами, брюками, юбками, сарафанами, галифе, пиджаком и платьем, на подоконнике даже виднелись две комбинации, около стола валялись старые сапоги Горенштейна и маленькие туфельки Валентины. Поверх кучи тряпья лежали две разбитых фотокарточки: одна, где Валя с коллегами по работе, а другая, где она с радостным и одетым по параду Горенштейном…

«Труп женщины, на вид около 35-ти лет, лежит головой к окну, левая рука лежит вдоль туловища, правая согнута в локте и лежит на животе, ноги лежат ровно в сторону двери» – монотонно диктовал Кирвес. Юлов фотографировал, освещая комнату взрывом магния. Вскоре кальсоны с лица Валентины аккуратно сняли, и проступило ее лицо: испуганное, застывшее… словно она жива, просто заледенела от испуга.

Вдруг в комнату вошел Горенштейн. Шинель его была распахнута, некоторые пуговицы кителя – оторваны, нос – посинел от удара санитаров, а глаза были мокрыми от слез и дикими, дикими, и еще раз дикими – ужас бил из них ключом, сжавшиеся зрачки таращились на труп, а ресницы слипались от слез. Бедный капитан милиции зажал рот, обошел труп и упал на стул, что стоял возле окна. Протяжный визг, который вырвался из груди Горенштейна, заполонил эту комнату. Кирвес отвернулся, Юлов молча смотрел на рыдающего Горенштейна, а Летов стоял ошеломленный, до сих пор до конца не осознав всего ужаса случившегося.

«За что!» – прокричал Горенштейн, и упал на пол, раздирая руками вывернутое из шкафов тряпье.

Вскоре Летов с Кирвесом взяли за руки и за ноги обезумевшего от ужаса Горенштейна, и, переступая через вещдоки с лужами крови, вытащили его на улицу. Там уже толпились жители этой коммуналки и соседних бараков, однако их любопытство, как и обычно, сдерживали постовые. Рыданья Горенштейна теперь начали растворяться в воздухе, а жильцы прекратили кричать и галдеть: их внимание было приковано к несчастному менту, которого два его товарища несли на руках.

Горенштейна было решено отвезти в больницу. Но не тут то было: санитаров Горенштейн раскидал, Кирвеса аккуратно положил на землю, а Летов и вмешиваться не стал. Вскоре Горенштейн уже скрылся в переулках Первомайки, несмотря на изумленный взгляд зевак и ментов, который они посылали ему вслед.

Само собой, у единственной в районе телефонной будки, откуда и звонил Павлюшин, ничего найдено не было. Проведенный анализ найденного в подвале сарайчика автомата без магазина на отпечатки пальцев ничего не дал – Летов сам прекрасно помнил, что убийца постоянно был в черных перчатках.

Глава 16.

«Я с головой в песчинках времени

Упал на дно и метроном считает в тишине».

--БИ-2

К утру вся Первомайка наполнилась солдатами в зеленых шинелях и милиционерами в синих. Двор райотдела заполонили грузовики и пикапы, среди которых выделялась черная «Эмка» – на ней приехал командир этой ватаги поисковиков. Горенштейн вчера напился до беспамятства: к приходу Летова домой он уже успел выпить почти литр водки, литр пива, вероятно, сейчас он опять же продолжал свое разлагающее дело. Ошкин отнесся к этому спокойно: даже если бы Горенштейн не был пьян, то включится в дело поиска с головой он бы все равно не смог.

–Знавал я одного нашего сотрудника, он, когда жену схоронил с месяц работать вообще не мог – мрачно сказал Летову Ошкин, туша папиросу. – Поэтому Горенштейна заменишь ты, теперь ты, Серега, руководитель этого поискового отряда. Ну, в союзе с этим ГБшником из центра.

Летов лишь мрачно кивнул на этот то ли приказ, то ли просьбу, то ли просто информацию к размышлению.

Через пол часа приехал командир отряда – старший лейтенант Бросенко. На вид ему было лет тридцать, стрижка короткая, по последнему «писку моды», аккуратно сваленные валенки, чистенькая шапка, шинель, кобура с портупеей, и какое-то по-восточному сложенное лицо: узкие глаза, небольшой нос, покрасневший от жуткого холода за окном, маленькие ладошки и покатый лоб. Сам Летов отнесся к нему спокойно: «обычный штабист» промелькнула в голове бывалого следака мысль. Так что он понял, что этот Бросенко мешать не будет, поэтому работать можно спокойно.

Еще через пол часа в кабинете Ошкина собрались командиры всех взводов, каждому из которых было объяснено какой сектор района обыскивать. Приказывалось заходить в каждый дом и каждую комнату, всем предъявлять фотокарточку с фотороботом преступника, всю полученную информацию записывать и отчитываться по окончанию каждого обхода. Предполагалось обойти в этот день весь сектор, где мог проживать преступник, а именно район около паровозоремонтного завода, остальные обойти окончательно завтра и послезавтра. Параллельно с обходом квартир и комнат было приказано проверить все прилегающие к паровозоремонтному заводу и баракам ОРСа водоемы – багры и даже динамит для подрыва льда был заготовлен еще вчера вечером.

Получив приказы и фотокарточки на каждую двойку поисковиков, отряды двинулись на поиски. Каждый шел вместе с напарником, имел при себе оружие и портрет разыскиваемого убийцы, а командиры взводов имели при себе еще и фонари – от «жучков» до огромных коробок мощных железнодорожных фонарей. Ошкин с Летовым понимали, что это последний шанс задержать преступника. Сама операция была очень масштабной: предполагалось обойти и опросить огромное количество людей в их единственный воскресный выходной.

Выйдя за забор отделения отряды пошли вглубь районов. Удивленным прохожим предъявляли фоторобот, у подозрительных проверяли документы. Даже бывалые воры поражались этой толпе солдат с автоматами на перевес, которые браво маршировали по рабочему району, «тормозя» всех в округе.

Павлюшину словно сама судьба помогала: он как раз вышел на улицу, дабы купить «добавку» – все спиртное в доме кончилось еще позавчера, но постоянные приступы и галлюцинации не выпускали его из этой гнилой норы. Практически моментально он натолкнулся на постовых, но успел упасть в канаву, присыпав себя снегом. А потом услышал, что у проходящих мимо работяг военные спрашивали: «Вы этого человека знаете?».

Даже сквозь пелену сумасшествия Павлюшин понял, что ищут его и со всех ног рванул к своему бараку, ловко перепрыгивая через сугробы и перекатываясь через засыпанные снегом ямы.

В бараке он затолкал в вещмешок самое теплое шмутье, оставшееся оружие; в карман пальто спрятал топор с паспортом; в саквояж, непонятно откуда взявшийся в этой адской комнате, сгрузил содержимое шкафа, аккуратно составив баночки, дабы те не разбились; а затем вывалил из закромов шкафа старый сверток. В нем лежала небольшая стопка фотографий: с мамой в детстве, с женой, на работе, проще говоря, затуманенные обломки прежней жизни, оборвавшейся тем роковым осколком в 43-ем.

Вскоре они уже пылали на сыром полу, захватывая своим пламенем мозг несчастного убийцы. Закинув за плечи мешок он рванул в строну леса, стараясь не оставлять следов.

Поисковикам же помог дворник с завода, который признал в человеке своего бывшего коллегу Северьяна Павлюшина. Он же сказал примерное место, где он жил: «На краю поля ОРСа, который к леску прилегает, прям рядом с той дорогой, которая в сторону Бердска ведет».

Летов узнал про это через десять минут и вскоре туда уже рвануло человек десять военных во главе с ним. О, какое неимоверно прекрасное чувство близости победы и азарта испытывал в этот момент Летов, еще не зная, что вместо убийцы он найдет обычную кучку пепла.

Воздух режет своим ледяным холодом лицо, валенки скользят на придавленном снегу, ветер врывается в щели между полами пальто, разрезая свитер с рубахой, а руки сжимают запотевший пистолет. Вот и тот барак: стоит на отшибе на фоне белеющего поля. Некоторые окна разбиты, некоторые и вовсе отсутствуют, тоненькая дорожка ведет к старой двери.

Группа разделилась: пятеро должны были врываться с лицевой стороны, пятеро с задней. Согнувшись, они перемахнули через невысокое окно и очутились в абсолютно пустой и засыпанной снегом комнате. Потом вышли в коридор и, соединившись, пошли вперед, не опуская дул автоматов и пистолетов. Кто-то чувствовал страх, кто-то, как и Летов, был предельно сосредоточен. Очередные пустые комнаты, которые постоянно держит на прицеле целая куча ледяных стволов ППШ. И вот заветная комната с дверью, из под которой оттдавало теплом. От удара ноги она упала на пол, и вскоре тишину комнаты разорвали протяжные крики: «Лежать, милиция!».

Но там никого не было. Вонь, грязь, пыль, осколки бутылок, и куча пепла на полу. Печка продолжала топить, выбрасывая из-за дверцы небольшие искры от дров, пыль продолжала ложиться на пол, а карточки продолжали догорать.

«Ушел сравнительно недавно. Бумага еще не потухла, значит, максимум минут тридцать назад» – мрачно сказал Летов, сдерживая себя чтоб не выматериться на всю округу.

Пока молодые секретари из отделения милиции поднимали всю информацию про жильца этого барака, поисковики вместе с Летовым топтали огромные сугробы в лесу. Следов в нем было не мало: некоторые работники с завода, дабы срезать путь, шли через лес – хотя потом, уже провалившись в глубокий сугроб, жалели об этом. За четыре часа весь этот лесок был проверен, и опять же никаких следов – убийца вновь испарился.

Когда мрак заполонил Первомайку, холод смешался с абсолютной теменью, а солнце умерло, Летов со своим отрядом уже качался в холодной «Полуторке». Ноги коченели от ледяной воды, образовавшейся от кучи снега, который постоянно заполонял валенки. Все тряслись от холода, мокрые от залетающего снега воротники резали шею своим холодом, и только Летов продолжал сидеть как камень.

«Останови» – пробормотал он, постучав по крыше кабины и выпрыгнул из кузова.

«Т-т-т-товарищ Л-л-летов в-в-вы куд-да?» – трясясь от холода спросил молодой милиционер.

-Пешком дойду. Езжайте – сдавленным голосом ответил Летов.

Вскоре полуторка скрылась, а Летов упал в снег. Он понял, что вновь началось: вот мрак превратился в пылающее зарево, дома и голые деревья исчезли, а вместо этого перед глазами встало перевороченное снарядами поле. Небо было красным, пылающим, из воронок вылетали горящие и кричащие люди, которым отрывали головы летающие твари. Летов схватился за голову, вдавливая ее в снег, и начал выть, вырывая волосы, разрывая снег дергающимися ногами. Он оказался в своем аду – том самом, который рисовал его воспаленный мозг, перегруженный ужасами дня.

«Какого черта, Серега?! Куда ты пропал?» – практически с порога прокричал Ошкин, встречая заснеженного Летова.

«Прогуляться захотел» – однозначно бросил Летов.

-Совсем уже с ума сошел – шутя пробормотал Ошкин. – В такой холод гулять вздумалось. Снимай тряпье свое, сейчас включу плитку, ноги хоть отогреешь.

Ошкин включил в розетку поношенную электроплитку и поставил ее на пол, дабы Летов мог держать над ней посиневшие от холода ступни.

«Ушел он, товарищ подполковник. Совсем незадолго до нас. Понял, кажись, что ищут его» – сказал Летов, снимая пропотевшую рубаху.

–Будто я не знаю – наливая в граненый стакан чай, ответил Ошкин. – Мы нарыли много про него. Интересно?

-Само собой.

Когда ноги были отогреты, весь чай выпит, а следом за ним еще и сто грамм были пущены внутрь, Летов приступил к изучению личного дела душегуба.