Паутина

Раднецкий считал так же. Но что – любовь или ненависть? Порой ему казалось, что Анна, действительно, влюблена в него. Порой – наоборот.

Как могла она в него влюбиться? Они не были знакомы, хотя от Елизаветы Борисовны он знал, что Анну привозили четыре года назад на ярмарку невест в Москву, и он вспомнил, что тоже был там в это время. Она могла увидеть его где-нибудь.

Сергей знал, что любовь с первого взгляда, в которую многие не верят, бывает, – так произошло с ним самим, когда он впервые увидел Ирэн. Так почему Анна Березина не могла вдруг влюбиться в него, даже не поговорив с ним, просто встретив однажды?

Еще невозможнее была ее ненависть к нему. За что? Почему? У них не было никаких точек пересечения…

Сергей еще раз пробежал глазами по листкам. Нащокин Андрей Иннокентьевич. Забавно – это имя в самом конце списка, и он не заметил его в первый раз. Такое же незаметное имя, как и человек, носящий его. Однако… Раднецкий нахмурился.

Около полугода назад, в августе, в петергофском парке, были бал-маскарад и фейерверк. На этом последнем случилось маленькое, никем практически незамеченное, происшествие: одного из участников праздника в толкучке ударили ножом в бок.

Удар, по счастью, оказался не смертельным и не задел важных органов, пройдя вскользь по ребрам; но чрезвычайно важным было то, кем был пострадавший. То был сам император, одетый казаком. Напавший на него – некто, одетый гусаром, – скрылся.

Государь, едва его увели во дворец и перевязали, немедленно велел провести тщательное расследование и найти виновного или виновных; естественно, он поручил держать нападение на него в строжайшей тайне.

Под подозрение попали все те, кто знал, какой костюм будет на его величестве на маскараде; таковых было всего несколько человек, и среди них, естественно, флигель-адъютанты его величества.

Раднецкий в тот несчастный день был не на службе, и потому вызывал большее подозрение, чем офицеры, присутствовавшие на маскараде официально. Его несколько раз допрашивали; было плохо и то, что алиби у него не было. Ирэн также была в Петергофе, а он почти целый день провел с Ольгой в Павловске. Они катались на лодке, устроили пикник и занимались любовью под открытым небом. Но впутывать в это дело Ольгу Раднецкий не мог, как не мог признаться в связи с хозяйкой борделя; да и кто поверил бы словам женщины такого пошиба?

Как узнал Сергей от одного их сослуживцев, когда государя ударили ножом, он стоял рядом с некой, одетой одалиской, женщиной и держал ее под руку. А Раднецкому было случайно известно, что к петергофскому празднику для Ирэн шили восточный наряд.

И это тоже было плохо: удар ножом могли, в конце концов, приписать просто чьей-то пьяной выходке, а не политическому мотиву, – но тут возникала версия и ревности.

Все знали, что Раднецкий очень ревнив. И, если кто-то узнал в стоявшей рядом с императором женщине графиню Раднецкую…

Хотя вряд ли. Государь был очень осторожен, и об его связи с Ирэн никто не знал, кроме нескольких самых приближенных к нему людей, умеющих держать язык за зубами. Конечно, он сам заподозрил своего флигель-адъютанта.

Потому Сергея и вызывали на допросы куда больше, нежели всех других офицеров. Он чувствовал себя униженным; то была вторая пощечина от императора; первую он получил, женившись на тайной любовнице его величества.

В конце концов, однако, допросы прекратились, но Сергей чувствовал: что-то изменилось в отношении к нему государя. Появились холодок, отчуждение.

…И появился Нащокин. Он начал бывать везде, где и Раднецкий. Не сразу Сергей ощутил присутствие этого человека в своей жизни. Нащокин был незаметен и тих. Он нигде не высовывался, не повышал голоса, не делал резких движений. Но все же граф, как опытный охотник, почувствовал слежку. И в один прекрасный день понял, кто преследует его…

И вот – в перечне приглашенных на этот вечер вновь фигурирует имя Нащокина. Безусловно, жена получила приказ от государя включить в список этого человека; иначе лицу его ранга ни за что бы не получить приглашение в дом Раднецких; Ирэн всегда очень тщательно отбирала всех гостей…

Сергей положил на стол бумаги, опустился в глубокое кресло. Что ж, бал так бал. Нащокин так Нащокин. К чертям его собачьим! Он не будет даже думать об этом ничтожном шпике.

Лучше он подумает об Анне Березиной. Быть может, сегодняшним вечером ему удастся еще раз поговорить с ней? Но, скорее всего, она постарается изо всех сил избегать его. Посмотрим. Ждать осталось недолго.

10.

– Ты, Серж, уж прости меня, старуху, за откровенность, с женой обращаешься дурно.

Елизавета Борисовна расположилась в кресле с высокой спинкой в кабинете Раднецкого. Она нарочно заехала днем, чтобы поговорить с ним об Ирэн. И сейчас с неудовольствием наблюдала, как изменилось его лицо, каким оно стало суровым и замкнутым.

– Что вы имеете в виду, тетушка? – холодно осведомился он, присаживаясь на край стола и машинально вертя в пальцах ключ от сейфа, откуда только что достал важные бумаги, прибывшие ночью с курьером его величества.

– А то сам не знаешь. Характер у нее испортился, она нервная стала, чуть не на людей кидается. А все почему?

– И почему же?

– Сын у нее. За него переживает, душа у нее болит. А ты при себе ее держишь, будто эгоист последний. Отпусти ее в Крым хоть на пару месяцев. Дай с Коленькой повидаться, сердцем отойти.

– Это она вам сказала, что я не пускаю ее в Гурзуф? – резко спросил Сергей.

– Она молчит, да я в ее глазах все читаю. Она страдает, в них слезы стоят постоянно. Как можно так пренебрегать чувствами любимой женщины, Серж? Да, мужчины обычно все такие: ничего не видят, кроме себя, пока им не скажут. Но ты-то, ты! – Она яростно, будто штыком, затыкала в его сторону длинным пальцем. – Ты ведь так ее любишь, – и не видишь, как она несчастна здесь? Поверить не могу.

– Что она несчастна, я догадывался, – медленно, и как будто даже с легким оттенком иронии, произнес граф. – Но вот из-за чего, – на это вы, Елизавета Борисовна, только сейчас мне открыли глаза.

– Да ты будто насмехаться вздумал? Над Ирэн, что ли? Иль уж не любишь ее совсем? – Она даже привстала и вцепилась ему в лицо напряженным взглядом. – Правду говори!

– Люблю, – твердо и сразу выговорил он.

– Если любишь, как можешь так поступать с нею?? Она же мать! Что для нее дороже, по-твоему, чем собственное дитя? Коля там совсем один. Много ли она его навещала за эти годы? Четыре, пять раз?

– Два, – сказал он, омрачаясь лицом. Генеральша вскинулась:

– Вот видишь! Два! И кто виноват? Ты! Почему держишь ее при себе, почему не отпускаешь чаще?

– Я исправлюсь, тетушка, и в самом ближайшем будущем, – вновь делая холодный вид, ответил ей Сергей. – Как только сойдет снег, и дороги наладятся, Ирэн поедет в Крым к Коле. Вы совершенно правы: свидание с сыном и перемена климата ей необходимы. Это укрепит ее нервы.

– Ну, вот так бы сразу! Это другое дело, – откидываясь на спинку кресла, сказала удовлетворенная генеральша. – Только не забудь, друг мой, что обещал сейчас.

– Не забуду, не беспокойтесь.

– Вот мой покойный Дмитрий Иваныч…

Он указал на лежавшие на столе бумаги (сверху находился плотный конверт с императорской печатью и грифом «Совершенно секретно»):

– Тетушка, прошу прощения: у меня много работы, и до вечера я должен ее сделать.

– Что-то срочное?

– Да, очень.

– Понимаю… – она начала вставать, но вдруг приостановилась:

– И еще, Серж.

– Да?

– Касается моих гостий. Березиных. Ты, друг мой, при Ирэн, да и вообще, особо с ними не заигрывай. Она ревнует, волнуется. Понимаю, что ты не со зла, но девушки молодые, им замуж надо, а ты – женатый мужчина. Они под моей опекой, я за них отвечаю, и краснеть перед их матерью, да и перед всем петербургским светом, не хочется. Только не говори ничего, – я же видела, как ты с Алиной Березиной любезничал.

– Больше такого не повторится, обещаю вам и это, тетушка, – усмехнулся Сергей.

– Вот и славно, – генеральша, наконец, поднялась и протянула ему руку, которую он с готовностью поцеловал. – До свидания, мальчик мой, до вечера. И помни, о чем я тебя просила.

– Непременно.