Вилльям Шекспир. Статья I

И это челов?къ, посланный – по слову Карляйля – пов?дать мiру, какъ жилъ и д?йствовалъ челов?къ въ среднiе в?ка!

О, туманная н?мецкая философiя, которой такъ боится филистерство Гервинуса, никогда не приведетъ къ подобнымъ нел?постямъ! А ихъ говоритъ челов?къ безспорно умный (но не глубокiй) одинъ изъ представителей современной германской литературы. О Германiя! какъ скоро ты позабыла своего великаго Шеллинга! Какъ мало многiе твои современные представители конгенiальны съ его живымъ, органическимъ умомъ!

Разсмотримъ теперь подробно насколько заимствовалъ Шекспиръ своего Генриха VI у Грина.

Г. Гервинусъ сильно порицаетъ Тика за то, что онъ "утверждаетъ, что ни одна изъ самыхъ лучшихъ и возвышенн?йшихъ пьесъ Шекспира не можетъ сравниться съ его историческою трагедiею Генрихъ VI относительно плана. Когда Ульрици – продолжаетъ Гервинусъ – называлъ композицiю этой пiесы чисто шекспировскою, то очевидно, что оба критика не отд?ляли при этомъ формы отъ содержанiя и не сравнивали хроникъ, изъ которыхъ эти драмы заимствованы, съ ихъ поэтическою обработкою".

То, что дальше говоритъ Гервинусъ объ отношенiи Шекспира къ хроник? Голиншеда, ясно показываетъ, на сколько ему чуждо пониманiе исторической трагедiи. Этотъ родъ произведенiй не могъ развиться на н?мецкой почв?, не могъ явиться у народа разбитаго на маленькiя кучки, не сознающаго своей нацiональности, ибо трудно предположить это сознанiе въ стран?, гд? въ такомъ ходу чисто "баварскiя" чувства, истинно "прусскiй патрiотизмъ" и тому подобныя диковинки; у народа, толкующаго весьма краснор?чиво о своемъ единств?, которое давнымъ давно зас?ло какъ ракъ на мели.

Великiй Шиллеръ служитъ яснымъ доказательствомъ этого; его Валенштейнъ слабъ, какъ драма, и особенно какъ историческая драма. Для того, чтобы ввести читателя въ изображаемую имъ эпоху, Шиллеръ написалъ знаменитый прологъ "Валенштейновъ Лагерь", – но эта картина солдатской жизни стоитъ отд?льно, не связана органически съ двумя посл?дующими частями трагедiи. За т?мъ, въ самой трагедiи любовь Макса Пиколомини къ Текл? занимаетъ почти столь же важное м?сто, какъ и самъ Валенштейнъ, тогда когда она должна бы подчиняться главному д?йствiю.

Г. Гервинусъ находитъ, что "нечего слишкомъ много говорить о план? и ход? той пiесы, которая за немногими исключенiями и погр?шностями, совершенно просто сл?дуетъ ходу хроники, какъ бы снимая одинъ за другимъ отд?льные слои сюжета". Но как же могло иначе быть? Именно такъ и долженъ поступать поэтъ, пишущiй историческую трагедiю; притомъ понимать подъ планомъ пiесы только чередованiе сценъ, – значитъ, считать планъ не органически связаннымъ съ самой сущьностью пiесы д?ломъ, а единственно механическими перегородками, ящичками, въ которые поэтъ укладываетъ изв?стные дiалоги д?йствующихъ лицъ. При такомъ пониманiи, вообще нельзя восхищаться ни однимъ планомъ. Мы понимаемъ планъ, какъ понималъ его Пушкинъ, говоря "одинъ планъ Божественной Комедiи – безсмертенъ"; это пониманiе плана, какъ органически-связаннаго съ драмой, – есть высшее пониманiе, и намъ стыдно понимать его какъ нибудь мельче, ниже. Въ томъ-то и д?ло, что у Шекспира чередованiе сценъ не случайное, а живое, и поэту нужно возсоздать историческое лицо въ различные моменты его жизни. Въ л?тописи, въ хроник?, р?дко характеръ рисуется вполн?, живьемъ; важно то, чтобы хроника была правдива. Поэтъ долженъ по этимъ драгоц?ннымъ намекамъ, какъ палеонтологъ по костямъ и черепкамъ, создать живое лицо. Такой то поступокъ кажется не естественнымъ, кажется непринадлежащимъ этому историческому лицу, повидимому противор?читъ вс?мъ его другимъ поступкамъ, – и огромной проницательностiю долженъ въ подобномъ случа? обладать поэтъ. Если онъ прямо заподозритъ данный фактъ въ нев?рности, – то можетъ жестоко ошибиться, лишить историческое лицо характерной черты. Уяснить эти противоположности, по отд?льнымъ чертамъ угадать типъ – вотъ задача.

Дал?е, поэтъ долженъ угадать судьбу изображаемой имъ эпохи. Такъ, судьба Донъ Карлоса напр. ясно подчинена вол? Филиппа: этотъ посл?днiй есть челов?къ – носитель нетолько своей собственной судьбы, но судьбы всего своего времени. Что передъ нимъ слабовольный Карлосъ! На личности сего посл?дняго не могла быть основана драма, да у Шекспира онъ вышелъ слабъ и бл?денъ, и безъ сомн?нiя самое живое, самое типическое и полное лицо во всей трагедiи Филиппъ. Художественная ошибка Шиллера ясна для каждаго, хотя немного одареннаго художественнымъ чутьемъ. Личность самаго маркиза Позы много бы выиграла отъ прямого сопоставленiя съ личностiю Филиппа; конечно, любовь Донъ Карлоса къ мачих? отошла бы на второй планъ, за то вся трагедiя выиграла бы въ ц?льности и стройности, и благородному Поз? не пришлось бы играть не совс?мъ благовидную роль по сближенiю Донъ Карлоса съ Изабеллой[5 - У насъ на все необходима оговорка, а потому мы должны прибавить, что это сказано не въ осужденiе Шиллера. Не въ исторической драм? его сила, а въ благородномъ энтузiазм?, въ неустанномъ па?ос?. Никто не сомн?вается, что Пушкинъ весьма уважалъ Байрона, но это уваженiе не попрепятствовало ему сказать правду о драматическихъ произведенiяхъ Байрона. Это выражено даже довольно р?зко, именно: Byron, le tragique est masquin devant lui, (т. е. Шекспиромъ).].

Такой ошибки н?тъ у Шекспира, а такова именно ошибка автора (будь онъ Гринъ, или кто другой) "истинной трагедiи о Ричард?, герцог? iоркскомъ", – ошибка видная изъ самаго названiя пiесы. У Шекспира, напротивъ, трагедiя построена на Генрих? VI; у него онъ именно и есть челов?къ-носитель своей собственной судьбы и судьбы своего времени. Для читателя ясно, что именно при такомъ корол? могли сложиться такiя событiя; могли такъ р?зко и отчетливо высказаться характеры и горячаго, честолюбиваго Соффолька, и благороднаго Гемфрея, герцога Глостера, и кроваваго Клифорда, и iезуитски-завистливаго кардинала Бофорта, и благороднаго, воинственнаго Тальбота, и "французской волчицы", королевы Маргариты. И какъ выдержаны вс? эти характеры! Какъ хорошо рисуется напр. сынъ герцога Iорка, этотъ горбунъ съ "ворчливымъ голосомъ", про котораго отецъ говоритъ:

Мой Ричардъ! трижды прорубалъ ко мн?
Онъ улицу и трижды онъ кричалъ:
«См?л?й, отецъ! Пусть мечъ р?шаетъ д?ло!»

и дал?е:

…Когда шатались
Ряды см?л?йшихъ, Ричардъ мой кричалъ:
«Ломи! не уступай врагу ни пяди!»

этотъ горбунъ, который постоитъ за себя и будетъ современемъ королемъ Ричардомъ III-мъ.

Это уже чисто шекспировская черта, понять судьбу времени и на ней основать драму. А г. Гервинусъ огромное впечатл?нiе этой великой трилогiи объясняетъ т?мъ, что въ ней есть правосудное возмездiе каждому по д?ламъ его; но прибавляетъ, что даже это юридическое возмездiе, «которое кажется столь поэтическимъ и стройно-распред?леннымъ, просто заимствованнымъ изъ хроники». О, моралисты, полагающiе, что природ? н?тъ инаго д?ла, какъ наказывать порокъ и возвышать доброд?тели, да постоянно читать, подобно н?мецкому пастору, нравоученiя!

И какiе натяжки д?лаетъ почтенный професоръ, чтобъ вытащить за уши эту, по его мн?нiю, глубокомысленную мораль. А судьба Глостера, а судьба Ричарда? Или посл?днiй получаетъ достойную мзду впосл?дствiи? "Ричардъ палъ – урокъ тиранамъ", какъ говоритъ современный поэтъ.

Отъ этого главнаго недоразум?нiя происходятъ и вс? другiя ошибки почтеннаго н?мецкаго ученаго. Такъ, онъ осуждаетъ Шекспира за то, что онъ "подобно хроник?, выводитъ рядъ сценъ, которыя (какъ напр. анекдотъ объ оружейник? и хромомъ Симпкокс?) находятся въ весьма слабой связи съ великимъ ходомъ ц?лаго". Именно, этотъ анекдотъ и необходимъ въ исторической трагедiи; онъ чрезвычайно характеризуетъ время; онъ перестаетъ быть анекдотомъ потомучто въ немъ д?йствуютъ живыя лица. И какъ славно обрисовывается въ немъ простой и д?льный взглядъ на вещи Гемфрея, герцога Глостера.

Г. Гервинусъ говоритъ, что много матерiаловъ дала Шекспиру хроника, что онъ буквально выписываетъ иногда изъ хроники, что "высокое, привлекательное въ этихъ пiэсахъ есть именно – ихъ содержанiе".

Право, никакъ не угодишь на людей: миссисъ Ленноксъ находитъ "что этотъ поэтъ изм?няетъ историческую истину", а г. Гервинусъ сердится, что онъ близко хроники держался. Да какъ же иначе? И что такое богатство матерiаловъ, возвышенное содержанiе? Ч?мъ больше матерiаловъ, ч?мъ возвышенн?е сюжетъ, – т?мъ трудн?е поэту совладать съ ними.

Стоитъ только прочесть у господина же Гервинуса, какiе поправки сд?лалъ Шекспиръ (см. стр. 218–228) въ старыхъ пiесахъ, служившихъ ему образцами, чтобы понять какъ самостоятеленъ этотъ заимствователь. Тутъ прибавляетъ монологъ, тутъ изм?нена сцена, тутъ прибавлено дв? три черты, два три выраженiя; иногда такое слово, что передъ нимъ останавливается въ изумленiи даже самъ г. Гервинусъ. К. П. Брюлловъ иногда проходился по картинамъ своихъ учениковъ, и выходила новая картина. А что выходило, когда проходился такой мастеръ, какъ Шекспиръ.

И все это сказано г. Гервинусомъ изъ желанiя перехитрить Тика и Ульрици! Желанiе самое наивное! Какъ не знаетъ, что одна, дв? черты изм?няютъ все д?ло; четырехъ стиховъ достаточно чтобы объяснить внутреннее состоянiе челов?ка, чтобы изъ сухаго факта сд?лать живое лицо. В?дь Шекспиръ заимствовалъ и у Плутарха! А вспомните напр. четыре или пять строчекъ, которые говоритъ поэтъ Цинна передъ встр?чею съ разъяренною чернью, которая убьетъ его. В?дь это ц?лый мiръ!

Вотъ он?, эти строки:

Мн? въ эту ночь приснилось, будто я
Пирую съ Цезаремъ. Воображенiе
Встревожено: я никакой охоты
Не чувствую за двери выходить,
Но что-то такъ меня и тянетъ вонъ[6 - По переводу г. Михайловскаго.].

Вотъ уже и живой челов?къ передъ вами, съ своими уб?жденiями, съ своею предсмертной тоскою.

За т?мъ, г. Гервинусъ недоволенъ чередованiемъ сценъ; такъ напр. онъ говоритъ: "Въ пятой сцен? V акта (въ третьей части) убиваютъ принца валлiйскаго, а въ сл?дующей сцен? отецъ его ужь знаетъ объ этомъ". Таково его придирчивое требованiе. Тамъ, гд?, какъ въ исторической трагедiи, д?йствiе должно переноситься быстро, иногда черезъ н?сколько л?тъ, – такая придирчивость см?шна. Если такъ мелко понимать ходъ трагедiи, то много обвиненiй падетъ на Шекспира.

Мы уже говорили, что самая перем?на названiя трагедiи указываетъ на то, какъ неизм?римо выше понималъ Шекспиръ сущность исторической трагедiи. Заимствователь, по сознанiю самого г. Гервинуса, "создалъ личность Генриха VI", – что другими словами значитъ – создалъ историческую трагедiю, живое, органическое ц?лое. Отъ отношенiя поэта къ этой личности зависятъ отношенiя его къ другимъ; отъ этого зависитъ, что сцены кажущiеся г. Гервинусу анекдотическими въ сущности необходимы; все является въ новомъ, достодолжномъ св?т?. Это значитъ, что онъ оживилъ бездушный скелетъ, од?лъ его плотью и кровью, вдунулъ въ него "душу живу". Зам?чательно, что г. Гервинусъ понималъ это созданiе съ весьма филистерской точки зр?нiя; онъ говоритъ, "что слабость характера есть порокъ, это Шекспиръ указалъ въ личности Глостера и еще подробн?е развилъ въ Генрих? VI", какъ будто Шекспиру и д?ла иного не было, какъ доказываетъ такiя пасторскiя сентенцiи.

Въ заключенiе, и самъ Гервинусъ говоритъ, "что при сравненiи шекспировскихъ перед?локъ двухъ посл?днихъ частей этой исторiи (о Генрих? VI) приходится точно также сознаться, что въ нихъ вид?нъ больше Шекспиръ, ч?мъ Марло и Гринъ".

Изъ за чего же вы такъ горячились? Что за классификацiя по достоинству трагедiй Шекспира? Шекспиръ везд? Шекспиръ. Пусть г. Гервинусъ игнорируетъ первую часть трагедiи о Генрих? VI – т?мъ не мен?е, мысль всей трилогiи ясна и въ ней, ясна изъ самой первой сцены, изъ плача вельможъ надъ трупомъ Генриха V и посл?дующаго появленiя гонцовъ, приносящихъ скорбныя в?сти. А Тальботъ и его сынъ! А явленiе Жанны д'Аркъ во французскомъ лагер?, а насм?шки надъ нею англичанъ передъ ея казнiю, а ссоры правителей государства? А во второй части незабвенный Джекъ Кэдъ и незабвенныя остроты надъ нимъ его прiятеля Дика, а смерть Кэда и в?рноподданный Александръ Айденъ, а начало третьей части? – Но перечисленiе не укажетъ вс?хъ красотъ подлинника.

Мы съ нам?ренiемъ остановились такъ подробно надъ разборомъ г. Гервинуса трилогiи о Генрих? VI. Намъ кажется, что пора наконецъ оц?нить по достоинству историческiя трагедiи Шекспира, и думаемъ, что именно у насъ, русскихъ, съ нашей богатой исторiей (которую большинство нашей литературы игнорируетъ), широко разовьется историческая трагедiя. У н?мцевъ, какъ мы уже зам?тили, это д?ло не возможное, и кажется тоже нужно сказать и о французахъ, – доказательство, что величайшiй поэтъ Францiи, Викторъ Гюго, въ своей книг? о Шекспир? почти ни слова не говоритъ объ его историческихъ драмахъ; по крайней м?р?, н?тъ ни одного теплаго, задушевнаго слова.

Во вторыхъ, намъ до крайности странно мн?нiе т?хъ критиковъ, которые полагаютъ, что собственно одинъ "Ричардъ III" есть чисто шекспировская трагедiя. Какое непониманiе сущности исторической трагедiи! Какое непониманiе въ этомъ случа? Шекспира! Конечно, "Ричардъ III", по своему строенiю, ближе напр. къ Макбету, ч?мъ другiя драматическiя хроники Шекспира, но это потому, что демонически-могучая личность Ричарда III-го слишкомъ зат?мняетъ другiя; вс? они, даже юношески благородный, но за то и юношески слабый Ричмондъ, бл?дн?ютъ передъ этимъ горбуномъ, съ "ворчливымъ голосомъ". Д?ло въ томъ, что характеръ и зависящая отъ него судьба Ричарда III и его времени, – въ этомъ случа? совершенно иная, – а у Шекспира планъ трагедiи всегда находится въ строгомъ соотв?тствiи съ судьбою трагедiи.

У г. Гервинуса такое кавалерское отношенiе къ трилогiи о Генрих? VI т?мъ бол?е странно, что онъ съ необыкновеннымъ старанiемъ указываетъ на шекспировскiя черты въ такихъ слабыхъ пiесахъ, какъ "Титъ Андроникъ" и "Периклъ"; что онъ подробно разбираетъ "Комедiю ошибокъ" и съ собственнымъ уваженiемъ отзывается о ней, хотя правду сказать, эта комедiя построена на чисто вн?шней интриг?, на случайномъ сходств? двухъ братьевъ близнецовъ; что многiя сцены ея также устар?ли, какъ напр. конецъ мольеровскаго "Скупого".

Мы опускаемъ многiя другiя несообразности, зам?ченныя нами у г. Гервинуса, какъ напр. причисленiе "наипрекрасн?йшей и прежалостной трагедiи о Ромео и Джульет?" къ числу эротическихъ пiесъ, и остановимся на одномъ весьма важномъ вопрос?. Именно н?которыя положенiя являются у Шекспира какъ бы искуственно выраженными. Таковые напр. споръ между Тальботомъ-отцомъ и Тальботомъ-сыномъ, разсказъ Тирреля о томъ, какъ онъ убилъ д?тей Эдуарда IV, слова Макбета о томъ, какъ онъ зар?залъ сонъ. Вс? подобныя положенiя, по самой сущности своей, не могутъ быть выражены иначе. Разберемъ два посл?днiя, изв?стныя по переводамъ рускимъ читателямъ. Тиррель подробно и необыкновенно картинно, даже поэтично, разсказываетъ, какъ спали обнявши другъ друга д?ти Эдуарда, мал?йшее ихъ движенiе. Если мы посмотримъ на это съ вн?шней точки зр?нiя, то сейчасъ явится вопросъ: могъ ли убiйца разсказывать такъ; но Шекспиромъ д?ло взято гораздо глубже.

Передъ Тиррелемъ неотразимо стоялъ образъ этихъ двухъ малютокъ, онъ съ ужасающими подробностями помнилъ все это страшное д?ло, оно гор?ло въ его душ?; это-то напряжонное состоянiе души, это подавляющее воспоминанiе, изгладившее вс? другiя воспоминанiя и впечатл?нiя и служитъ мотивомъ его разсказа; оттого-то разсказъ и производитъ такое ужасающее впечатл?нiе.

Макбетъ, убивъ Дункана, слышалъ какой-то голосъ;

…на весь домъ кричалъ онъ:
"Не спите! Гламисъ сонъ зар?залъ; впредь
Не спать ужь Кавдору, не спать Макбету[7 - По переводу Вронченки. Странно, что Вронченко, глубокiй знатокъ Шекспира, нашелъ, что эта р?чь «странная фигура подлинника» и сохранилъ ее не въ текст?, а единственно въ прим?чанiи.].

Эта «странная фигура» повидимому ничего не выражаетъ; иной ее, пожалуй, назоветъ реторической. Но вспомните отношенiя Макбета къ доброму старому королю Дункану, его былыя в?рноподданническiя чувства; все это стукнуло ему въ голову посл? убiйства; онъ, онъ убилъ короля своего благод?теля, по чьей милости онъ сталъ таномъ Гламиса и Кавдора! О, какое ужасное, кровавое д?ло! Не спать челов?ку, совершившему его; не спать тому, кто убилъ Дункана. Кто жъ онъ? Онъ Кавдоръ и Гламисъ, по милости имъ же убитаго короля. Не спать больше Кавдору; Гламисъ зар?залъ сонъ! Но онъ и Макбетъ, въ душ? котораго много кровавыхъ замысловъ; передъ будущими злод?йствами котораго д?тски-невинны злод?йства Кавдора и Гламиса, и потому – не спать Макбету!

Можно ли такъ бол?е сжато и кратче выразить эту душевную сумятицу, этотъ звонъ въ ушахъ, этотъ голосъ сов?сти, кричащей на весь домъ: "Гламисъ зар?залъ сонъ."

Можетъ быть, иной читатель, прочтя намъ разборъ книги г. Гервинуса, усумнится въ томъ: стоило ли ее переводить? О, безъ сомн?нiя стоило. Запутанность основныхъ воззр?нiй г. Гервинуса нисколько не пом?шала ему прекрасно выяснить н?которыя частности, объ одной изъ которыхъ мы уже упоминали. Читатель, кром? того, найдетъ много прекрасныхъ подробностей (мы говоримъ теперь только о вышедшемъ порусски том?) о состоянiи сцены шекспировское время, весьма тонкiя зам?чанiя о томъ, какъ сл?дуетъ играть комедiю, о томъ, какъ молодой веронскiй дворянинъ Петрукiо укротилъ "злючку" Катерину (Taming of the shrew) и т. д.

Переводъ г. Тимофеева вообще очень удовлетворителенъ; жалъ только, что онъ не посов?товался съ к?мъ нибудь изъ знающихъ англiйскiй языкъ. Тогда бы у него Робинъ Добрый-Малый такъ и назывался, а не Робиномъ Гудфеллоу, и ткачь Основа (Botom) не носилъ бы н?мецкаго прозвища Цеттеля. Но еще не простительн?е, не зная подлинника, переводить ц?лую сцену изъ "Сна въ л?тнюю ночь", т?мъ бол?е, что эту сцену можно было бы взять изъ оригинальнаго по прiему, но в?рнаго по духу (и даже буквально в?рнаго) перевода г. Ап. Григорьева. Или г. Тимофеевъ испугался подобно одному критику, что переводъ г. Григорьева сд?ланъ слишкомъ порусски, но в?дь чисто порусски и хорошими стихами (а стиховъ г. Тимофеева нельзя читать вслухъ) и надо переводить Шекспира. «Любовь въ безд?йствiи» порусски ничего не значитъ. «Love-inidleness» можно и должно перевести въ н?которыхъ м?стахъ «приворотной травой», а въ другихъ назвать этотъ цв?токъ «любовью отъ безд?лья» или «отъ нечего д?лать». Предлогъ «in» очевидно смутилъ г. Тимофеева. Ц?на чудовищная: выпускъ въ 5 листовъ 50 коп. Положимъ, что изданiе довольно опрятно, но в?дь это переводъ, а не оригинальное сочиненiе.

Вообще, намъ не сл?дуетъ забывать того, что говорили русскiе люди о Шекспир?, и искать "правды у н?мцевъ". Предисловiя Дружинина къ королю Лиру и Ричарду III, и Ап. Григорьева къ "Сну въ л?тнюю ночь" гораздо поглубже разборовъ этихъ пiесъ г. Гервинуса. Зам?чу мимоходомъ, что "Троила и Крессиду" лучше можно объяснить пользуясь прiемомъ Ап. Григорьева при объясненiи "Сна въ л?тнюю ночь", ч?мъ назвавъ ее пародiей Гомера. Точно также и "Тимонъ А?инскiй" весьма понятенъ, какъ анекдотическая личность, изображенная англiйскимъ поэтомъ.

Для уразум?нiя что за челов?къ былъ Шекспиръ, челов?къ, посланный для того, чтобы сказать, какъ жили и д?йствовали люди въ среднiе в?ка, небольшая статья Карляйля, превосходно переведенная г. Боткинымъ (Современникъ, 1856 г.) лучше, ч?мъ многотомный трудъ г. Гервинуса.

Въ заключенiе этой главы, считаемъ не лишнимъ хотя н?сколько познакомить читателей съ трагедiей о Генрих? VI. Вотъ одна сцена въ нашемъ посильномъ перевод?. Она понятна безъ всякихъ предварительныхъ объясненiй.

ЧАСТЬ III. АКТЪ I. СЦЕНА IV.

Равнина близь замка Сэндэль.

Тревога. Входитъ Iоркъ.

Iоркъ.