Небо и море

– Просто руду. Вот белая руда, – я достал кусочек черного кварца с блестящими белыми бляшками какого-то металла, – она самая красивая. А вот черная руда.

– А для чего тебе вся эта руда?

– Потом поплавлю.

– Когда, потом?

– Ну, когда вырасту.

– Может, ты к тому времени новую руду наберешь? Ведь еще нескоро вырастешь?

– Конечно, еще наберу, – наивно обрадовался я.

– Ты меня не понял. Давай, мы эту руду уберем из стола, и ты пообещаешь домой больше руду не носить. А когда вырастешь, пожалуйста, становись геологом и ищи руду, сколько хочешь.

– А куда уберем, на веранду?

Мама, конечно, хотела избавиться от мусора вообще, но и такое решение позволяло немного навести порядок. А там, глядишь, сын придумает другое увлечение. Образцы убрали в фанерный посылочный ящик и оставили на веранде. Я еще некоторое время пополнял тайком коллекцию, и большая часть ее потом даже переехала в новый дом.

Но с годами образцы порастерялись, и геолога из меня не получилось.

Во дворе внезапно возникло новое увлечение. Просто однодневная эпидемия какая-то! Все начали делать «скелетики». У кого-то из пацанов оказался брелок в виде черепа с красными стекляшками в глазницах. Этот брелок вдавливали во влажную глину, а форму заливали расплавленным гудроном. Получалась жалкая копия, в которой и не разобрать, где что. Зато процесс был прост, дешев, быстр, чем вполне соответствовал критериям массового производства ширпотреба.

Я тоже отлил своего скелетика и понес показывать маме. Маму гудроновый кусочек не впечатлил.

– Давай сделаем нашего скелетика, – предложила мама, – Настоящего, из свинца. Сходи на улицу, набери в кулек пыли, а я пока найду банку, в которой будем плавить свинец.

Я принес с дороги кулек мелкой глиняной пыли, просеял сквозь сито для муки. Под маминым руководством из пыли замешал густое глиняное тесто. Пока я месил глину, мама вылепила из пластилина череп с двумя косточками, прямо, как у пиратов на флаге.

Пластилиновое изделие положили в морозилку замерзать для твердости. Когда черепок замерз, мы сделали прекрасную четкую и глубокую глиняную форму.

– Положи форму на веранду в тень. Пусть высохнет. Вечером будем отливать скелетика, – сказала мама.

В консервной банке над газом кусочки свинца от аккумуляторных пластин быстро превратились в блестящую серую жидкость. Мама аккуратно залила свинец в форму. Несколько секунд он еще дрожал как студень, потом внезапно застыл, образовав похожую на звездочку ямку на «затылке» черепа.

Скелетик получился слишком хорош, чтобы быть признанным на улице. Повторить технологический процесс все равно никто не смог бы, ведь надо было иметь не только пыль и свинец, но и технически подкованную маму, а такой мамы больше ни у кого не было.

Во дворе еще какое-то время продолжали тиражировать уже совсем бесформенные гудронные черепки, пока игра сама по себе не затихла дня через два.

Большая лужа в углу школьного двора с первыми морозами покрылась корочкой льда. Утром школьники в резиновых сапогах изломали свежий лед, и лужа превратилась в Северную Атлантику с острыми льдинами и колючими айсбергами, грозно плывущими по черной воде.

После трех уроков я уже почти совсем собрался было идти домой. Кто же мог предположить, что возле лужи окажется отломанная от забора штакетина с заостренным носом. Ну, чем не Титаник? Такой же большой и быстроходный. Вместо мачт и труб из него торчал гвоздь, что только придавало кораблю серьезности.

Деревянному Титанику повезло в жизни куда больше, чем его старому железному тёзке. Подталкиваемый носком резинового сапога, он смело бросался острым носом на зловещие льдины и беспощадно крошил их. Ни один айсберг не устоял, а кораблю хоть бы что! Капитан Титаника не успокоился, пока не пал последний оплот ледяной опасности.

Мама капитана немного огорчилась за мокрые шерстяные носки, но, когда узнала про победу Титаника, успокоилась и не стала ругать за безрассудный риск.

Как стимулировать успеваемость сына? Текущие оценки можно улучшить, давая за каждую пятерку ложку малинового варенья. Так как пятерок относительно немного, то литровой банки хватает на полгода. А как добиться интереса к школе вообще? Навсегда?

Неплохое решение – пообещать велосипед за отличное окончание очередного этапа учебы. Обычно велосипед нужен к лету, вот и повод пообещать его за отличное окончание учебного года.

К восьми годам у меня еще не было приличного велосипеда. Был маленький, совсем детский, переделанный в двухколесный из трехколесного. Бабушка пару раз брала в «Прокате» самокат. А я хотел «Школьник». Это был велосипед-мечта! В магазине он стоял, маня хромом и оранжевой рамой. У него были накачивающиеся шины и возможность ехать накатом, не крутя педали. У него был тормоз! Да и вообще, в восемь лет не пристало кататься на том, на чем катаются в пять.

«Школьник» был обещан за отличное окончание первого года учебы.

Пятерки за арифметику и письмо получились сами по себе, без особых усилий. Просто выросли из текущих. Учительница с фармацевтическим именем на последней страничке дневника написала красными чернилами «Арифметика – 5» и «Письмо – 5».

Дневник я положил открытым дома в прихожей, а сам убежал гулять. Правда, когда мама пришла домой с работы, она почему-то не увидела пятерок. Пришлось специально показывать дневник и напоминать про велосипед.

Утро 26-го мая выдалось более ярким и пахучим, чем все другие в мае. Мы с папой поехали в магазин за велосипедом. Великолепный оранжевый «Школьник», залепленный промасленными бумажками, ждал меня в «Спорттоварах». Он стоил целых двадцать восемь рублей, и не всякий родитель мог решиться выбросить такую сумму ради своего чада.

Велосипед оттерли от смазки, накачали шины и подтянули гайки. В процессе подготовки машины у магазинного крыльца собралась стайка пацанов, разглядывавших новый велосипед и дававших советы. Я готов был лопнуть от гордости, и изо всех сил сдерживался, чтобы не показать, как я рад.

«Школьник» прослужил верой и правдой целых пять лет, после чего, еще в неплохом состоянии был продан подраставшему соседскому Юрке за пять рублей.

Поздней осенью 1968 года в отношениях моих родителей наметился разлад. Они стали регулярно ссориться и однажды, когда отец, щеголяя новой черной бородой, приехал с двухнедельной «командировки» на уборку хлопка, в доме разразился настоящий скандал с криками, угрозами и маханием руками в воздухе. Я втискивался между сцепившихся в клинче родителей, пытаясь успокоить и разнять противоборствующие стороны.

После этого безобразия родители не жили вместе около полугода. Отец несколько раз ездил в Ташкент к своему отцу, прося того воздействовать на сбрендившую невестку и вернуть неразумную бабу в семью. Дед только плевался, а бабушка, заняв нейтральную позицию, что-то советовала сыну.

В итоге семья не распалась и в зиму 1969-го года мама забеременела моей сестрой-миротворицей Леной. Любовь в семью не вернулась, но появление Лены дало возможность каждому из родителей сосредоточиться не на своих обидах и мечтаниях, а на вопросах прокорма и воспитания двух детей. Отец продолжал любить жену, он, оказывается, вообще был однолюб, а вот у мамы любовь к мужу угасла. Остались только семейные обязанности, которые, впрочем, иной раз сдерживают семьи от распада покрепче эфемерных любовных уз.

Когда маме пришло время рожать, за месяц до срока в Ангрен приехала бабушка. Она сразу и решительно взяла в свои привычные руки готовку и уборку и, как позже говорила мама, очень помогла ей в сложный период. Бабушка ни разу не попрекнула невестку за невнимание к мужу, ни разу не припомнила никаких материнских обид.

Отец отвел мать в роддом, который находился позади нашего дома, уже когда отошли воды. Настало тревожное время ожидания. Мы с бабушкой весь вечер и все утро в нетерпении придумывали разные имена ребенку. К восьми утра бабушка отправила меня в школу, а сама поспешила в роддом, неся с собой банку легкого куриного супчика и пару персиков. Она первая и узнала, что родилась девочка.

Последующую неделю мы каждый день придумывали по пяти разных имен для девочки. Мама и другие женщины, лежавшие вместе с ней в одной палате, читали наши письма и хохотали от души. Каждое из писем, принесенное с очередной банкой домашнего супчика и фруктами, начиналось с вступления: «Здравствуйте дорогие наши Нелличка и Екатериночка (Оленька, Людочка… и т.д. и т.п.)!»

Но наши старания были напрасны. Отец с мамой уже давно договорились, что если родится девочка, то назовут ее в часть маминой мамы Леночкой. Вероятнее всего, это была идея отца, стремившегося всеми способами выказать свою любовь жене и укрепить семью. Его тактика, которую вероятнее всего подсказала отцу его мать, оправдалась. Семья не распалась вплоть до его гибели в автокатастрофе на Челябинской автотрассе в 1994-м году.

Вернемся в Ангрен, в школу номер 22, в 3-а класс.

В СССР в системе школьного воспитания политическая составляющая была чуть ли не главной. Первоклашек к Дню Великой Октябрьской Социалистической революции, который праздновался 7-го ноября, в торжественной обстановке посвящали в «Октябрята». Каждому на левую сторону рубашки или фартука прикалывали маленькую красную звездочку с золотым барельефом мальчика-Ленина. Затем, в третьем классе ко дню рождения Вождя, всех принимали в пионеры, повязывая обязательный к ношению красный галстук. Конечно, как и во многих сторонах советской общественной деятельности, в работе октябрятских и пионерских дружин было больше формализма, чем реального дела. Но что-то живое осталось. Дети еще не были испорчены совковским пессимизмом, им казалось, что звездочка или галстук – это как пропуск в новый этап жизни их, их народа и их страны! Кстати, высокопарность здесь вполне уместна, так как нормальные дети именно так и воспринимают действительность – доверчиво, радостно, заинтересованно.

За отличные оценки и примерное поведение десять человек из четырех третьих классов решили произвести из октябрят в пионеры не традиционно 22-го апреля, а раньше, 7-го ноября. Я попал в число счастливчиков. На школьной линейке, посвященной празднику, нам торжественно повязали галстуки и мы, гордые своей взрослостью, встали обратно в строй одноклассников-октябрят.

В каждом классе появились два-три передовика, на которых можно было равнять остальных детей. Идея очень в духе времени и в целом неплохая. Сосед за партой в галстуке действует эффективнее, чем пионер-герой с портрета.

В январе наша семья переехала в Ташкент. Я пошел в новую школу. В третьем «Г» я оказался единственным пионером. Никто не знал о задумке учителей и пионерских вожаков из провинциальной Ангренской школы.

«Второгодника что ли в класс подсунули?» – недоумевали одноклассники и их родители.

В Ташкенте

С осени 1970-го года отец большую часть времени жил в Ташкенте. В строительный трест потребовался инженер-строитель и сразу на должность начальника участка строительства. Участков в Ташкенте было много. Специалистов требовалось еще больше. Отца привлекла несколько более высокая зарплата, чем та, что он получал в Ангрене, и главное, возможность жить неподалеку от родителей. Все-таки, живя от пожилых родителей за сто пятьдесят километров, да при отсутствии телефона, трудно быть уверенным, что у всех все в порядке, все живы и здоровы. Но, странно, когда мы обосновались в Ташкенте и всего в пяти километрах от бабушкиной с дедом квартиры на 21-м квартале, мы их посещали весьма нечасто. Скажем, пару раз в месяц.

Отцу дали жилье на 6-м квартале Чиланзара. Коттедж, вполне в американском стиле. Он стоял в составе небольшой группы из двенадцати похожих коттеджей, затерявшихся среди плотной четырехэтажной застройки. У нас был адрес «Коттедж-10, квартира-1». Место, где располагался наш, как бы сейчас сказали «коттеджный поселок» было весьма примечательное. В 1966-м году, во время массового строительства домов на нашем квартале и в ближайшей округе, на месте нашего дома был БРУ, то есть бетонно-растворный узел. Стояли бетономешалки, вокруг были насыпаны горы щебня, песка, цемента. Почва на полметра в глубину потеряла способность к производству любых видов флоры и больше напоминала поверхность Луны и цветом, и безжизненностью.

Потом, когда БРУ в этом месте больше не понадобился, оборудование увезли куда-то еще, а почву рекультивировали! То есть попросту верхний слой сгребли бульдозерами и увезли на отсыпку основания какой-нибудь дороги. По Генеральному плану застройки микрорайона на этом месте должен был быть разбит сквер. Поэтому после рекультивации завезли немного живого грунта, достаточного для посева травы и высаживания кустов. Но потом оказалось, что сквер может подождать, а вот начальству и специалистам негде жить. Самый простой выход оказался – поставить на месте сквера несколько временных каркасно-щитовых двухквартирных домиков в американском стиле.