– Видишь ли, я-то как раз смотрю на это не со стороны, – пробормотал наконец Мастер.
– В смысле?
– Я смотрю на это глазами Джоан. Можно сказать, из самых глубин ее души.
Генри некоторое время смотрел на Сагра с высоко поднятыми бровями. Потом улыбнулся:
– Ну конечно. Ученик ? учитель. Полное доверие, никаких секретов.
Сагр кивнул:
– В нашем случае это было далеко не только данью традиции. Весьма полезно знать, о чем думал твой подопечный перед тем, как превратиться в дракона.
– Действительно, – машинально ответил Генри, но тут же спросил:
– И как на это все смотрит Джоан?
Сагр ответил не сразу.
– Она… Генри, если честно, я вообще не знаю, почему у нее по-прежнему две руки и две ноги, а не четыре лапы и пара крыльев. То, что она делает, находится за гранью моего понимания.
– Мы оба давно знаем, какая она молодец.
– Дело не в этом.
– А в чем?
– Недостаточно быть просто «молодцом», чтобы справляться с… с тем, с чем она справляется. А она справляется, несмотря ни на что. Даже то, что произошло сегодня – это совершенно не в счет, потому что…
Сагр запнулся и не договорил. Генри смотрел на него с изумлением. Он никогда не видел, чтобы Мастер не мог закончить фразу. Тем более от наплыва чувств. Он вообще не мог вспомнить, чтобы Сагр когда-нибудь волновался.
– Она все еще человек, Генри, – наконец тихо сказал Сагр. – Цепляющийся за свою человечность изо всех сил. Одного этого было бы достаточно, чтобы сломать любого, а она, кажется, становится только сильнее.
Брови Генри поползли еще выше.
– Но даже у этой невероятной девочки, – продолжил Сагр, – есть предел. Если она достигнет его, я уже ничем не смогу ей помочь. Ей уже никто не сможет помочь, кроме…
– Кроме?
– Кроме тебя.
Генри чувствовал, что брови уже начинает слегка сводить.
– Потому что?..
– Генри, не будь идиотом, – буркнул Сагр, отчего возвышенный характер разговора и брови Генри одновременно упали. – Ты и есть ее предел.
– Предел?
– Конечно. Только не говори мне, что ты этого не понимаешь.
Генри промолчал. Ему не хотелось говорить этого вслух – но он предпочел бы быть ничего не понимающим идиотом.
– Ты единственное, что заставляет ее все еще оставаться человеком. И одновременно то, из-за чего она так легко может перестать им быть. Джоан все время пытается доказать, что это не так, что она может существовать совершенно независимо от тебя, но она и сама понимает, что ничего из этого не выйдет. И очень расстраивается, что у нее не получается. Поверь мне, очень.
– Я верю, – пробормотал Генри, садясь за стол и запуская руки в волосы. Быть идиотом было бы значительно, значительно предпочтительнее.
– Я понимаю, – сказал Сагр тихо, – что у тебя никто не спрашивал, хочешь ли ты этого. Но если ты бросишь ее снова, она сломается. И ты потом никогда себе этого не простишь.
– Вопрос не в этом, – ответил Генри невнятно, по-прежнему не поднимая головы. – Вопрос в том, смогу ли я простить ей то, что собираюсь сделать.
– А что ты собираешься сделать?
Генри ничего не ответил. Он чувствовал себя отвратительно, ему хотелось кого-нибудь придушить, но, несмотря на это, Генри вдруг улыбнулся.
«Это будет интересно», – подумал он.
* * *
Джоан вернулась домой посреди ночи. Генри слышал, как она пришла, но притворился спящим. Он не знал, собиралась ли она вообще с ним разговаривать. Но лучше было не рисковать – поэтому он уснул снова.
Когда Генри проснулся, Джоан, разумеется, уже встала. Он сразу верно оценил выражение ее лица – «не подходить, не трогать, не разговаривать, не существовать» – и потому поспешил как можно скорее исчезнуть. Ему было чем заняться, если он собирался сегодня уходить.
Они продолжали независимо существовать все утро – с Сагром, который, как обычно, прикидывался невыразительной хозяйственной пристройкой, – и только когда Генри укладывал последние вещи, Джоан решила обратить на него внимание.
– Сбегаешь? – спросила она, стоя в дверном проеме и глядя, как он заворачивает хлебные лепешки в тряпицу.
Генри пожал плечами и ничего не ответил.
– И когда нам ждать твоего появления в следующий раз? Через год? Два?
Он молча затянул верх котомки, завязал шнурок. Еще раз проверил содержимое всех наружных карманов. Закинул лямку на плечо, подошел к вешалке у входа, снял свою куртку. Сначала Джоан думала, что он просто пройдет мимо, так ничего не ответив, но в двери Генри остановился.
– Я вернусь через две недели. Постарайся держать себя в руках, пока меня не будет.
Она слегка вздрогнула, и от его неожиданных слов, и от того, как он на нее смотрел. Собственно, Генри смотрел на нее всего лишь спокойно, серьезно… и честно. И от этого перехватывало дыхание.
Джоан так ничего и не ответила, поэтому Генри только вздохнул, с каким-то раздражением и облегчением одновременно, и вышел из дома. Она хотела позвать его, окликнуть, вернуть назад, но Генри вдруг остановился и сам подошел к ней.
– Я кое-что забыл, – сказал он деловым тоном, потом неожиданно наклонился и поцеловал ее в родинку за правым ухом. Джоан застыла на месте, а он бросил на ходу «пока» и уже был в пяти, десяти, двадцати шагах, а она все стояла на месте, обняв себя одной рукой, а другую безотчетно прикладывая к шее в том месте, где он прикоснулся губами. Солнце медленно переместилось направо, Сагр перестал прикидываться сарайчиком и прошел мимо Джоан уже несколько раз, но она все стояла на месте. Наконец, когда уже совсем стемнело, Сагр не выдержал и позвал ее:
– Ты собираешься простоять так всю ночь?
– А? – растерянно отозвалась Джоан. – Да. Нет. Я иду.
Она вернулась в дом, начала что-то делать, но обнаружила себя стоящей у окна и задумчиво водящей пальцами по родинке на шее.
– Джоан, – мягко окликнул ее Сагр, – что с тобой?