Ложный протагонист (в гриме), слишком долго просидевший в суфлерской будке, уже владел ситуацией не вполне: Штанге и его сопровождающий были в рваных тельняшках – красного же цвета шнурки бантиками схватывали прорехи; умышленно ложный протагонист подчеркнул ощущение анархии и вседозволенности, дающее почувствовать себя и привнесенное их антагонистами.
Толстой вычеркнул.
«Обделенные громом» – роман из южноафриканской жизни неведомым образом включал в себя еще не написанные страницы «Анны Карениной»: Санкт-Петербург был в Трансваале, Вронский – в перьях, поющие графинчики – насыщенного черного оттенка.
Обруселая француженка молодилась.
– Ветчины будете? Сардинок? Муравьеда? Егоров?
Вечер прошел в сомнениях.
Эластическая туча – слышался сдержанный стыдливый рокот ее.
Следствие так плотно сливалось с причиной, что трудно было назвать то и другое по имени: следствие, все же, – Александр Платонович; причина – Анна Аркадьевна.
Мебель черного дерева под темною кожей («Метель»? ).
Анна была полуодета и энергически расчесывалась: москиты.
Дурно начавшийся день редко бывает удачным: в буше живут без затей: пришли пигмеи.
Принесли голову Богомолова.
Анна слишком многое знала стороной, чтобы рискнуть предложить племени какой-нибудь вопрос о его личной судьбе.
Тропические цветы в ее будуаре отделяли тяжелый влажный аромат: бушмены крутили геридон, и графинчики пели.
«Пушкинские заповедные места, – пели графинчики, – именно начинаются в этих краях: здесь именно находятся алмазные россыпи, и именно отсюда следует начинать то, что впоследствии назовут капризом, шаловливой свободой, внутренней радостью и заплясать!»
Если причина не идет к следствию —
На рассвете Анна взошла на священную гору: кто станет ей суфлировать?!
Она присела на камень, одной рукой поправляя волосы, хотя они были в порядке. Сердце ее сделалось неопределенного цвета. Во что идти? Для каких услуг рекомендовать себя?
Бог, видела Анна в магическом глазу, держит знак жизни у носа царя.
Российский Двор требовал, чтобы самый большой африканский алмаз был привезен в Петербург, обещаясь, если бы покупка не состоялась, выдать доставщику известную сумму за путевые издержки.
Глава третья. Шумно влетело
В то время как свою Анну Толстой писал с мифической дочери Пушкина, настоящая Анна (с отцом) возвратилась в Санкт-Петербург, и сразу начались разговоры (пошли толки), что, дескать, Анна перешла, но какая именно и куда (к кому) конкретно осталось неизвестным.
Судебный следователь Энгельгардт знал, что по прибытии отца Анны крестили, каннибальские ухватки стариком оставлены были на родине – сомнения вызывала лишь привезенная в Россию голова, которую по несколько раз на дню причесывала примкнувшая к паре обруселая француженка.
В России преклонных годов негр тут же начал придумывать новые образы, куда поэтичнее уже существовавших: так появился дядька Келдыш, Алексей Иванович Черномор и Анна Ивановна Цокотуха; прилепившаяся к паре француженка первым делом объехала все три мавзолея, вынюхивая настоящего Ленина; Анна же Аркадьевна искала своего Каренина.
Тем временем, не в силах справиться с циклом романов об Анне, Толстой затевает новый: о декабристах.
В первом томе Алексей Кириллович Вронский по заданию Тайного общества приезжает в Таганрог, чтобы выполнить ответственное задание – там он встречается с таинственным старцем Федором Кузьмичем (отчего бронзовый?), который обращает его в католичество. Без всякого предварительного перехода прозелит видит себя в Колизее и сразу – в Ватикане, и первое его ощущение соединяется с впечатлением невыносимой жары.
Молодящаяся француженка обрусела: находившаяся временами между причиной и следствием, она добавляла первой (причине) каприза и второму (следствию) – шаловливой свободы, истоки которых (каприза, шалости, свободы) были ею профессионально уловлены на новом месте.
В правилах игры прописано было принятие ложных российских ценностей, и она подписалась под ними: хлеб – всему голова, все лучшее – детям и непременно заплясать!
Анна, между тем, обустраивалась: Кокорев с Лиговки доставил мебель, приходила охтенка, человек разворачивал ленту, отец принимал все большее сходство с Пушкиным – его начал навещать кудрявый де Барант, в шутку вызывавший Александра Аркадьевича (Сергеевича) бодаться.
– У тебя лицо, как (черная) дыня! – несерьезно хозяину указывал гость.
– А у тебя жопа, как арбуз! – смеялся новому другу новый (старый) Пушкин.
На Черной речке был открыт санаторий и при нем проктологическая клиника, ставившая звук на максимум: выше закона жизни!
Затрещал воздушный звонок, закачались тополи, шумно влетело в окно что-то яркое, эксцентрическое – легло пушистыми клоками на пестрый кретон мебели.
– Инесса! – закричала Анна француженку.
Смотрели из молочного кувшина раздувшиеся хлебные человечки.
Глава четвертая. Нечто ужасное
Отец с де Барантом уехали на Черную речку, француженка принесла ветчины.
Из репродуктора лился сплошной Ленин, и Анна убрала звук.
– Любишь его?
– Сардинок? – француженка не расслышала или сделала вид.
Обе они не знали, ушел ли Кокорев или остался в буфете, и потому —
Нужно было смыть с кожи молоко, Анна встала под хвойный душ; на теле, еще не до конца изученном, она вдруг обнаружила неизвестного происхождения довольно хитрую электрическую розетку и, опасаясь короткого замыкания, быстро просушила ее феном.
Застучал принимающий аппарат: с ленты бесконечности она прочитала: революция в Ватикане: папа смещен, назначен новый.
– Кого же избрали?
– Муравьеда, – смеялась француженка. – Муравьеда-Апостола!
Сознательно она смешивала Грибоеда с Муравьедом – Анна, однако, помнила, что по дороге в Киев… отец повстречал дроги именно с Грибоедом, проходившим по нашумевшему алмазному делу.
Голова Богомолова с длинными отросшими волосами всегда была под рукою – когда голову переносили в сани и на новеньких полозьях пускали по выпавшему свежему снегу, громко она визжала: боялась мышей?
Чучело-Ибсен стоял в измятой женской кофточке (носил то, что на него надевали: манекен) и, пользуясь случаем, ратовал за всеобщую и полную эмансипацию.
Каренин появился (влетел в окно), но решительно его не замечали – он и сам себе казался вещью – бессмысленной, ненужной, забытой: скрестив руки на груди, он занял место между буфетом и кроватью – так и застыл.
Дважды в церкви происходило оглашение, но Анна не допускалась еще к совершению ряда таинств и в частности не могла с ногами броситься на диван.