Любовь куклы

Готовый вспылить, Половецкий невольно рассмеялся.

– Нет, не беспокойтесь, я не фальшивый монетчик…

Для него было ясно, что брат Ираклий истеричный субъект и, вероятно, алкоголик.

– А где у вас можно умыться? – спросил он.

– Умыться? А в кухне висит рукомойка, там и умоетесь, – объяснил брат Ираклий простым тоном. – Сейчас по корридору направо…

– Очень вам благодарен.

– Не стоит благодарности…

Пока Половецкий приводил свой костюм в порядок и мылся, заблаговестили к обедне. Он отправился в церковь. Маленькая снаружи она оказалась внутри довольно просторной. Богомольцев было совсем мало. Какие-то убогия старушки, два мужика – и только. Служил сам пгумене, представительный старик с окладистой бородой. На клиросе пел всего один монах. Брат Ираклий был в церкви и торопливо перебегал с места на место. Половецкий по детским воспоминаниям особенно любил именно такие маленькие церкви, где так хорошо и чисто молилась детская чистая душа. Он выстоял всю службу, и ему опять было хорошо.

После службы к Половецкому подошел брат Павлин и пригласил в трапезную.

– Можете там и чайку попить… У нас это разрешается. И благословение от о. игумена примете.

Трапезная помещалась в одном из каменных флигелей старинной постройки. Вся обстановка состояла из одного длинного стола и приставленных к нему скамеек.

– Можно вам подать самоварчик и в номер, – предлагал брат Павлин.

– Нет, зачем же… И здесь хорошо.

– У нас сейчас будет обед, а чай пьют не все.

Собравшиеся монахи ничего особенного не представляли.

У всех простые русские лица, какие можно встретить на каждом шагу. И держали себя все просто. Не чувствовалось деланного монашеского смирения. Один брат Ираклии представлял некоторое исключение своей неестественной суетливостью. Он, очевидно, уже успел предупредить игумена о новом монастырском госте.

– Вы хотите у нас пожить? – спросил о. игумен просто и спокойно, точно они только вчера расстались.

– Да, если вы позволите…

– С удовольствием… Можете иметь даже особую пищу, конечно, постную, как следует по уставу.

Трапеза продолжалась очень недолго, потому что состояла из картофельной похлебки и жареной рыбы. Игумен пил чай и предложил Половецкому.

– У нас не все пьют чай, – объяснил он. – Братия вся из простецов.

Монастырская простота очень понравилась Половецкому. Чувствовалось что-то такое трудовое, серьезное. Ничего лишнего. Это была настоящая крестьянская монашеская община.

После короткого отдыха половина братии отправилась на покос грести сено. Брат Павлин чувствовал себя виноватым зя пропущенные рабочие дни и только вздохнул.

– Ах, как все это нехорошо вышло! – сообщил он Половецкому. – Каялся я игумену, а он хоть бы слово… «Твое дело, тебе и знать». Вот и вес разговор… Презирает он меня за мое малодушие. А все Ираклий подбивал… Сам-то не пошел, а меня подвел. Кого угодно на грех наведет, строптивец… И надо мной же издевается.

– Вы сейчас идете в поле?

– Да.

– Можно мне с вами?

– Конечно… Только вам-то неинтересно будет смотреть на нашу мужицкую работу. Я-то уж себе придумал эпитимию… У нас луга заливные, а есть одно вредное местечко, называется мысок. Трава на нем жесткая, осока да белоус… Прошел ряд и точи косу. Работа тяжелая, ну, я этот мысок и выкошу. Братии-то и будет полегче.

– И для меня коса найдется?

– Конечно…

– Я когда-то умел косить, когда жил у себя в именьи.

– Вот, вот…

Брат Павлин провел Половецкого сначала к себе на скотный двор. Монашеское хозяйство было не велико: три лошади и десятка два кур. За скотным двором шел большой огород со всяким овощем. Брат Павлин, видимо, гордился им особенно.

– У нас в обители все свое, кроме молока и хлеба. Пробовали разбивать пашенку, да земля оказалась неродимая… За то всякий овощ превосходно идет, особенно капуста. Она любит потные места…

Заливнные луга облегли озеро зеленой каймой. Издали можно было видеть четырех монахов, собиравших готовое сено в копны. Они работали в одних рубашках, и об их монашеском звании можно было догадываться только по их черным скуфейкам. Мысок оставался нетронутым. Брат Павлин смотрел недоверчиво, когда Половецкий брался за косу, но сейчас же убедился, что он умеет работать.

– Потрудитесь на обитель, – заметил он, привычным жестом делая первый розмах.

Было жарко, и после часовой работы Половецкий с непривычки почувствовал сильную усталость. Правое плечо точно было вывихнуто. Брат Павлин работал ровно и легко, как работает хорошо сложенная машина. Половецкий едва тянулся за ним и был рад, когда подошел брат Ираклий.

– Изволите баловаться, барин?

– Да, немножко…

– Для аппетита?

– Да, для аппетита… А вот вы зачем не работаете?

– У меня совсем другая работа. Я по письменной части…

– Одно другому не мешает.

Когда Половецкий начал вытирать пот с лица, брат Ираклий с улыбкой проговорил:

– Что, видно, белыми-то руками трудненько добывать черный хлеб?

VII

В течение нескольких дней Половецкий совершенно освоился с обительской жизнью, и она ему начинала нравиться. Между прочим, у него вышел интересный разговор с игуменом, когда он предъявил ему свой паспорт. О. Мисаил внимательно прочел паспортную книжку, до полицейских отметок включительно, и, возвращая ее, проговорил:

– Что-же собственно вам угодно, Михайло Петрович?

– Отдохнуть, т. е. собраться с силами, проверить себя, подвести итог, успокоиться… Ведь я жестоко измучился…

– Так, так… Но ведь по своему общественому положению вы могли устроиться по желанию, как хотели?