Неополитики

– Откуда это у Вас? – стали слышны его слова.

Астрофизик тем временем пребывал в шоке. Увиденное поразило его. Пространство комнаты как-то сжалось, волосы на его теле, казалось, встали дыбом даже на ногах, отчего ему показалось, что он приподнялся над стулом. Конфитюр кривил губы, и казалось, теперь он что-то беззвучно говорит. На самом деле тот искал слова. Скажи он правду – и одним сумасшедшим в комнате станет больше. По привычке он решил включить дурачка.

– Это гравицапа.

– Угу, – промычал недобро Директор. – А цифры «2222» рядом – это что?

– Наверное, цена в чатлах…

– Перестаньте валять дурака! Эта бумага у Вас в руках ведь оказалась не случайно! Мне что, клещами из Вас правду тащить надо?

Но тот действительно не знал, что говорить. Чертёж относился к поздней фазе сна, и назначение и суть зарисованного он не сумел восстановить после окончательного пробуждения. И оно вроде совсем не относилось к тем вопросам, что занимали его в последнее время. И всё же он что-то помнил:

– Это что-то вроде моста между мирами.

Астрофизик замер, один глаз его смотрел на одного собеседника, другой – на другого.

– Это преобразователь протоэнергии в энергию вещества. – Гость походил на сомнамбулу, он говорил отрешённо слова, смысла которых не понимал сам. – В его гравитационную составляющую.

– А это? – Хозяин ткнул в разрез на чертеже.

– Контрэксцентрик.

– Нет, это чересчур. А это?

– Входная ось. – Он говорил, даже не видя, куда тыкал пальцем собеседник, голос его был монотонным. – Может, хватит вопросов, профессор? Не на экзамене. Не пора ли Вам ответить на вопрос? Что это такое?

– Клянусь богом, не раньше, чем ты расскажешь, откуда это у тебя! – Он походил на комиссара, готовящего наган к расстрелу. – Никто, клянусь, никто во всём мире не может этого знать!

– Да чёрт с тобой! – Кассандру, который уже крепко обделался в этой квартире, терять было нечего. Уж лучше имидж шизика, чем идиота. И он выложил правду, всё как было. О том разговоре на троих и о том, как появились эти записи и рисунки. И стал вдруг сам вспоминать, для чего ему был дан образ этого устройства. В любой другой аудитории его слова означали бы неприличный диагноз. Но не здесь. Директор прекрасно всё понимал и видел, что ему говорят правду. Третий участник беседы – Астрофизик – также понимающе качал головой. Ему и самому было что рассказать – пусть не совсем в канву темы, но удивительно переплетающиеся с рассказом вещи. И тогда бы в комнате стало на одного сумасшедшего больше. Да почему «стало»? Его и так все воспринимали за своего, словно понимая, что он не может быть не посвящённым.

Никто не заметил, как в комнате повисла тишина. Все думали о своём. Кассандр пил медленными глотками коньяк из кружки, Директор курил сигареты Астрофизика прямо в комнате, а последний сидел глубоко в своих мыслях, и по его неподвижному взгляду можно было решить, что он убыл куда-то безмерно далеко или во времени, или в своём космическом пространстве.

Тишину нарушил Директор. Затушив сигарету в блюдце, он сказал:

– Простите, друзья, за мою вспышку, но это воистину неординарная ситуация. То, что вы видите – это моё дитя, моё сокровенное изобретение, плод работы всей моей юности. Всё было уничтожено тогда – все материалы, бумаги, записи, все намёки. Никто и никогда не видел его собранным, да даже и по частям, за это я вам ручаюсь. Я расскажу вам… Дело было так.

Ещё в последнем классе физматшколы я задумался о физическом генезисе строения энергии, её перехода в вещество и природе гравитации. Тогда ещё я был слишком молод для понимания столь сложных вещей и придумал метафизическую концепцию построения мира. В какой-то момент она скакнула в простейшую физическую картину, ещё без деталей, но вполне всё объяснявшую. При поступлении на физтех у меня была только одна проблема – мне не положен был ещё паспорт по возрасту. А с обучением и успеваемостью никогда проблем не было, я сам тянул знания из преподавателей. И что бы я там ни изучал, всё с лёгкостью помещалось внутри моей теории. Все законы проистекали из неё, словно ручьи из-под основания горы. А появившаяся тогда теория струн была словно плохо подслушанным пересказом моих мыслей.

Теория была совсем проста, и я стеснялся кому-либо её изложить. Мне казалось, её засмеют, а меня назовут молодым выскочкой и посоветуют не торопиться учиться в институте. И я решил всем доказать, построив миниатюрную экспериментальную модель. Я тратил на это всё своё время, был одержим, хотя тогда и не знал такого понятия. Но придумать было проще, чем исполнить. Несмотря на относительную простоту конструкции (да, это вам не адронный коллайдер), исполнить задуманное было технически крайне сложно. Технологии тогда ещё не развились до нужного уровня, и некоторые детали просто нельзя было сделать. Тот контрэксцентрик, к примеру – это тончайший вольфрамовый диск с выдавленной эвольвентой.

Ещё до окончания института я поработал технологом, а сразу по окончании устроился на научное производство. Аспирантуру выбрал заочной формы. Далеко не сразу, но я собрал своё устройство. Трудился и дома, и на работе. Вон на том столе в комнате собирал узлы и прототипы. На работе часто оставался на ночные дежурства, за что мне были многие благодарны.

В начале семьдесят седьмого года – вот видите, здесь у Вас на рисунке семёрки по кругу – так вот, в начале этого года мой действующий прототип был готов к испытанию. Да, это было четвёртого марта. Я не люблю нумерологию, но это в сумме ещё одна семёрка. Так вот, тот день я хорошо запомнил, было холодно и полно снега. Я выбрал его потому, что это была пятница, а значит, народ начал разбегаться сразу после обеда, и у меня было достаточно времени, чтобы подготовиться к испытанию. Самым подходящим местом была бронекамера – специальный стенд для испытания химических лазеров. Тема была передана другой организации, которую сочли более перспективной, и стенд пустовал. Мы только хранили там баллоны с опасными веществами – хлором и фтором, необходимые для несостоявшихся экспериментов. Главное, что он стоял на огромном бетонном основании, необходимом по технологии испытаний для уменьшения вибраций, а в моём случае это было критично, установка была чувствительна к малейшим колебаниям среды. Поэтому я должен был дождаться ночи, когда весь город затихнет.

Взошла полная луна, даже собаки подвывали. Я с трудом дождался десяти вечера и запустил установку, мне не терпелось получить долгожданный результат. Сам я расположился в командном отсеке и наблюдал по камере и измерительным приборам. Мне было достаточно получить и зарегистрировать результат изменения гравитации всего в два процента. Выход на рабочие параметры система должна была произвести за двадцать минут. Я страшно волновался, ведь стоял на пороге величайшего открытия в истории Земли, громаднейшего открытия. Да-да, это было тщеславие… Я помню тот момент, на табло горело: «22:22». Так что это не цена в чатлах, уважаемый, а время события, записанное Вами без осознания.

Так вот, в тот момент всё вокруг как-то замерло, резко затихло, я почувствовал это на животном уровне. И вдруг – БАБАХ! – Он внезапно ударил ладонью по столу с такой силой, что всё подлетело в воздух, даже, казалось, гости на своих стульях. – Гигантская сила будто вдавила и распрямила бронестенд за долю секунды, как пластиковый стаканчик. Но слава богу, он устоял. Это было как в бреду: всё взмыло вверх, я видел, как тяжеленный несгораемый сейф стал медленно подниматься. Всё здание, стенд с его громадным фундаментом трясло и трясло. Сыпалась штукатурка, я видел, как побежала трещина по стене. Ужас парализовал меня, казалось, мир сейчас низвергнется. Я рухнул на пол и выбил плечо об угол какой-то тумбы, а тряска всё продолжалась.

Когда всё кончилось, я даже и не помню. Прибежал дежурный диспетчер, который не смог до меня дозвониться. Сказал: «Землетрясение». Меня привезли на нашей разгонной машине в больницу, чем-то прокололи, просветили плечо и днём отправили домой – всё равно в субботу там делать было нечего, а травма была признана неопасной. Ещё в больнице по радио я услышал новости: в Москве было землетрясение, трясло и в Ленинграде, и за границей, были жертвы. От шока и обезболивающих я плохо понимал детали. Жизнь закончилась. Этого не должно было произойти, но случилось.

На пороге квартиры меня встретила соседка снизу – та, которой я оставлял ключи, чтобы кормила кота, когда меня нет. Сказала, что когда трясло, ко мне в квартиру залетела шаровая молния. Они с сыном как раз зашли проверить, не разбилось ли чего от тряски и в порядке ли кот. В комнате что-то сгорело, но пожар не начался. Молния тихо растворилась, а тётка с сыном всё время пролежали на полу. Я проверил – мой прототип, стоявший на столе, был полностью расплавлен, но бумаги вокруг были в полном порядке. Так ювелирно расплавить металл, включая вольфрам, не тронув бумаги, мог только плазмоид. Я вспомнил, что на экранах командного пункта в момент катастрофы блеснула ярчайшая белая вспышка – видимо, внутри стенда тоже появился плазмоид. Стенд выгорел внутри весь, там ничего не осталось, ни винтика. Я сидел на кухне и ждал расстрела. И скоро в дверь позвонили.

Он снова закурил и стал собираться с мыслями.

– Как-то слишком быстро, не находите? Если только Вы уже не были в разработке.

– Да какой там. Это был наш директор, а с ним – его референт, друг-врач и зам по безопасности. Директор, царство ему небесное, жил у нас же в первом подъезде, он вот нас на работу и заманил к себе. Человек-то, в общем, приличный, узнав, что я пострадал, зашёл со своим врачом проведать, как я себя чувствую. Зам, естественно, интересовался, чего я на стенде делал, а не у себя сидел. Но в общем, сказали, что будет комиссия по пожару, и попросили не упоминать, что я там был, ибо баллоны с газом хранились с нарушением правил техники безопасности и прочее. Зад прикрывали – за три месяца до того на соседнем заводе шесть человек сгорело в кислородном цеху. А вот референт…

– А ты не говорил, что она приходила, – вдруг встрял астроном.

– Сейчас поймёшь. – Он опять затушил бычок в блюдце, пепельницы в доме не было, видимо, там не курили. – Да и мы с тобой потом почти не виделись.

– А знаете, кто был референтом у старика? – Вопрос относился уже к патрону. – Так, на минуту, представьте себе худшее.

– Да ладно!?

– Вот именно! Она тогда писала его монографию, он очень академиком хотел стать. Жутко красивая баба была. Писали по субботам, поэтому жена требовала, чтобы они работали дома, а не в конторе. Я её часто во дворе видел, она курила и смотрела, как наш звёздный мальчик, – он мотнул головой в сторону астронома, – гонял в футбол в коротких шортиках. Нравился он ей, хотя она прилично постарше была.

– Да у вас тут мексиканский сериал, – съязвил, улыбаясь, Конфитюр. – Вы роман с ней часом не крутили?

– Нет, Вы разве не поняли? Она ему покровительствовала.

– Перестань, она мне просто помогла с диссертацией. Ты же знаешь, я писать не люблю.

– Когда те ушли, – продолжал Директор, личные темы которого сейчас не занимали, – она внезапно вернулась. Стояла в коридоре, буравя меня взглядом, потом как выстрелит в упор: «Ты создал Сердце Земли – вихревой протоконтур!» Она несколько заблуждалась, но не дала мне времени пояснить, вцепилась пальцами в больное плечо, да так, что я упал на колени, звёзды посыпались из глаз, а из носа потекла вода – в общем, адская боль. Она шипела, скрежетала и вопила, грязно ругалась, называя меня то идиотом, то бесом с самокруткой на пороховом складе. Она знала, что я сделал. Потом вдруг опустилась на колени рядом со мной и сказала: «Пойми, миленький, ты сам не понимаешь, что натворил – весь мир мог рухнуть в тартарары! Зам рванул к себе в контору, они скоро придут к тебе с обыском». Видимо, мои приготовления не остались незамеченными, и впереди меня ждало следствие и неприятности.

«Где? Где бумаги? Давай же ты быстрей! Не дай бог, хоть что-то попадёт им в руки!» – вопила она. Я поднялся и пошёл с ней в комнату, но она стала на пороге как вкопанная и с опаской смотрела на середину, где был стол, словно шаровая ещё была там. Я сам взял все тетради и чертежи, включая институтские наброски, и отдал ей. Она тут же организовала костёр в цинковом ведре посреди ванной и стала жечь. Бумаги вспыхивали прямо у неё в руках и горели мгновенно, словно облитые бензином. А я смотрел, как уничтожается моя главная и неотъемлемая часть, внутри всё мерзко сжалось, всё поплыло, и я стал сползать на пол.

Очнулся в больнице, она привезла мне вещи и ключи, сказала, что всё подчистила, но в квартире больше жить нельзя, никому. Я должен всё забыть, стереть из памяти и начать новую жизнь, она мне поможет и всё устроит. Так и вышло: через три дня меня отправили в санаторий, потом пришло приглашение на перевод в конструкторское бюро. Я переехал жить к подруге, на которой и женился, хотя ранее не собирался. Диссер забросил и получил докторскую только через тридцать лет по совокупности работ. Конечно, я скоро узнал, что землетрясение произошло не у нас, а в Закарпатье, у нас лишь были умеренные отголоски и без жертв. Можете почитать об этом в прессе, если хотите. А совпадение по времени с моим экспериментом, конечно, не было случайностью. Но об этом как-нибудь потом. Всё улеглось, кто-то хорошо прикрыл.

– А комиссия, расследование?

– Комиссия тогда постановила, что стенд выгорел из-за утечки фтора, по причине ненадлежащего хранения и землетрясения. По шапке надавали главному инженеру и завскладом, им только на пользу. И до сего дня никто не пискнул о моей установке, я был уверен, что всё стёрто. Поэтому я так бурно отреагировал. Простите, та боль до сих пор сидит во мне железным стержнем. – И он опять закурил. – Вы, вероятно, весьма и весьма одарённый человек и раньше служили во внешней разведке, так?

– Да уж, не совсем плохим я был воякой, – совсем без улыбки кивнул Кассандр.

– Вы умудрились достать информацию оттуда, куда другим вход заказан, и просчитать всю ситуацию задолго до нашей встречи, хотя совсем этого и не осознавали.

– Возможно, тут не без помощи…

– Вся эта Ваша мистическая история – это полная хрень, Вы уж поверьте, – снова начальственным голосом заговорил Директор.

И тут в соседней комнате старые часы начали с присвистом отбивать одиннадцать, а из ванной комнаты послышался странный гул, и вся квартира начала наполняться мелкой вибрацией. Астрофизик с разведчиком переглянулись. Но хозяин махнул рукой:

– Это стиралка, жуткая раритетная машина. Трясёт так, что, мне кажется, у соседей люстры осыпятся.

– Откуда у Вас старая стиралка, квартира ж пустовала?