Пристанище пилигримов

Я переломил нож, сунул его в карман, и мои сомнения ушли, как вода сквозь пальцы. «Я знаю, чего хочет от меня Господь», – прошептал я.

Мысли мои путались, перекликая друг друга, и я уже не контролировал их, и уже не понимал, где звучит мой голос, а где чужие голоса. Мне казалось, будто моя черепная коробка – это большая коммунальная квартира, в которой мне принадлежит всего лишь маленькая комнатушка, а вокруг меня обитают шумные соседи: они что-то перетаскивают, двигают мебель, хлопают дверями, топают по коридору и беспрестанно болтают, болтают, болтают… Их разговоры несутся со всех сторон – кого-то я слышу совершенно отчётливо, как будто они находятся в соседней комнате, кого-то невнятно, словно издалека. А вот сейчас из недр квартиры доносится ругань на итальянском языке: какая-то темпераментная парочка выясняет отношения. Почему на итальянском? Я ведь его совершенно не знаю.

Маргарита и Петрович затихли: наверно, им уже не о чем говорить, и они просто допивают бутылку. За окном, по высокой траве, стелет мелкий дождь… И вдруг побежали по горным вершинам грозовые раскаты, и небо треснуло над головой, словно фанера, и плеснули масло на раскаленную сковородку.

Я прикрыл уставшие веки и прошептал: «Хочу спать. Только спать и больше ничего. Как я устал от этой жизни. Как я устал от самого себя. Уснуть бы навсегда, только без сновидений. Не надо ни рая, ни ада. Не хочу никакого продолжения. Хочу, чтобы смерть была абсолютной и чтобы в итоге меня растащили на атомы».

Я словно вернулся в материнскую утробу, закутавшись в тёплое плюшевое одеяло. И вот уже мелькают какие-то картинки на внутренней поверхности век: распахнутое настежь окно и колышущаяся на ветру белая занавеска – то её выбрасывает наружу, то опять втягивает сквозняком в комнату. Я чувствую нарастающий ужас, но подхожу ближе, ещё делаю шажок и ещё…

– Эдуард… Эдик… Проснись!

Кто-то трясёт меня за плечо, но я – всё ещё там. Медленно подхожу к краю окна, к самому подоконнику, и пытаюсь посмотреть вниз, но кто-то за плечо вытаскивает меня из тёмной прорехи, и я кричу от ужаса, не понимая смысла происходящего.

Этот сон я запомнил навсегда, потому что по жизни не видел ничего страшнее, хотя бывал в самых тёмных закоулках бытия, повидал очень много крови, своими глазами созерцал демона, воочию представшего предо мной, в жутких делириях видел мерцающий ад и бесов, снующих там между падшими, но этот message, который я называю «открытое окно», оказался самым жутким посланием в моей жизни, смысл которого я пойму только через несколько лет.

– Успокойся! – Я чувствую горячее дыхание на своём лице с привкусом алкогольного амбре.

– Что? Что происходит? Где я? – Я вздрагиваю всем телом, меня бьёт жуткий озноб, я весь мокрый от пота.

Марго прижимает мою голову к своей груди, целует меня в лоб, целует в губы.

– Успокойся. Всё прошло. Это был просто сон.

Я смотрю на неё дикими глазами, словно вижу в первый раз. Незнакомая кареглазая девушка зависла надо мной. Чёрные «веревки» тянутся с её головы к моему лицу. В голубом холодном свете ртутной лампы она кажется мне зловещей и смахивает на утопленницу. Она гладит меня по щеке и приговаривает:

– Просто сон, просто сон, просто сон.

Я еще раз вздрагиваю всем телом и окончательно сбрасываю сонную оторопь.

– Где Петрович? – деловито спрашиваю я.

– Только что ушёл, – отвечает она и пронзительно смотрит в мои глаза. – Того парня, которого ты ищешь, зовут Александром. Фамилия – Бурега. Улица Газовиков, дом номер четыре, второй подъезд, второй или третий этаж, квартира сразу направо.

Она помедлила, слегка прикрыв веки, и задала вполне очевидный вопрос:

– Зачем тебе этот парень? Только не ври мне.

– Мне нужно с ним поговорить, – ответил я.

– Это как-то связано с Андреем?

– Нет. Это не имеет отношения к Андрею.

– Не ври мне! – повторила она с явным нажимом.

– С чего ты взяла, что я вру?

– Потому что я поняла, о ком идёт речь.

Она опять сделала многозначительную паузу.

– О ком же?

– Если я не ошибаюсь, Сашка Бурега – это тот самый парень, который работал в гостинице водителем «Газели». По крайней мере, в прошлом году ещё работал. Он подвозил меня несколько раз по просьбе Андрея, и я хорошо помню эти наколотые перстенёчки на пальцах, это скуластое вятское лицо, эти широкие плечи.

– Грубоватый, молчаливый… – продолжала его описывать Марго. – Вечно надвинутая на глаза кепка.

– Прямо в ёлочку описываешь, – подтвердил я.

Я осмыслил всё сказанное Марго (доходило с трудом) и в конце концов очень сильно удивился, – если не сказать, что меня эта информация просто ошарашила.

– Вот как? Мой подопечный работал в «Югре»? А это значит, что его по-любому знает Андрюха… Не может не знать. Как-то всё странно получается. Какие-то нахлёсты пошли.

«Не хочется… Ой, не хочется верить, что Андрюха приложил руку к этой истории. Таких совпадений не бывает: либо это анонимное вмешательство Бога, либо злой умысел со стороны твоих оппонентов». – Я рассуждал дальше: «Ну допустим, он позвонил Сашке в тот день и попросил заземлить меня или просто покалечить, напугать, вправить мозги… Но в чем причина столь радикального решения? Личная неприязнь ко мне? Расчищает себе дорогу в борьбе за женщину? Какие-то другие мотивы, о которых я не догадываюсь? Что, блядь, вообще происходит?!»

Марго смотрела на меня вопросительно, буквально сверлила меня своими чёрными глазищами. Комната наполнилась гнетущей тишиной, и даже царь-рыба замерла в толще воды, наблюдая за всем происходящим.

«Что происходит? У меня – такое чувство, что меня искусно подставляют. Главный вопрос – кто? Мне не хочется верить, что это замыслил Андрей. Это на него совершенно непохоже. Связываться с какими-то уголовниками, впутываться в мокруху, чтобы потом угреться как кур во щи».

– Да знаю я этого мужика! Мы ящик водки вместе выпили! – воскликнул я вслух, на что Маргарита удивлённо приподняла свою чёрную изогнутую бровь.

– Ты про кого сейчас?

– Про Калугина.

– Хотя в жизни я не такое повидал, – продолжал рассуждать я. – Вспоминаю тюрьму… Вот где узнаешь людей по-настоящему, без прикрас. Там через меня прошло столько криминальных историй, совершенно фантастических в своей нелепости, глупейших по замыслу и исполнению. Люди в общей массе – это полные идиоты. Они совершают преступления спонтанно, эмоционально, как говорится, на кураже. Мало таких, которые всё продумывают и чётко заметают следы. Люди поражают меня своей алчностью, безотчётной жестокостью, вероломством, при этом абсолютной глупостью и неумением просчитать последствия даже на один ход вперёд. Я вспоминаю довольно приятных людей, которые совершали невероятные гадости. Они убивали своих друзей, убивали жён и даже собственных родителей, из-за каких-то квадратных метров или ничтожных сумм. Общаясь с ними и глядя им в глаза, я не мог поверить, что они на такое способны.

– Никому в этой жизни нельзя верить, даже самому себе, потому что люди не знают, на что они способны в тех или иных обстоятельствах. Мне иногда кажется, что меня окружают одни психопаты.

– А ты что, сидел? – вдруг спросила Марго, глядя на меня с недоверием.

– Да, пришлось однажды примерить лагерный клифт, – ответил я с приблатнённой интонацией и откинулся на подушку.

– Что ты елозишь по чистой наволочке?! – возмутилась Марго и начала стаскивать с меня ветровку. – Снимай-снимай… К тому же она мокрая!

– Мокрая? На мне быстрее высохнет, – заупрямился я, но все же позволил себя раздеть; она унесла ветровку в прихожую.

Когда она вернулась и присела на краешек кровати, я сказал совершенно уверенным тоном:

– Я не собираюсь втягивать Андрея в эту историю. Ты меня слышишь? Более того, он вообще не должен ничего знать.

Я пристально посмотрел ей в глаза и добавил практически шёпотом:

– И запомни, фейгала моя, в этом деле ты уже соучастница. Если не хочешь пойти паровозом, держи язычок за зубами. – Это получилось довольно грубо, и она даже опешила от такой наглости. – Ибо в противном случае я скажу ментам, что это ты заказала Бурегу, а я всего лишь исполнитель. Поэтому в твоих интересах, чтобы это дело даже краешком тебя не коснулось. Сечёшь? Не вздумай меня как-нибудь подставить. Забудь об этом разговоре, но самое главное – забудь о том, что я сегодня приходил. Ты меня не видела. Меня здесь не было.

– Значит, я всё-таки правильно тебя поняла, – сказала она очень тихо, едва шевельнув губами. – А Петрович? А если этот придурок расколется?

– Не смеши меня. Он никогда не будет сотрудничать с ментами: это же последний мамонт, последний апологет воровской идеи. Тем более впрягаться за такого урода.