Пристанище пилигримов

В этот момент в дверь кто-то позвонил.

– Я удивлён, что он не появился раньше, – произнёс я задумчиво.

Звонок повторился.

– А кто тебе сказал, что его не было раньше? – усмехнулась Марго. – Он приходил, наверно, часов в девять, в полдесятого, но наглеть не стал: раза три брякнул и отвалил, а я перевернулась на другой бок и продолжила топить массу.

В этот момент в прихожей началась соловьиная трель: на этот раз дядя Ваня решил просто так не отступать, – видно, прижало его основательно.

– Смотри-ка, кому везёт, у того и петух снесёт. А теперь слушай меня внимательно, девочка. Эта бутылка водки – для него. Налей ему одну рюмку, а бутылку спрячь в холодильник. После этого приходи в дальнюю комнату, и я тебе объясню, что делать дальше.

– В каком смысле? – удивилась Марго.

– Помнишь, я сказал тебе, что моя судьба – в твоих бархатных ручках?

– А при чём здесь Петрович? – Широко открытые глаза и полное недоумение.

– Иди, открывай, – прошептал я, но с нажимом. – И помни: для него меня нет.

Марго кивнула головой и отправилась в прихожую, нарочито виляя оттопыренными ягодицами. Казалось, что под прозрачным пеньюаром она совершенно голая. Я улыбнулся, глядя на эту патологическую эксгибиционистку.

Поначалу дядя Ваня не хотел колоться, и у меня возникало впечатление, что он набивает себе цену или всё-таки почувствовал, что его разводят на какой-то блудняк. Но по мере того как ему в горло вливалась водка, язычок его постепенно начал развязываться.

Из соседней комнаты я слышал весь их разговор в деталях, и когда я понял, что Петрович прекрасно знает обладателя тёмно-синей «девятки», то я беззвучно возликовал, одними только мимическими мышцами лица. Расчёт мой был совершенно верный, и он оправдал себя. Маргоша в этом спектакле исполняла роль тайной воздыхательницы нашего «героя». Легенда была такая: вчера он подвёз её до Небуга, и она просто от него обалдела, ну просто посыпалась баба, слетела с катушек.

– Да ладно, Ритуля, знаю я этого баклана! – орал возбуждённый Петрович. – Не убивайся ты так из-за него. Одно не могу понять, на кой шут он тебе сдался? Было бы чё фартовое – я бы еще понял, а с этим типом я в полной непонятке. Это же босота лагерная! Клоп шконочный! Сявка беспонтовая! Первый раз угрелся за бакланку, второй раз – за изнасилование. Ну, не герой это твоего романа, Ритуля!

Марго, конечно, была на высоте. Одно слово – артистка. И так она его крутила, и эдак она его раскручивала. При этом интонация её голоса менялась с крикливого фальцета до бархатного контральто с лёгкой хрипотцой изнывающей от вожделения самки. Женщины врут как душат. В какие-то моменты мне самому казалось, что она по нему угорела.

– А тебе откуда знать, Иван Петрович, по каким мужикам я теку? Я сама не понимаю, как это работает. Полчаса в его машине посидела, а вышла – как обухом по голове. Надо и всё тут! Ну, не красавиц, не балабол, молчун, зато знает цену словам, и такой от него мужской силой веет, что просто мурашки по спине.

Я слушал этот монолог и восхищённо кивал головой в такт каждому слову.

– Ну Марго, ну молодец! – приговаривал я шёпотом, уже не сомневаясь в том, что добрался до этого человека, дотянулся до него рукой.

– Он в машине ко мне пальцем не прикоснулся, – продолжала Маргарита рассказывать историю, придуманную мной. – Ну, посидели, покурили, поболтали ни о чём. Он даже деньги взял за проезд. Хапуга! Я чуть из трусов не выпрыгнула, чтобы ему понравиться, а он глазом своим оловянным не повёл. Вышла из машины, а меня хоть отжимай.

– Тьфу! Да что ты в нём нашла?! – возмутился Петрович. – Оглобля натуральная! Душа – комок грязи! Да он за пару хрустов шейку твою тоненькую переломит. Нет у него никаких сантиментов по жизни. Гопота. Архаровец. И были у него одни только шалавы.

Марго расхохоталась, довольно наигранно, как в оперетте.

– А я кто, по-твоему, дядя Ваня? Девочка-припевочка? Целка по жизни? Да все мы, бабы, шлюхи, если за манду умело прихватить. Я сама не святая, и мне святой не нужен. Мне порочные мужики нравятся.

– Ну, как знаешь, Маргарита. Наливай тогда.

– Где он живёт? Как его зовут? – Марго не торопилась наливать; чувствовалось, что Петрович уже разогнался и тормозить ему резона не было.

– Ну-у-у, судя по твоему описанию, это Сашка…

И вот я уже знаю его имя. Сейчас я узнаю его адрес, что собственно доказывает в очередной раз определённую взаимосвязь событий и людей. Ничто не происходит в этой жизни случайно, и все мы встретились в этом маленьком южном городишке ради исполнения какого-то высшего сценария, и каждый персонаж играл в этой драме свою эксклюзивную роль.

– Сашка Бурега, – выдавил из себя дядя Ваня.

– Адрес? Где живёт? – Марго крутила его, как заправский опер.

– Недалеко отсюда. У нас в Небуге всё недалеко. Налей уже. Прямо за глотку берёшь. Вот бабы! Вот стервы!

– На какой улице? Дом?

– Улица Газовиков, дом 4, напротив почты… Там ещё рыболовный магазин.

– Квартира?

– Номер квартиры не помню. Второй подъезд. Угловой. – Иван Петрович задумался, по всей видимости, вспоминая этаж. – Ну-у-у, второй этаж, квартира сразу же направо… Или всё-таки третий? Разберешься – не маленькая. Наливай уже!

Я услышал, как булькает водка. Этот вожделенный звук и довольное кряканье Петровича вызвали во мне такую беспощадную жажду, что у меня язык прилип к нёбу.

«Главное – не пить, а иначе останешься в этом городишке навсегда. Не пить. Не пить. Ни в коем случае», – успокаивал я себя, но горячая волна вожделения охватила все мои внутренности и ворвалась в мозг.

– Там, у подъезда, должна стоять его «девятина», – продолжал колоться Петрович.

– Задний фонарь битый? – спросила Марго.

– Не знаю, какой там фонарь, но машина тёмно-синяя. Короче, разберёшься! Если машины у подъезда нет, значит таксует. Наливай, а то уйду.

– Он женат? Я могу к нему просто так заявиться?

– Да какой там?! Кому такой придурок нужен?! – Петрович даже взвизгнул от возмущения, но тут же исправился: – Хотя-я-я… на вкус и цвет подружек нет.

Я тихонько прикрыл дверь и лёг на кровать. Она недовольно скрипнула подо мной. В аквариуме, в толще воды, задумчиво висели рыбки. Тарахтел компрессор, выбрасывая шлейф пузырьков. Неоновая лампа покрывала стены и потолок нежно-голубым глянцем, и расплывчатые тени рыб словно парили в воздухе. И вдруг я обратил внимание, что некоторые картины, коих было немало в этой комнате, начали приходить в движение, словно наполняясь жизнью. Цыганистая брюнетка с чёрной завитушкой волос и алой розой улыбнулась мне и чуть заметно подмигнула, словно приглашая к себе в рамку. На другой картине весёлый кот в чёрном цилиндре помахивал лапкой туда-сюда, приветствуя меня как заправский джентльмен. Я видел, как гнутся деревья на ветру и волнами идёт пшеница, – очень живописный пейзаж, открывающий вид из деревенского окна.

Меня стало слегка подташнивать, и я испугался, что меня сейчас вырвет прямо на пол. Мне было жутковато от этих метаморфоз: я прекрасно понимал, что со мной происходит, – возвращалась белая горячка. Я закрыл глаза и попытался расслабиться, но на внутренней поверхности век начали вспыхивать картинки: я увидел совершенно явственно, как Таран долбит Таню, а она, закинув ему за спину свои загорелые голени, тихонько кайфует, и невинное блаженство написано у неё на лице… «Чёрт! – подумал я. – А ведь он знает номер её телефона. Я сам запустил лиса в курятник».

В левое подреберье врезалась острая боль. Колени словно выкручивало вокруг собственной оси. Мощная мотивация, вызванная лошадиными дозами норадреналина, отпустила меня после первого броска, и я начал понимать, что через несколько часов моя жизнь войдёт в крутой поворот, а может быть, свалится в кювет, раз пять перевернувшись через крышу. Только Богу одному известно, чем закончится эта схватка. Но я не один – я чувствую за спиной целый легион, во главе которого стоит мой Ангел-хранитель. Зло на этой планете никогда не победит.

Я задумался: «Если меня так просто вывели на этого человека, то это означает лишь одно, что Господь готовит для него возмездие и я в Его руках карающий меч. В противном случае я бы никогда не нашёл Бурегу и он бы ещё долго бегал по этой земле».

«А если Господь хочет твоей крови? – услышал я внутренний голос. – Ты ведь тоже немало накосячил, дружок… Или ты считаешь, что твоё дерьмо пахнет фиалками?»

«Ну значит так тому и быть, – ответил я. – По-любому эта встреча состоится».

Я достал из кармана ветровки выкидной нож, надавил на кнопку, и подпружиненное лезвие выскочило из корпуса, обнажив очень простую суть: у каждого человека есть своё предназначение, и в пределах высшей целесообразности не существует таких понятий, как добродетель и зло, потому что чёткой границы между ними нет, а значит нет конкретных определений, имеющих математическую точность.

Каждый человек (каждый субъект) судит об этом в зависимости от своего положения в системе координат, которая простирается между абсолютным злом и безусловным добром, а значит основным мерилом этого понятия является его представление, то есть вещь крайне ненадёжная.

Я бы сказал по-простому: каждый человек на земле является частью огромного пазла, суть которого мы не понимаем и не можем его увидеть в силу приземлённого мышления. Добро и зло – это краеугольные камни философии «плоскатиков». На самом деле есть только промысел Божий, в рамках которого существует каждый индивидуум: кто-то проживает относительно спокойную жизнь, не совершая преднамеренного зла и не отличаясь особой добродетелью; кто-то, ведомый личными демонами, убивает, грабит, насилует детей и женщин, а кто-то, назначенный свыше, чистит эту землю от подобных тварей и при этом калечит свою душу, обагряя руки кровью. Но не разбив яйца – не приготовишь омлет.

Мы не выбираем, в какой духовной ипостаси будем существовать, поэтому люди редко отклоняются от своей орбиты, но в некоторых случаях из шлюхи может получиться верная жена, алчный мерзавец станет филантропом, алкоголик – трезвенником и прекрасным семьянином, убийца – священником, но и в этом тоже заключается промысел Божий. У Всевышнего для каждого есть план, и даже такие ублюдки, как Сашка Бурега, существуют согласно этому плану, но, судя по всему, время его закончилось, если я знаю, как его зовут и где находится его лежбище. Случайностей не бывает – это всегда чудесное вмешательство Бога. А наша жизнь – это продуманная шахматная партия, в которой мы всего лишь фигурки.