Так говорил Ихтиандр

– Сыр?

– Да, сыр, грамм двести, ах ты черт!

– Ты могла потерять все что угодно, только не сыр!

Я выталкиваю ее на лестницу, сам одеваюсь. Мы ищем сыр. Наши следы единственные на выпавшем за ночь снегу. Четыре часа утра.

– Хуй с ним, пошли в ларек.

Свет от люстры режет глаза, я валяюсь на диване в куртке и ботинках, Вера на полу.

– Дима, плохо мне, мама…

– Я лиру посвятил народу своему, быть может, я умру неведомый ему? Но я ему служил, и сердцем я спокоен, пускай наносит вред врагу не каждый воин ик, ой бля.

– Я умираю, мама…

– Но каждый в бой иди, а бой решит судьба! Я видел красный день, в России нет раба, и слезы сладкие я пролил в умилении.

– У меня кровь везде, кровь, Дима!

– Довольно ликовать в наивном удивлении, пора идти вперед, народ освобожден ик… хоспади, но счастлив ли народ! Вер?

Тишина. Ну и хрен с тобой.

Разбудили голоса, дверь мы тоже забыли закрыть, Мила кричала:

– Она же не ест ничего! Только винище это херачит! Саша, аккуратней.

Когда все стихло, я бросаю квартиру открытой, шатаясь и падая, иду на автобус, еще темно, утро. Где-то в окнах прячется от меня Егор.

– Скажи, я тебя люблю. Ну, говори! Не отворачивай свою харю медвежью.

– Вот сволочь.

– Говори. Я. Тебя. Люблю. Ну?

– Сказал уже, отвали.

– Еще раз, я плохо слышала.

– Я тебя люблю. Все! Ай, больно же!

– Налей мне, пожалуйста, оп, спасибочки. У тебя фотографии с собой?

– Нет.

– Димка, я хочу туда, слышишь? Давай уедем, только я самолетов боюсь.

– Ты лучше квартиру обменяй, здесь тебе жизни не будет. Господи, сколько можно было уже всего сделать – ремонт, мебель всю эту бомжовскую выкинуть, новую купить. Что мы за люди?

– Нет, лучше уехать отсюда на веки вечные…

– Уедем, я заработаю за лето, и уедем, только сначала поженимся.

– За что ты меня любишь?

Казалось, весна опять была нашей, я каждый вечер покупал куриный окорок и килограмм апельсин, откармливал Веру по рецепту Милы. Еще Вера пила французские таблетки от алкоголизма, и устроилась на работу в ларек у станции метро «Московская»…

Первого мая забухал на рынке с нашими охранниками, приехал поздно. Вошел в квартиру, дверь была не заперта, на кровати спала Вера, одетая, рядом храпел Егор, на кухне, на полу валялся еще один «брат». Я налил «Бурбона» в последнюю в этом доме чайную кружку, сделал два глотка, и хлопнул в дребезги несчастную кружку об стену. Егор захрапел еще громче, Вера застонала, но так и не проснулась. Прощай. Прощайте все, спасибо за внимание.

Снова июль и бессмысленная тягучесть летних дней, почему мне всегда так плохо летом? Иду с работы по Первой Красноармейской улице, где углы домов сточены нашими тенями, мир плавится в слезах моих о тебе, даже время не лечит. Боль не ушла, лишь отступила за горизонт подсознания, стоит уколоться хоть о слабое воспоминание, и все, плотина прорвана. Почему ничего нельзя сделать? Я так устал.

Старая «nokia» молчит неделями, подзаряжаю батарею, таскаю его всегда с собой, я давно купил себе новую трубку «3310», последняя модель, и жизнь продолжается и пусть старый телефон спит пока, я верю в чудо…

Итак, Некто на небесах нажал на кнопку «пауза», в одно мгновение застыл круговорот побоища, замерли чертовы куклы, будто манекены. И в разразившейся вселенской, космической тишине, я услышал ее голос:

– Але?

– Привет…

– Как ты?

– Нормально.

Она замолчала, я нарисовал ее перед собой, она сидит в углу на диване, смотрит в окно, обязательно с сигаретой, перекладывает трубку из одной ладошки в другую, поправляет волосы.

– Какое-то эхо, как с того света.

– Не знаю, связь такая.

– Ты работаешь? Я завтра приду на рынок, дело есть.

– Какое еще дело?

– Все завтра, не будем тратить драгоценные минуты, а то опять будешь орать, что все деньги на телефоне на меня потратил.

– Вера…

– Завтра. Все, жди.

Некто на небесах отпустил кнопку «пауза» и отмотал Время назад, люди с недоумением отряхивались, подымаясь с асфальта, собирая раскиданные кепки, кошельки. Наташа громко икала, Алмас утирал разбитый нос белоснежной блузкой из последней коллекции, смотрел на небо, пробежали куда-то охранники. Любовь и мир снова на всей планете…

Серые облака проплыли над рынком, разродились коротким дождем, солнце выглянуло и спряталось за купола Троицкого собора. Проявилась радуга жирная, многоцветная. Бабки вышли из церкви, громко треплются у ворот, махают палками, целятся в меня резиновыми набалдашниками.

– Где вот они работают? Сидят, торгуют!

– Расплодили черножопиков!