Еще больше я уверился, что он «бегает», когда увидел в его руках пистолет. Был обычный будний день, машины туда – сюда, я только купил пива, выхожу из магазина.
– Привет, пошли на почту, хочу свой ящик проверить, может письма есть.
– Пошли…
Обрадовала надпись на листочке, присабаченом скотчем к дверям – «Почта закрыта. Не работает». Ниже, на другом листочке, жирным буквами: «ИНТЕРНЕТА НЕТ».
– Друг мой, ну скажи, не идиоты ли? Интернета нет!
Он почему-то разозлился, придется шлепать на главпочтамт, это минут двадцать ходьбы. Пешеходный переход на улице Плоткина, мы, не оглядываясь, ступили на «зебру». Визг тормозов и бешеный сигнал справа, вероятно нам. Тут же в машину полетела пивная бутылка, пена на мгновение скрыла изумленные лица. Две бабы, одна впилась в телефон, другая в гневе массирует руль, жует зубы. Они, вероятно, не ожидали такого непонимания от двух алкашей. Сейчас вторая бутылка полетит, бабы из машины не вылезают, народ оборачивается.
– Пойдем, – говорю.
– Я вас всех сожгу. Все ваши машины…
Когда нас уже стало не видно среди сосен городского парка, я спросил:
– А если бы там были мужики.
– По хуй, пристрелил бы.
И он достал из-за пояса пистолет, не большой, но тяжелый иностранного производства, вроде бы «марголин», не помню.
Закончился отпуск, и я больше его не видел. Тем более что в августе нашел Пуговку, почти позабытые, зацементированные глубоко в памяти, эмоции, готовы были снова выпрыгнуть на волю. Еще у меня была Лера это не любовь, конечно, но все-таки, какая-никакая Лера. Она иногда спала со мной назло Петюне, в которого влюбилась еще на заводе Форда, а тот даже не смотрел в ее сторону, он был без ума от «Охоты крепкой», а «Охота крепкая» любила нас всех.
Вечером после работы я теперь частенько заруливал к Петьке. Потому что только осенью, в сумерках, из окошка в сортире у него дома, видна Аргентина. Нет, я хотел сказать вот так – а еще из окна сортира в доме Петра, видна Аргентина. Только осенью.
Конечно, там ничего нет, только дохлая трава на заброшенных грядках, куст черноплодной рябины, забор, да соседская мансарда из кустов над забором. С самого детства я вижу дальние берега, они появляются внезапно, заставляя замереть на месте, и непонятное, не названное еще людьми переживание сводит позвоночник. Сначала это была Америка, я видел ее над фиолетовой полоской леса на горизонте в Саблино, в подворотнях Петроградской стороны, в облетевшем тополе посреди родного двора, в армии за окном ленинской комнаты.
Америка, Америка звезды и полосы, земля, где живут люди, страна, где люди живут. Я знаю ее всю вдоль и поперек по фильмам «Молчание ягнят», «Взвод», «Форест Гамп», по клипаку «Человек на Луне» группы «Рем» и рассказам Довлатова, перекрестки великих городов и бесконечные дороги.
Помню в далекие тихие семидесятые, я еще под стол пешком ходил, к нам пришли гости, все кушали суп, часто наливали водку, я сидел на чьих-то коленях и нюхал рюмки. Было весело, пока мама не спросила:
– А где Боря с Мариной?
– Уехали.
Сразу тишина все заткнулись, папа предложил завести радиолу. И я пиздюк малолетний, как-то сразу все понял. Раньше уезжали навсегда, не оглядываясь, и о них следовало забыть, будто они умерли.
Америка, эти восемь русских букв со мной, как символ беспредельного одиночества, родившегося вместе из одной утробы и всегда рядом, с детской коляски и вот до этого крошечного окна в сортире. Была Америка, теперь я вижу Аргентину, не знаю чьи пальцы отстучали это слово по клавишам моего воображения, есть вещи которые не объяснить.
Я увидел его возле «Пирамиды», он смотрел вдаль Александровской улицы. Я обрадовался, свистнул.
– Бимбо!
– Крыса!
Зашли в «Дикси», он как обычно протянул тысячу. Загорелый в новых шмотках с рюкзаком.
– Был в Греции, много читал.
– Там сейчас опасно.
– Там сейчас не скучно.
Я представил – за окном гостиницы студенты бегают, кидают в полицию бутылки, везде баррикады, дым, война не видно нихуя, и Крыса валяется на диване, книжечку читает.
Допили пиво.
– Ладно, – говорю, – пойду домой, поздно уже.
– Подожди, пойдем, я тебе кое-что покажу.
Он достал баллончик с краской, протянул мне.
– На. Тряси.
Я сначала ни хрена не понял, в темноте блестел зеркально-черный внедорожник, скорее всего «тойота», номер три семерки. Зашипел клапан пулевизатора, Крыса провел рукой, будто писал кистью по полотну, еще раз и еще раз. Очень быстро несчастный автомобиль был исчиркан серебристой краской все элементы – стекла, колеса, двери, оптика, член с яйцами на капоте. Пустой баллон полетел в кусты.
– За что?
– А не хуй…
Так, наверное, в Греции сейчас модно. Меньше минуты и машина покалечена, тихо без крика, счастливый номер не помог. Крыса достал еще баллончик. Я не испугался, даже понравилось, сам исполосовал какую-то иномарку, тишина вокруг, все спят. А эти дурачки в Москве со своими канистрами и бомбами…
Пошли дальше, он струячил параллелепипеды, у меня получались ромашки – чебурашки, один баллон выходил на две машины. Наконец, рюкзак опустел.
– А вот теперь бежим!
– Давай, пока.
И он растворился в чернильном мареве.
Проснулся до будильника и сразу вспомнил, что мы натворили. Вскочил с кровати и к окошку. Все спокойно, машин полицейских не видно дом не оцеплен. После душа и чашки кофе немного успокоился. Все нормально. Он даже имени моего не знает, пошел в жопу, если что. Плевать, найдут пустые баллончики, да еще дождь под утро моросил, вроде как…
Вышел из дома немного раньше, чем обычно потянуло на место преступления, законное желание. То, что я увидел, ошеломило. При дневном освещении серебряная краска резала глаз, я сразу узнал свои художества, и только теперь стало по-настоящему страшно. Года на четыре не меньше, если сразу не убьют…
Несколько мужчин стояли кружком тихо разговаривали, растерянные лица, как будто война началась, молодая женщина плакала. Я ускорил шаги.
На станции многолюдно, как обычно по утрам, электрички отчаливают через каждые десять минут. Сквозь сосны видать корпуса родной типографии. Я вдруг решил, что на работу сегодня не пойду, не смогу, да и похмелиться не мешало бы. Позвоню попозже, чего-нибудь придумаю только надо срочно смыться в переулки, что бы ни нарваться на кого-нибудь из коллег. После первой бутылки немного пришел в себя, вместо страха злость. Так вам и надо гандоны, нехуй ездить, ничего мне не будет. Куплю сейчас диск с фильмами, еды, пива буду спать весь день…
Он опять будто ждал меня, стоит у «Универсама». Двери хлопают, разъезжаются в стороны.
– А, это ты…
Ничего не купив, перешли улицу, заняли столик в «Синем тумане», бабка уборщица налила нам пива.
– Продолжим?