Текущая литература

– У этого мальчика… ты его обид?лъ, и я требую, чтобъ ты просилъ прощенiя.

– Madame! vous oubliez que je suis le prince Chadursky! гордо отв?тилъ князекъ и, круто повернувшись, отошолъ отъ матери. Княгиня ничего не нашлась (т. е. не нашла) возразить противъ такого сильнаго и неоспаримаго аргумента».

    (От. З. ХI, 64, 21 и 22).

«И это говорилъ шестил?тнiй ребенокъ!» восклицаетъ авторъ. Успокойтесь, ни одинъ ребенокъ никогда не говорилъ ничего подобнаго. Но у сочинителя зас?ли разныя ходячiя мн?ньица о влiянiи воспитанiя и онъ вздумалъ воспользоваться ими въ роман? и т?мъ доказать современность своихъ уб?жденiй. Объ томъ-же князьк? разсказывается какъ у него сд?лалась горячка, когда сынъ садовника поколотилъ его, и вообще такъ обставляется его д?тство, что вы думаете, что этотъ черезъ-чуръ самолюбивый мальчикъ – лордъ Байронъ. Успокойтесь, это просто фактъ первой руки. О воспитанiи-же говорится почти то-же, что въ «Гувернер?», комедiи г. Дьяченко.

Мы могли-бы привести еще множество подобныхъ м?стъ для показанiя, какъ г. Крестовскiй д?лаетъ свои типы. Но хорошаго по немножку. И потому пропускаемъ ростовщика Морденку, «сд?ланнаго» по образцу множества ростовщиковъ и скупцовъ, описанныхъ въ комедiяхъ и романахъ, – благочестивую чету, представляющую пародiю на «Старосв?тскихъ Пом?щиковъ», – квартальнаго надзирателя, который говоритъ мошеннику: «именемъ закона – я васъ арестую», и т. п.

Не обратимъ также вниманiя ни на ужасающiй французскiй языкъ, которымъ выражаются аристократы, – ни на великое знанiе мошенническаго жаргона, къ которому авторъ относитъ выраженiе трактирный завсегдатый, встр?чающееся у Гоголя.

Описавъ какую-нибудь небылицу, авторъ производитъ восклицанiя въ род? двухъ вышеприведенныхъ. Эти восклицанiя напоминаютъ намъ гоголевскаго Собачкина, который, выдумавъ исторiю какъ одна барыня выс?кла своего мужа, начинаетъ негодовать на нее: «Говорятъ: образованная женщина, учитъ д?тей поанглiйски! Какое – просто с?чотъ каждый день мужа, какъ кошку!»

И то сказать, коли рисовать злод?евъ, такъ рисовать! Кутить, такъ кутить!

Остановимся еще на одной картин?. Это паденiе честной женщины. Г-жа Бероева изображена авторомъ идеаломъ жены: обучаетъ д?тей, ведетъ хозяйство, страстно любитъ мужа, – и она падаетъ. И какъ обставлено это? Мужъ у?зжаетъ, у жены не хватаетъ денегъ. Опытная хозяйка, часто живущая съ д?тьми одна, не знаетъ что д?лать, гд? достать денегъ, гд? заложить вещи. За ней уже сл?дятъ: генеральша фонъ-Шпильце – то-же что гётевская Марта – зорко ждетъ, нельзя-ли ее уловить въ свои с?ти. Черезъ горничную Бероевой она узнаетъ, что та въ нужд?, и является покупать у нея вещи. Г-жа Бероева очень рада. Эта высоконравственная женщина не поняла, даже смутно, кто явился къ ней; ее не оттолкнуло отъ генеральши даже инстинктивное чувство отвращенiя, которое всякая мало-мальски порядочная женщина непрем?нно обнаружитъ къ личности, подобной генеральш?. Генеральша отговаривается т?мъ, что позабыла деньги, или ч?мъ-то въ этомъ род?, и приглашаетъ г-жу Бероеву за?хать къ ней завтра утромъ и т. д. У генеральши г-жу Бероеву угощаютъ кофеемъ; нежданно является молодой Шадурскiй и генеральша исчезаетъ. Конечно на другой день г-жа Бероева получаетъ отъ мужа по почт? деньги. Но не въ этомъ д?ло; у автора ц?ль была другая. Что за важность, – пусть разсказано все это не совс?мъ ладно, – ему главное описать д?йствiе «чашки кофе». Вотъ это безстыжее и глупенькое, по литературнымъ ц?лямъ автора, описанiе:

«Князь продолжалъ болтать, но Бероева не слышала и не понимала, чт? говоритъ онъ. Съ нею д?лалось что-то странное. Щоки гор?ли необыкновенно яркимъ румянцомъ; ноздри разширились и нервно вздрагивали, какъ у молодой лошади подъ арканомъ; всегда св?тло-спокойные голубые глаза вдругъ засверкали какимъ-то фосфорическимъ блескомъ и орбиты[1 - Неужели орбиты? Изв?стно-ли г. опытному наблюдателю, что такое орбита? Пародируя Пушкина, мы скажемъ: какое плохое знанiе анатомiи, но за то какой задоръ!] ихъ то увеличивались, то смыкались на мгновенiе заволакивая взоры истомной, туманной влагой, чтобъ тотчасъ-же взорамъ этимъ вспыхнуть еще съ большею силой. Въ этихъ чудныхъ глазахъ св?тилось теперь что-то вакханическое. Изъ полураскрытыхъ, воспаленно-пересохшихъ губъ съ трудомъ вылетало порывистое, жаркое дыханiе: его какъ-будто захватывало въ груди, гд? такъ сильно стучало и съ такимъ щекотнымъ ощущенiемъ замирало сердце. Съ каждымъ мгновенiемъ эта экзальтацiя становилась сильн?е и сильн?е – и въ н?сколько минутъ передъ Шадурскимъ очутилась какъ-будто совс?мъ другая женщина. Отъ порывистыхъ, безотчотныхъ метанiй головой и руками волоса ея пришли въ безпорядокъ и т?мъ еще бол?е придали красот? ея сладострастный отт?нокъ. Она хот?ла подняться, встать, – но какая-то обаятельная истома приковывала ее къ одному м?сту; хот?ла говорить – языкъ и губы не повиновались ей бол?е. Въ посл?днiй разъ смутно-мелькнувшее сознанiе заставило ее обвести глазами всю комнату: она какъ будто искала генеральшу, искала ея помощи и въ то-же самое время ей почему-то безотчотно хот?лось, чтобы ее не было, чтобъ она не приходила. И точно: генеральша не показывалась больше. Одинъ только Шадурскiй, переставшiй уже болтать, гляд?лъ на нее во вс? глаза и, казалось, дилетантски любовался на эту опьяняющую, чувственную красоту.

Но вотъ онъ поднялся съ своего кресла и перес?лъ на диванъ, рядомъ съ Бероевой. По жиламъ ея проб?гало какое-то адское пламя, передъ глазами ходили зелено-огненные круги, въ ушахъ звен?ло, височныя голубоватыя жилы налились кровью и нервическая дрожь колотила вс? члены.

Онъ взялъ ее за руку – и въ этотъ самый мигъ, отъ одного этого магнетическаго прикосновенiя, – жгучая, б?шеная страсть заговорила во вс?мъ ея т?л?. Минута – и она, забывъ стыдъ, забывъ свою женскую гордость, и вся вн? себя, конвульсивно сц?пивъ свои жемчужные зубы, съ какимъ-то истомно-замирающимъ воплемъ, сама потянулась въ его объятiя…

Долго длился у нея этотъ экстазъ, и долго смутно ощущала и смутно вид?ла она, словно въ чаду, черты Шадурскаго, пока наконецъ глубокiй, обморочный сонъ оковалъ ея члены».

    (О. З. ХI, 64, 61 et seq.)

Много намъ случалось читать циническихъ описанiй, но такого задорного – никогда. Что передъ этимъ фельетонъ н?котораго путешественника по Испанiи, съ необыкновенной подробностью описавшаго морскую бол?знь. Что передъ этимъ сцена изъ н?которой англiйской трагедiи, гд? описываются на-голо вс? мученiя голода; сцена, ради ея циничности, цитируемая Лессингомъ въ его «Лаокоон?». Самые игривые п?сни и романы Поль-де-Кока и Пиго-Лебрена ц?ломудрены въ сравненiи съ этимъ. Да что – даже «Испанскiе мотивы» самого г. В. Крестовскаго, – невинность передъ этимъ.

Сочинитель, всл?дъ за выписаннымъ нами м?стомъ, прибавляетъ:

«Въ тотъ-же самый вечеръ проигравшiй свое пари Петька угощалъ Шадурскаго ужиномъ у Дюссо и съ циническимъ осклабленiемъ, слушая столь-же циническiй разсказъ молодого князя, провозглашалъ тостъ за усп?хъ его поб?ды.»

Н?тъ, какъ-бы ни изобиловалъ разсказъ молодого князя непечатными словами, онъ не могъ быть циничн?е описанiя самого автора. Вотъ гд? истинныя трущобы – это въ извращенiи челов?ческихъ инстинктовъ. Быть можетъ это реально и в?рно, но м?сто этому въ медицинской книг?. Да вотъ еще что: ни одинъ медикъ въ св?т? не станетъ съ такимъ сомауслажденiемъ описывать бол?зненные припадки, любоваться безстыдно на нихъ и на свое описанiе. Н?тъ, говоря словами Гамлета, «глаза безъ осязанiя, осязанiе безъ зр?нiя, уши безъ рукъ и глазъ, одно обонянiе, или даже хотя слабый остатокъ какого-нибудь настоящаго чувства не могъ-бы на столько оц?пен?ть», чтобы допустить челов?ка сколько-нибудь нравственно-здороваго до подобныхъ описанiй.

«Быть можетъ кто-либо найдетъ», говоритъ г. Крестовскiй въ знаменитомъ посл?словiи къ 1-й части своего романа, – «что изображенiе этихъ язвъ слишкомъ цинично и даже неблагопристойно. Что-жь д?лать, таковъ ужь предметъ, избранный мною. Въ этомъ случа? я могу отв?тить только словами покойнаго Помяловскаго: «если читатель слабъ на нервы и въ литератур? ищетъ развлеченiя и элегантныхъ образовъ, то пусть онъ не читаетъ мою книгу. Докторъ изучаетъ гангрену, опр?деляя вкусы самыхъ мерзкихъ продуктовъ природы, живетъ среди труповъ, однако его никто не называетъ циникомъ, и т. д.»

    (От. З. Х, 64, 856).

Какая гордая самоув?ренность! Не слова Помяловскаго надо-бы привести. Надо-бы сказать: «если читатель им?етъ хотя слабый остатокъ эстетическаго чувства и въ литератур? ищетъ чего-нибудь кром? грубаго развлеченiя и элегантно-развратныхъ образовъ, то пусть не читаетъ мою книгу». Тогда-бы д?ло понятно было и въ эпиграф? не зач?мъ было-бы опред?лять кто есть циникъ. Доктора никто не станетъ обвинять за то, что онъ изучаетъ гангрену, – но если-бы докторъ, воротясь изъ больницы, сталъ съ засосомъ и «циническимъ осклабленiемъ» разсказывать въ обществ? о вид?нныхъ имъ мерзостяхъ, то его нав?рно-бы попросили выйти вонъ. Въ литератур? попросить вонъ нельзя; тамъ произведенiямъ, подобнымъ роману г. Крестовскаго, м?сто на заднемъ двор? вм?ст? съ «Физiологiями» Дебе, «Уликами пылкой женщин?» и произведенiями въ род? «la Justine» маркиза Сада, которыя молодой князь Шадурскiй читалъ когда ему было не бол?е дв?надцати л?тъ.

Этимъ мы могли-бы закончить нашу статью, но вотъ еще зам?чанiе: г. Крестовскiй оговариваетъ, что въ его сочиненiяхъ н?тъ личностей. Зач?мъ-же онъ пом?стилъ въ III № «Отечественныхъ Записокъ» (сцена въ театр?) сплетню, которая еще недавно ходила по городу, слегка изм?нивъ имена д?йствующихъ лицъ?

О, наши грозные каратели пороковъ! о, грошовые Ювеналы! Me Apollo!

Воробьи, держа въ когтишкахъ
Полкоп?ечныя св?чки,
Корчатъ Зевсова орла!

Но спросятъ насъ: неужели романъ г. Крестовскаго им?етъ огромный кругъ читателей? Справьтесь у книгопродавцевъ, и вы уб?дитесь, что мы правы. Впрочемъ и Дебе им?етъ огромный кругъ читателей. Да и чему удивляться? Мало-ли пос?тителей у г. Ефремова, отчего-же не быть читателямъ у г. Крестовскаго?

Есть-же охотники до «la Justine» и говорятъ за такiя книжонки деньги большiя платятъ. Чтожь? Если г. Крестовскiй опишетъ еще н?сколько порочныхъ д?йствiй столь-же завлекательно, какъ д?йствiе «чашки кофею», то и за его романъ со временемъ большiя деньги заплатятъ.

Впрочемъ, и что всего досадн?е – это то, что маркизъ де Садъ былъ не де Садомъ очевидно по бол?зни, можетъ быть прiобр?тенной развратомъ, но во всякомъ случа? органически разстроившiй челов?ческую природу свою и дошедшiй чрезъ это до зв?рскаго образа и до сумасшедшаго дома, куда запряталъ его Наполеонъ I; но г. Крестовскiй старается быть нашимъ русскимъ маркизомъ де Садомъ вовсе не по органическому разстройству природы своей. И мы потому утверждаемъ такъ нав?рно, что им?емъ неоспоримыя тому доказательства въ необыкновенной холодности вс?хъ сладострастныхъ произведенiй г. Крестовскаго. Не смотря на вс? очевидныя старанiя его прослыть сладострастнымъ писателемъ, – ничего н?тъ холодн?е г. Крестовскаго какъ литератора, – ничего н?тъ бездарн?е и придуманн?е его Испанскихъ мотивовъ (сцена съ трупомъ, дв? монашенки ночью и проч. и проч.) и вс?хъ его прочихъ сладострастныхъ изображенiй. Уб?дившись въ этой холодности автора, какъ литератора, по его произведенiямъ, мы заключаемъ, что г. Крестовскiй за недостаткомъ настоящей оригинальности, но чтобъ во что-бы то ни стало прослыть оригинальнымъ, хладнокровно и разсчотливо выбралъ себ? ц?лью сладострастiе и упорно возится съ нимъ, чтобъ прiобр?сть этимъ способомъ изв?стность, славу и литературную честь. Н?тъ, ужь по нашему лучше быть настоящимъ, органически-разстроеннымъ де Садомъ, ч?мъ литературнымъ де Садомъ по разсчоту. Это ужь перещеголяло самого де Сада и мы только изъ уваженiя къ почтенному автору назвали давеча такую ц?ль «глупенькою…» Впрочемъ – «чешись тотъ, у кого чесотка». Мы вм?ст? съ поэтомъ повторяемъ:

Что ни время, то и птицы,
Что ни птицы, то и п?сни,
Я-бы ихъ охотно слушалъ,
Кабы мн? другiя уши.

II. Литературное шарлатанство

Стыдъ не дымъ: глаза не вы?стъ.

    Пословица.

Байронъ въ перевод? русскихъ поэтовъ, изданномъ подъ редакцiею Ник. Вас. Гербеля. Томъ I, II, III. Спб. 1864 и 1865 г.

Донъ-Жуанъ, поэма Байрона. П?снь первая. Переводъ Дм. Минаева. Современникъ, 65, I.

Г. Гербель, какъ изв?стно, издалъ Шиллера въ перевод? русскихъ поэтовъ. Изданiе весьма удачное и им?вшее большой усп?хъ. Самъ г. Гербель им?етъ впрочемъ только ограниченное право на этотъ усп?хъ. Шиллеръ былъ почти весь переведенъ, когда г. Гербелю вздумалось издавать его. Переводы если не вс? были образцовые, то вс? были сд?ланы добросов?стно: переводчики знали Шиллера въ подлинник? и хорошо влад?ли стихомъ. Нашлись талантливые сотрудники, и между ними Л. А. Мей; его переводы «Пуншевой п?сни», «Валенштейнова лагеря», «Дмитрiя Самозванца» и др. навсегда останутся образцовыми.

Другое д?ло представлялось относительно Байрона. Зд?сь была очевидная скудость переводовъ: удачныхъ было немного, были переводы просто-на-просто недобросов?стные. Издателю предстоялъ огромный трудъ. Ему надо было прiискать талатливыхъ сотрудниковъ; ему надо было быть крайне осмотрительнымъ въ выбор? переводовъ. Если-бы мы прибавили, что редактору сл?довало самому быть хорошо знакомымъ съ Байрономъ, изучить его въ подлинник?, составить себ? полное и вполн? опред?ленное понятiе объ этомъ великомъ поэт?, – то конечно это немало удивило-бы читателей: они могли-бы въ прав? обвинить насъ за то, что мы съ важнымъ видомъ знатока говоримъ такiя общеизв?стныя истины.

Но, увы! – ни что такъ часто не забывается, какъ общеизв?стныя истины. Такъ и вышеприведенная истина забыта редакторомъ «Байрона въ перевод? русскихъ поэтовъ». Вм?сто д?льной самостоятельной статьи о Байрон?, г. Гербель ограничился пом?щенiемъ довольно поверхностной статьи Шера и выписками изъ статьи лорда Маколея, когда-то переведенной въ «Русскомъ В?стник?». Статья благороднаго лорда нельзя сказать, чтобъ принадлежала къ его лучшимъ статьямъ, а выписки, сд?ланныя г. Гербелемъ, нисколько не объясняютъ даже взгляда Маколея на Байрона. Благородный лордъ «не сомн?вается, что посл? самаго строгаго изсл?дованiя отъ Байрона останется еще многое, чт? можетъ погибнуть только вм?ст? съ англiйскимъ языкомъ». Ув?ренность весьма похвальная, но къ несчастiю никому н?тъ д?ла до этой ув?ренности; вопросъ именно состоялъ въ томъ, чтобы опред?лить, чт? останется и что н?тъ, fas и nefas Байроновой поэзiи, а этого-то опред?ленiя н?тъ даже и сл?довъ въ стать? Маколея.

Усп?хъ «Шиллера» окрылилъ г. Гербеля и онъ понялъ, что «русская читающая публика нуждается въ полныхъ переводахъ великихъ иностранныхъ писателей и готова поощрить своимъ вниманiемъ всякую добросов?стную къ тому попытку». Попытка не шутка, а т?мъ бол?е добросов?стная. Г. Гербель въ теорiи весьма ясно понималъ, что значитъ эпитетъ «добросов?стная». Именно, «онъ задумалъ разд?лить трудъ перевода между н?сколькими писателями, изъ которыхъ каждый выбралъ-бы для передачи на русскiй языкъ то, что наибол?е согласуется съ его талантомъ и направленiемъ.» Чего-же лучше? Конечно модное слово направленiе употреблено не совс?мъ кстати, – ну да не всякое лыко въ строку. При этомъ заботливый издатель не хот?лъ забывать и прежнихъ переводчиковъ, «которыми многое передано уже въ достаточной степени совершенства».

Сказать по правд?, самое большое что мы ожидали въ начал? отъ этого изданiя, – это посредственнаго перевода Байрона. Мы того мн?нiя, что русская литература вообще мало занималась Байрономъ, что предварительное изученiе этого поэта весьма недостаточно. Было конечно время, когда Байронъ былъ у насъ изв?стн?е, но оно уже быльемъ поросло. Нов?йшая наша литература такъ усердно разрывала всякую связь съ предъидущей, такъ нахально изд?валась надъ самыми дорогими именами, – что воспоминанiе объ изученiи Байрона для нея почти немыслимо. Что-же будетъ, если представители этого самонов?йшаго направленiя наложатъ свою руку на Байрона? А это, какъ увидимъ, уже совершившiйся фактъ. При томъ эта самонов?йшая литература весьма небогата поэтическими дарованiями и мы въ прав? сказать,

Что нашихъ дней изн?женный поэтъ
Чуть смыслитъ свой уравнивать куплетъ.

Намъ казалось, что поэтическому переводу Байрона долженъ предшествовать хорошiй прозаическiй.

Но какое кому д?ло до нашихъ надеждъ и ожиданiй: переводъ Байрона на лицо. Передъ нами три первые тома. Изданiе весьма зам?чательное: первые два тома совс?мъ непохожи на третiй. По первымъ двумъ можно сказать, что изданiе порядочное (не больше, впрочемъ); имя третьему – литературное шарлатанство. И вотъ намъ приходится объ одномъ и томъ-же изданiи вести дв? разныя р?чи.

Первый томъ открывается «Еврейскими мелодiями», какъ-бы въ доказательство того, что полнаго хорошаго поэтическаго перевода Байрона въ настоящее время у насъ быть не можетъ. Сл?довало-бы собрать то, что хорошо переведено стихами, а въ случа? недостатка удачныхъ поэтическихъ переводовъ предложить переводъ прозаическiй.

«Еврейскiя мелодiи» отличаются необыкновенной грацiей стиха и образовъ; необыкновенно тонкой, едва уловимой поэзiей. Н?которые образы нарисованы такой н?жной кистью, что мало-мальски грубая передача превратитъ прел?стн?йшее стихотворенiе въ очень обыкновенные, если не пошлые, альбомные стишки. Это случилось какъ нарочно съ пьесой, которой открывается книга «She walks in beauty». Представлено два перевода. Одинъ г. Михайловскаго, другой г. Н. Берга. Первый отличается старанiемъ передать ближе подлинникъ и совершенной антипоэтичностью; второй есть скор?е варьяцiя на байроновскую тему; варьяцiя, въ которой не уловлена внутренняя красота подлинника. Возьмемъ для прим?ра второй куплетъ. Вотъ подстрочный переводъ:

«Одной т?нью больше, однимъ лучомъ меньше – и на половину пропала-бы эта невыразимая словами прелесть; прелесть, которая струится въ каждой пряди чорныхъ, какъ вороново крыло, волосъ и н?жно св?тится въ ея лиц?, гд? мысли ясно и кротко-н?жно выражаютъ, какъ чисто, какъ драгоц?нно ихъ обиталище!»

У г. Михайловскаго:

И много грацiи своей
Краса-бы эта потеряла,
Когда-бы тьмы подбавить къ ней,
Когда-бъ луча не доставало