Амброзия

«Да вон, в овощном.»

«Твою ж мать! И правда забыл. Словно затмение какое нашло,» – хлопнул себя по лбу мужчина, возвращаясь к прилавку.

«А ну стой!» – скомандовала Антонина Василию, потянувшемуся вслед за клиентом на выход. – «Стой тут, сказала. И никуда не отходи.»

Каким шестым чувством уловила Антонина невозможную взаимосвязь между покупателем и алкашом, она и сама объяснить не смогла бы. Но до трех часов дня просидел Васька на ящиках за прилавком, поедая сосиски в тесте и запивая их чаем за счет торговок. Покупатель валил лавиной, сметая даже увядшую вчера петрушку. Лишь один раз за день его отпустили пописать, да и то под конвоем немногословного Рустам, чтоб не сбег.

«Чтоб завтра с утра был здесь, как штык,» – проводила его Антонина. Работа нашла Ваську сама. В кармане (другом) приятно хрустело.

***

Ночной клуб «Star city» при своем открытии несколько лет назад был местечком пафосным. Дорогущие машины, поблескивая боками, плотным стадом теснились на стоянке перед входом, первосортные девицы, покачивая бедрами, высились пожарными каланчами, за ними, прикрывая тыл, плыли те, кто мнили себя хозяевами жизни.

Но, как это часто случается с подобными заведениями, со временем они теряют статусность, клиенты мельчают, длинноногие девицы вырождаются в нахрапистых ПТУшниц. Гламурные девахи с провинциальным колоритом: нарощенными когтями на манер медвежьих и приклеенными ресницами, способными отгонять мух, повинуясь модным феминистким веяниям повадились приходить в клуб чисто женскими компаниями, чтобы снимать мужиков уже на месте.

Мысль о посещении ночного клуба пришла в голову Василию спонтанно. Просто мимо проходил. Два амбала в костюмах: Стасик и Владик, стоявшие на входе, даже изумились наглости попытавшегося ввинтиться в клуб субъекта. Но невозмутимости, положенной им по должности, не утратили. Один из них просто взял Василия за шкирку и отставил в сторону, не тратя понапрасну слов. Однако настырный клиент тут же поднырнул под руку и принялся ныть, давя на жалость: «Ну Вы чего, ребята? Дайте хоть одним глазком глянуть как оно там внутри. Верите, никогда не бывал в ночных клубах.»

Ребята охотно верили. Василий явно был из тех, кого к подобным заведениям и на пушечный выстрел не подпускают. Разве ж такой тип в растянутых спортивных штанах, небритый и даже, похоже, нечесаный неделю как минимум мог пройти фейс – контроль? Если только в вытрезвитель. Туда – без проблем. И только Василию показалось, что на непроницаемых рожах появилась тень взаимопонимания, как один из мордоворотов молча сгреб его в охапку, отнес за угол и отвесил оскорбительный пендель. Не сильный, но обидный до слез.

«Да чтоб Вас черти взяли, бандюки! Чтоб несло без перерыва и девки любить перестали,» – ругался из-за безопасного угла Василий. Не обращая на него внимания Стасик пробрался сквозь толпу желающих попасть в клуб и гранитным монументом встал на рабочее место. Тут же во внутреннем кармане завибрировал телефон.

«Черт, Ритка,» – мысленно выругался Стасик, сделал напарнику знак, что вернется через пару минут и отошел в сторону.

Ритка была его давней занозой: любимой и саднящей, если неосторожно задеть. А задеть ее было легче легкого. Любое сказанное им слово, самое что ни на есть невинное, на его взгляд, могло вызвать у нее бурю негодования. Дарит коробку дорогущих конфет – бессердечный сухарь, она ведь на диете! Да откуда же он знал! Ах не знал? Это потому, что он – эгоист, думает только о себе, а ее потребности игнорирует. Ничего себе игнорирует. Да всю неделю только ее делами и занимался. То кота в ветеринарную лечебницу надо было везти, то старый телевизор бабушке в деревню переправить, то в кино ее сводить. А дала за неделю всего то разок, когда из бабкиной деревни возвращались. Еще и дулась, что в машине не хочет – неудобно (а раньше не жаловалась), а на природе не хочет, потому что комары за попу кусают. Сколько раз он зарекался иметь с ней дело? А все таскается по первому звонку, точно пацан. Хороша Ритка была, как картинка. Точнее, как картинка с Моникой Беллуччи – итальянской актрисой, на которую она и желала походить. И походила ведь, как две капли воды походила. Длинные, черные, немного вьющиеся волосы, фигурка – песочные часы и одевалась всегда ярко, эффектно, во что-нибудь красное, черное или кружевное. Стоило только представить ее, как Стасик готов был нестись по первому зову в надежде за свои услуги вставить ей хоть разочек.

«Привет, Ритусь, соскучилась?»

«Сколько раз говорила так меня не называть,» – немедленно взъярилась собеседница.

«Ну ладно, извини,» – примирительно заметил Стасик. Ведь и правда говорила.

«Ты это, Стас, не приходи больше.»

«Я сегодня и не собирался, работаю.»

«Да нет, не сегодня. Ты вообще больше не приходи. Я замуж выхожу. Мне предложение сделали.»

«Предложение? А как же я?» – глупо спросил Стасик.

«А что ты? Ты замуж не звал. Только потрахаться на халяву норовил.»

«На халяву?» – возмутился Стас. – «Да ты меня всю дорогу, как личного водителя использовала. То тебе сюда, то туда надо.»

«Ну вот и вали куда хочешь,» – подытожила Рита. – «А мне больше не звони.»

Стасик зло уставился на замолчавший телефон. Лицо его приобрело багровый цвет, лохматые брови взъерошились и скучковались на переносице. Первым желанием было разбить телефон о стену, вторым – поехать и навалять Ритке и ее новоявленному женишку по первое число. Потом в голове всплыла вполне разумная мысль сделать это завтра. Сегодня же – работа.

Пока Стасик выяснял отношения с подружкой, Владик стоял на посту один. И чувствовал неладное. Неладно было в животе. Внутри что-то резко крутило, урчало, ворочалось и вдруг, к ужасу Влада, с шумом вырвалось наружу, произведя залп, сравнимый по силе с выстрелом из автомата. Бедолага подхватился и помчался внутрь ночного клуба в сторону известного заведения, оставив на входе жаждущим приобщиться к ночной жизни облачко смрада.

Когда взбешенный Риткиным фортелем Стас вернулся на место все они, включая Ваську, не будь дураками, уже просочились внутрь и рассредоточились по территории.

***

Ночной клуб Василия по первости оглушил и ослепил. Так некомфортно он себя чувствовал последний раз в стоматологическом кресле. Точно также дребезжала в голове бормашина, заставляя подрагивать кончики пальцев, так же бил в глаза свет специальной лампы. К истеричному морганию света Василий приноровился быстро. Так оно даже ловчее. С этими хаотичными вспышками амбалы его нипочем не найдут. А вот музыка: смесь отбойного молотка, перфоратора и бензопилы изрядно действовала на нервы. Удивительно, но многие гости ночного клуба умудрялись под нее даже танцевать. Василий долго всматривался в остекленевшие глаза молодого парня, подрыгивающего телом так, точно через него проходил бесконечный разряд электрического тока. Он словно и не видел ничего вокруг.

А вот девицы, лениво и не в такт (хотя попробуй его тут найди этот такт) трясущие попами на возвышениях в разных концах зала ему очень даже понравились. Одну даже в клетку посадили навроде дикого зверя, нарядив в леопардовые трусы. На лицах у всех плясуний были маски. Видать, стеснялись своей работы или боялись, что мамка ненароком узнает. Остальным своим облачением, ничего почти от любознательного взгляда не скрывающим, девки радовали глаз. Васька попялился на них маленько, ну, сколько совесть позволяла, одобрительно крякнул и потянулся к бару.

Решив успокоить нервы старым добрым способом, он, шиканув, купил целую бутылку виски. А что? Сегодня мог себе позволить. Теперь нужна была компания. Не пить же в одиночку? Это уже алкоголизм. Неуловимую для непосвященных грань между веселой попойкой в хорошей компании и алкоголизмом Василий видел четко.

«Привет, девчонки!» – проорал он во все горло, пытаясь перекричать музыку и подсаживаясь к занятому столику, на котором одиноко грустила пустая бутылка шампанского. Три угрюмо-независимого вида, слегка пожилые девицы поначалу взглянули на него с неприязнью. Потом посмотрели на бутылку, переглянулись: «Привет, коли не шутишь.»

Девчонкам было грустно. А тут появились сразу два повода для веселья: бутылка виски и какой-никакой мужичок. Рассудили они верно. Новый знакомый развил бурную деятельность. Тормознув за длинный фартук официанта, он потребовал стаканы и лед. Потом сам наполнил их на два пальца как полагается и чокнулся с барышнями за знакомство. Через четверть часа поддатые девицы вовсю хихикали. Надя, Таня и Наташа оказались вполне милыми и компанейскими. А без бутылки разве ж можно было это разглядеть? Показную суровость они напускали на себя от безысходности. Если мужика нет и не предвидится, то приходится делать вид, что он и не нужен. Барышни оказались не тюнингованные, без надувных сисек, губ и задниц, а потому товарного вида не имели, хотя и очень старались. Но одно они знали точно. Если вокруг них будет кружиться хоть один мужичок, то и другие скоро неминуемо слетятся. Мужчины – они ведь как мухи. Где жужжит один, туда собираются и другие, заинтересовавшись.

Не прошло и часа, как гулянка была в самом разгаре. Стол был ощетинился бутылками, взрывы хохота заглушали дребезжание музыки. Компания пополнилась тремя парнями с толстыми шеями в непритязательно вида спортивных костюмах с оттопыривающимися карманами. Ванек, Санек и Суренчик уже по-хозяйски облапали девиц за ляжки к обоюдному удовольствию. Девчонки плавились и растекались, точно подтаявшие шоколадки. Василий чувствовал себя благодетелем. Считай, пристроил неликвид.

Культурная программа утомила Василия настолько, что домой он добрался на бровях и немедленно завалился спать.

***

Следующим утром на рынок он не пошел. Похороны – дело святое. Ради такого случая Василий выудил из кучи постиранных бывшей супругой вещей чистые джинсы и рубашку.

Севину тещу Алевтину Ивановну, взиравшую на мужиков с неизменно неодобрительным прищуром, он знал хорошо. Иначе как балаболом она его никогда не называла и полагала, что он оказывает дурное влияние на ее слабовольного зятя, будто они были школярами. Ей было простительно. Проработав всю жизнь учителем в школе, Алевтина Ивановна мыслила привычными категориями.

Василий успел вовремя. Покойницу как раз собирались выносить. Перед подъездом нетерпеливо попыхивал автобус ритуальной службы, торопясь отвезти покойную в последний путь. Соседи и прочие любопытствующие с четными числом гвоздичек в руках уже кучковались, негромко переговариваясь, во дворе, перемывая косточки не только почившей, но и ее чадам и домочадцам.

Смерть – она ведь всегда интересна. Что, как, почему, да отчего? Какая жалость, такой молодой или надо же сколько протянул. И всегда смерть оставляет послевкусие злорадства и облегчения: слава Богу, что не я. Я то еще о-го-го! Поживу еще, покопчу небо.

Всеволод дымил на лестничной площадке этажом выше своей квартиры, впуская в раскрытую форточку вездесущих мух и стряхивая пепел зажатой меж пальцев сигареты в приспособленную для этого консервную банку. Суета и беготня последних двух суток, неизбежная при организации похорон и поминок прежде не оставляли времени на размышления, а вот сегодня навалилось. Отчего то на душе у Севы скребли кошки. Так часто случается, чувствуя себя погано, человек не сразу понимает отчего. И только остановившись, и перебрав мысленно события последних дней, понимает – скверно ему от того, например, что завтра предстоит поход в школу на родительское собрание, на которое только вход бесплатный. А вот выход … . Школьные нужды всегда столь разнообразны, сколь и неотложны. Прощай мечта о новых удочках!

Всеволод тоже осторожненько попытался покопаться в душе и с удивлением обнаружил, что едва ли не винит себя в смерти тещи. И с какой же это стати, спрашивается? Пьяный разговор в парке не шел из головы.

«Слушай, Куприянов,» – наконец не выдержал он. – «Помнишь треп в тот день, ну когда она померла?»

«Ну.»

«Мы как раз об этом говорили, а она … того,» – излагать мысли связно Сева был не мастак, но собеседник суть уловил интуитивно, как собака улавливает настроение хозяина.

«Так то просто треп. Мало ли чего мы болтали. Мишаня вон о машине мечтал …» – Василий внезапно запнулся. Собеседники переглянулись.

«Он какую хотел? Инфинити что-ли?» – деловито осведомился он после оглушительного молчания.

«Или Мазду,» – почему-то шепотом добавил Сева.

«Ты к чему это ведешь, конопатый? Хочешь сказать, чего захотел, то и получилось? Это ж бред собачий.»

Теперь то, после этого здравого замечания, Всеволод тоже думал, что это бред, но как то неуверенно. Василий, между тем, продолжал разглагольствовать: «Думаешь, если скажешь: хочу, чтобы Алевтина Ивановна была жива, она и встанет?»

«Нет, конечно. Что ты?»