Собеседником своим чаще других она представляла Толстого (церковь смотрела весело на их отношения).
– Как жить дальше? – Анна интересовалась.
«И голос себе, проклятая, какой сочинила!»
– Мне кажется, это праздный вопрос, – сквозь зубы он отвечал.
Недоставало кого-то, чего-то.
Егоров?!
Кто-то опустил в почтовый ящик «Прапор перемоги».
Дивилась Анна: речи напрокат!
По дороге в Киев, сообщалось, от тряски выпал наружу внутренний человек: ждите в гости!
Люди дурного тона радовались: нашего полку прибыло.
Во внутреннем человеке видели человека искательного во вред другим.
Внутренний человек (позже выяснилось) имел вид человека, разом пришедшего в себя и вспомнившего нечто ужасное.
Глава пятая. Глаз-алмаз
Другим воздухом повеяло на Каренина: его поставили на афишу.
Съездивший в Киев, он на возвратном пути завернул в Таганрог.
Пушкин с царицей танцевали на зеркальном полу; захватившие власть декабристы повелели в доме Крупской, здесь, расстрелять царя.
Надежда Константиновна открыла сама и тут же повела посетителя в подвал.
– Смотрите, – стала она тыкать указкой, – арбуз Анны Сергеевны, протез Вронского, печень муравьеда, бараний курдюк, хлебные поделки, сабля Ипсиланти, ногти Книппер и каучуки Антона Павловича.
Добросовестно Алексей Александрович осмотрел.
– Где тут у вас можно поболтать с Богом? – вдруг ощутил он желание.
Крупская провела, но свято место оказалось заперто изнутри.
– Совсем запамятовала, – Надежда Константиновна покраснела, – там старец замкнулся, никого к себе не пускает.
– Федор Кузьмич? – Каренин догадался.
Нос Крупской сделался зеленым: получалось так, Федор Кузьмич (слово вылетело!) и есть внутренний человек.
По мысли Толстого, внутренний человек танцевал де с женою Пушкина – всем, однакож, известно было, что с женой Пушкина танцует царь.
Алексей Александрович не искал внутреннего человека – он искал правду культуры. По мысли Пушкина, правда культуры – это женщина на зеркальном полу. При упоминании о такой (это был сравнительно новый образ), каждому хотелось заплясать!
– Внутренний человек, – бросала Крупская лже-экспонаты в огонь, – сумеет соединить правду культуры с правдой зеленых ноздрей!
Керосин в двух лампочках отчаянно дымил.
Антично Крупская чесала бок.
Из замкнутого чуланчика слышался сдерживаемый стыдливый смех старца.
«Мелкий бес», – резануло Каренина.
Нечисто было у Надежды Константиновны, и по возвращении в Петербург Алексей Александрович заказал сразу два оглашения.
Его поставили на афишу.
Намеренно наивничая, Анна прикидывалась непонимающей.
Желтый аист влетел в растворенное окно и, кружась, упал на незастланную постель.
Келдыш стучал ногой: можно было подумать, на протезе – он.
Зима еще стояла, но день был летний.
Дмитрий Иванович (Менделеев) нашел, что стоять неудобно.
– Держишь знак жизни у чьего-нибудь носа, – в доверительной беседе он высказался, – и нос зеленеет.
– Сквозь иней! – отец Анны уточнил.
Он возвратился с Черной речки, блестевшей, по его словам, подо льдом, и чистил дуэльные пистолеты.
О главном молчали: Егоров вместо внутреннего человека и магический глаз вместо бесценного алмаза.
Глава шестая. Стучат листья
Другой воздух нес и другие микробы.
Чувствуя свербеж на теле, Келдыш говорил, что его кусают бесконечно малые первой степени.
Отец Гагарина раскачивался в креслах, наблюдая лепные карнизы.
От Анны шел пар; девушкой она не смотрела. Неспроста прилетал желтый аист – она понесла: если она родит, перестанут ли спрашивать об алмазе?!
Еще стояло лето, но был осенний день.
Анна едва не опоздала к поезду.
Приехал Мичурин, а, может статься, отбывал.