Дракон должен умереть. Книга I

– Прости, – сказала Джоан тихо. Он не отреагировал. Она подошла к нему и опустилась рядом.

– Прости, пожалуйста.

Генри молчал, крепко зажмурившись.

Она осторожно тронула его за плечо.

– Генри.

Он молчал.

Внезапно Генри почувствовал, как она наклоняется к нему, опершись руками ему на грудь, и от удивления открыл глаза. Прямо перед ним было ее лицо, серьезное и виноватое.

– Прости меня. Я больше не буду. Обещаю.

– Ты уже это обещала.

– Я обещала постараться.

– Плохо стараешься.

– Раз в несколько лет можно. Или нет?

Но Генри думал уже не об этом.

– Постарайся не делать, как в прошлый раз, – прошептал он.

Он почувствовал, как она замерла, и осторожно поднял обе руки и положил ей на талию. Как будто она была очень хрупкой и от любого неверного движения могла разбиться.

Она не была хрупкой на ощупь. Она была твердой и одновременной невероятно мягкой и податливой. Он провел рукой по ее спине, шее. Остановился и медленно погладил большим пальцем то место за ухом, где была родинка. Она вздохнула и прикрыла глаза.

Он привлек ее к себе и поцеловал, как не целовал еще ни разу ни одну женщину, потому что еще никогда ему не приходилось это делать так осторожно – и еще никогда у него при этом не кружилась голова. Последнее, впрочем, было весьма кстати – потому что, когда Генри понял, что это становится ненормальным, он мягко отстранил Джоан и увидел, что ее глаза стали пронзительно желтого цвета.

– Ч-ш-ш-ш, – быстро пробормотал Генри, снова прижимая ее к себе, так крепко как мог и гладя по голове: – Тише, мой дракончик. Все хорошо. Все хорошо.

Она свернулась у него под боком и ничего не ответила. Он продолжал задумчиво гладить ее волосы, плечи и спину, глядя на небо.

– Так зачем ты уезжал? – спросила она невнятно, не поднимая головы.

– Получить у твоего отца разрешения просить твоей руки, – ответил Генри просто.

Она снова замерла.

– И что он ответил?

– Согласился. При условии, что пока что об этом никто не будет знать, – Генри не стал упоминать о втором условии. О третьем он и сам уже успел благополучно забыть.

Джоан вдруг резко села и пристально посмотрела на него. Его рука упала на землю.

– Ты не должен этого делать.

– Не должен в том смысле, что этого делать нельзя, или в том смысле, что это делать не обязательно?

– В обоих, – отрезала она и отвернулась.

– Джо… – начал Генри, но она быстро поднялась на ноги и отошла. Он тоже сел, чувствуя вновь это омерзительное ощущение – что она становится все дальше.

– Подумай сам, Генри, – Джоан говорила тихо и жестко. – Меня нельзя даже толком обнять. Я не девушка, не женщина, я вообще не уверена, что я человек. Все, что я могу, – это жить здесь, вдали от людей, в полной глуши, где я никого не убью и никого не испугаю до смерти. Я не могу быть ничьей женой.

– Я не думаю, что все настолько плохо… – начал Генри, но Джоан яростно замотала головой.

Он тоже встал. Она повернулась к нему спиной, и он заметил, какой ранимой сейчас выглядела эта прямая спина.

– Джо, послушай меня.

– Нет, Генри. Не говори ничего. Я не могу. Я не имею права так уродовать твою жизнь.

Он подошел сзади, осторожно положил руки ей на плечи и уткнулся лицом в ее волосы. Она снова замерла, и у него промелькнула мысль, настанет ли когда-нибудь тот момент, когда она перестанет так реагировать на его прикосновение. Он и хотел этого, и не хотел.

– Джо, – спросил он тихо, – если я сейчас уеду и никогда не вернусь, что ты будешь делать?

Она пыталась придумать какую-нибудь правдоподобную жесткую ложь, но оказалось, что с его руками на плечах это невозможно.

– Не знаю, – ответила она наконец честно.

– И я не знаю, что буду делать, если уеду. И раз уж все так получилось, мне кажется, тот факт, что два человека не могут нормально существовать друг без друга – вполне веское основания для брака.

– При условии, что они могут существовать друг с другом, – заметила Джоан – но его руки все еще лежали у нее на плечах, и спорить с ними она не могла. Да и не хотела.

* * *

На следующее утро Джоан проснулась еще затемно, пока все нормальные люди – то есть Генри с Сагром – еще спали, и ушла бродить по горам. Когда они встали, Джоан еще не вернулась, поэтому они сели завтракать без нее. Сагр, как обычно, съел все в два приема и пошел на улицу, а Генри остался сидеть за столом, задумчиво кроша кусок хлеба и смотря в окно.

За этим занятием его и застала Джоан. Она вошла молча, не сказав ни слова, повесила куртку на крючок. Генри следил за каждым ее движением с каким-то странным чувством удовлетворения. Теперь он мог просто смотреть на нее. Она была здесь, она была настоящая, живая, его, и он мог бы так смотреть на нее бесконечно. Смотреть с осознанием того, что…

В этот момент Джоан подошла к Генри, наклонилась и мягко поцеловала его в лоб.

– Доброе утро, – сказала она совершенно будничным тоном и отошла обратно к печке.

Он продолжал крошить хлеб, Джоан возилась с чайником и остатками их завтрака, Сагр стучал молотком на улице. Утро было простым и невыразительным – и определенно не поддавалось познанию.

* * *

Брачный обычай народов Гра-Бейннских гор, который впоследствии переняли Инландия, Лотария и Нордейл, сильно отличался от яркого обряда крессов. На Юге свадьба была чуть ли не главным событием в жизни девушки, к которой обе семьи готовились по нескольку месяцев, а длилась эта свадьба не меньше трех дней, с соответствующим количеством съеденного и выпитого.

На Севере свадьбы не было вообще. «Брак, – говорили горцы, – это священный обряд, который касается только тех двоих, кто его совершает. Всякий третий, вмешивающийся в этот ритуал, нарушает его сакральную чистоту и естественный порядок вещей. Только двое идут вместе по жизни – только двоим начинать этот путь».

Конечно, любовь к празднованию важных событий всегда была свойственна жителям долины, но даже они не рискнули посягнуть на столь святую вещь, как личный характер брака. Поэтому, как и у горных племен, отмечалась не свадьба – отмечалось лишь обручение пары. В этот день жених приезжал в дом невесты в сопровождении матери, сестры или любой другой женщины своей семьи. Та передавала будущей невестке кое-что из вещей жениха – как знак, что снимает с себя попечение о его быте и перекладывает эту обязанность на будущую жену. В свою очередь отец невесты отдавал жениху кольцо девушки – через это кольцо на макушку младенца выливалась тонкая струйка ледниковой воды сразу после его рождения. Это же кольцо затем муж надевал на руку своей жене. Никто не знал при рождении, разумеется, какими будут пальцы девочки, когда она вырастет – поэтому кольцо носили на том пальце, на котором оно лучше всего сидело, а иногда и на шее, на цепочке. Мальчиков омывали через браслет – этот браслет жена надевала на руку мужа. Обряд обручения – обмена браслетом и кольцом – справлялся в доме невесты, и на него могли пригласить всю семью жениха, а иногда и все окрестные семьи, но могли и никак не отмечать. После этого за весь месяц обрученные могли видеться только раз – за несколько дней до свадьбы, чтобы подтвердить, что данное ими друг другу слово все еще в силе.