Чужие причуды – 3. Свободный роман

Чертков, бездельник, любил убивать!

В первую минуту начинаются обыкновенно разговоры в агонии, кто, куда и откуда едет: Чертков упивался ими. Ему это было то же, что другому Станислава на шею.

У него была голова Богомолова; одна рука крошечная и желтая, а другая – невидимая. Уже понятно было, что он повелит дамам плести цветочные гирлянды, а то и золотом расшивать хоругви: Чертков был из первого абонемента, он до ноздрей наполнен был Толстым.

Чертков любил убитых им людей; без исключения они приходились ему по вкусу.

Когда, скажите, от сотворения мира, женщина не становилась снисходительнее к человеку, хотя и безнравственному, на вкус которого она пришлась?!

Никак Анна Аркадьевна не стала ему противодействовать.

Чертков тонко свистнул, отправляясь в обратный путь.

Характер – аптекарь! – придумала Анна Андреевна рифму.

Полегче не получалось.

Глава пятая. Точки опоры

Проявления жизни характерны своим взаимным проникновением.

Мыслимые предметы не изменяются, но можно ли постоянно держать предмет в мыслях?!

Стоило подзабыть Кити и Анну Андреевну, как они, в голубом, направились на вокзал.

Все было полно изменений, жизнь представлялась толстогубою и засасывающей.

В первую минуту в вагоне начались разговоры, кто, куда, зачем, откуда едет.

Сразу несколько пар бархатного платья ехали из Пассажа для занятия живописью на пленере.

Квадратно очерченный лоб влекло заглянуть в один умерший уголок.

Колливубл ехал, чтобы закусить на природе.

Тертые каштаны от Беррен торопились к Седову на Северный полюс; овечий же оковалок направлялся в Иудейскую пустыню.

Нездоровая печень ехала поджелтить одно важное лицо.

Сюжет ехал, чтобы все погубить, а форма – чтобы все спасти.

Кити и Анна Андреевна ехали уловить то, что само себя не показывает, но вызывает явления.

То – бренное слово, и, пробуя его мыслить, дамы всякий раз мыслили это.

Незвук порождал звук – тихие звуки-незвуки вызывали появление двенадцати молодых русских, себя представляющих органами или фрагментами: и были там сердце, печень, две руки, мертвые губы, горстка ногтей и четыре длинных пальца.

Остановки обозначены были вехами интуиции и внутри себя имели точки опоры.

Когда интуиция подсказала им выйти, дамы сошли по точкам.

Действо долженствовало происходить в поле.

Все подходящее уже было взято, остались развалины или такие цены, что приступу нет.

Они торговали тусклый самовар, темную лампу и настойчивые часы.

Лампа была невелика ростом, кривобока, горбовата, оловянного цвета глаза, нос картофелиной, зубы-клыки, кривые пальцы: они потерли.

Вообще мужчина! Капитак Лампин!

– Чего изволите-с?

– Бери самовар и часы (тащи!).

По зареву щек Кити и Анна Андреевна открывали свое смущение.

– Плакали ваши инопланетяне! – вослед смеялся немец-часовщик.

Они вышли не на той остановке!

Подвел сюжет, требовалась иная форма.

Сюжет сойдет – форма поедет дальше.

То как зверь она завоет: форма!

Глава шестая. Малыш уж

Вспомнилась Анна Аркадьевна.

Инопланетяне знали: она мучается запорами – больше никто!

Все остальные думали: стул в порядке.

Запор в свете приравнен был к супружеской измене.

– Клизма? Но для чего?! – Анну перед балом застала Кити.

– Для пущего блеска в глазах! – старшая не открылась младшей.

Какая-то путаница произошла с сиреневыми платьями, и Анна не знала сама, кто появился на балу в сиреневом.

Скорее всего, внутри платья вообще никого не было – несуществующие таким образом давали знать о своем несуществовании.

Несуществующие обыкновенно заявляли о себе немыслимыми поступками: они сливали звуки с незвуками, запросто жизнь одного человека могли заключить в другого; они делали вид, что вполне понимают значение и смысл положений, признают и даже одобряют их, но считают неуместным и лишним объяснять все это.

В сиреневом платье на балу была парикмахерская прическа.