Пристанище пилигримов

– Ты кто? – строго спросил я, вглядываясь в его размытые черты.

– Так я… Николай.

– Помощник режиссёра?

– Ага. Как тебе мои шашлыки?

– Слегка пересолил, но жрать можно.

– Это я специально, чтобы не шибко налегали…

Я громко расхохотался и предложил ему:

– Ну что, поплыли в Турцию!

– Ага. Сейчас в номер за паспортом сгоняю, и поплывём…

Он выходил на берег первый, а я без всякой задней мысли залюбовался его мощным, рельефным торсом и накачанными ягодицами. Он тут же наклонился и поднял со своей одежды пачку сигарет – в лунном свете мелькнули его отполированные яйца и тёмная «подворотня». Мне стало неловко, и я спрятал глаза в прибрежную гальку. Он протянул мне пачку «Парламента», и мы дружно закурили.

Мне показалось, что он хочет со мной о чём-то поговорить, но не решается. Я давно уже заметил, что в общей массе люди меня боятся, или точнее сказать, испытывают неловкость в общении со мной. Я не знаю, с чем это связано, – по всей видимости, на животном уровне они чувствуют потенциальную опасность, исходящую от меня, или некое статическое напряжение моей неистовой натуры. Они боятся нарушить мой покой, боятся о чём-то попросить, боятся первыми заговорить, боятся перейти черту, за которой следуют доверительные отношения. На короткой ноге я общаюсь только с «волками» – «мелкие млекопитающие» меня всегда недолюбливали. Вот и Коля напряжённо молчал, а меня слегка потряхивало от холода, и по всему телу расползались отвратительные мурашки. Когда я повернул к нему лицо, он вежливо улыбнулся и сделал вид, что внимательно меня слушает.

– Почему ты работаешь мальчиком на побегушках? – спросил я. – Мне кажется, ты способен на большее.

– С чего ты сделал такой вывод? – спросил он и весело рассмеялся.

– Ты выглядишь как большой хищный зверь, а питаешься подножным кормом.

– Это мимикрия, – ответил он и снова рассмеялся; по всей видимости, ему нравилось меня дразнить. – Я не хищник. Я мелкое млекопитающее. – Последнее слово он произнёс с такой неприличной жеманной интонацией, свойственной только одной категории людей, что мне стало просто неловко и досадно от встречи с подобной «мимикрией».

Я упёрся в него тяжёлым взглядом, а он отвёл глаза в сторону. Опять повисла неловкая пауза, и уже оттуда, со стороны, он повёл совершенно иной разговор, сменив игривую интонацию на суровый мужской нарратив. По всей видимости, он почувствовал мою неприязнь и понял, что меня просто так голой жопой не возьмёшь и что я, твою мать, – крепкий гетеросексуальный орешек.

– Ты думаешь, что я родился пидорасом? – вдруг спросил он.

Я ничего не ответил – я просто смотрел вдаль, туда где занимался бледный рассвет и тёмные вершины хребтов покрылись фиолетовой вязью, туда где каждый день начинался великий поход света против тьмы… Я смотрел в будущее и понимал, что очень скоро мир изменится до неузнаваемости, что на моих глазах происходит инверсия основных человеческих ценностей, что на моих глазах рушится старый мир, который просуществовал две тысячи лет.

В тот момент я совершенно отчётливо осознал, что мы обречены, что мы давно уже прошли точку невозврата, что мы вплотную подошли к тому, от чего нас пытались оградить посланники Бога: разворачивается последний сценарий, и апокалипсис – это математически просчитанная неизбежность, это дифференциал высшего порядка в точке экстремум человеческого развития, а не бредни выживших из ума стариков. Господь дал нам всё для спасения: и лодку, и весло, и плицу, – но мы всё равно тонем, а Он смотрит на нас и сокрушается: «Тупые и упрямые, разве они имеют право быть?»

– Девять лет назад я закончил ВГИК, – продолжил свою исповедь Николай. – Закончил с отличием. Распахнув двери, с чистым сердцем и светлыми помыслами я вошёл в мир кинематографа. Мне так хотелось снять нетленку. Я хотел быть первопроходцем, сталкером, челюскинцем на льдине… И что?

– Я так полагаю, мир кино встретил тебя ссаным веником.

Он закричал:

– Да вата – это всё! Дерьмо полное! Нет никакого кино! – Слегка притормозил и продолжил спокойным голосом: – Жорик любит повторять, что мамонты вымирают… Где молодая талантливая поросль? В чьи руки мы вверяем святая святых? Где, мол, новый Бородянский? Мережко? Где новый Горин? Где новое воплощение Тарковского? Герасимова? Где ещё один Данелия? Где Рязанов?

– Я от кого-то слышал подобные вещи… Прямо – дежавю.

– А я считаю, что в нашей стране есть талантливые люди, только они никому не нужны.

– На себя намекаешь? – спросил я, иронично усмехнувшись, а он продолжил:

– Они как бельмо на глазу у этих бездарей. Повсюду – сплошной протекционизм, или всё решают бабки. Детки именитых родителей проходят вне очереди. Ты думаешь, у меня есть возможность заниматься творчеством? Мои родители – простые люди, а сам я приехал из Моршанска. Вот и приходится ублажать этих тварей… Каштаны им таскать из огня.

– Бабки-детки. Не смеши меня, дружок. Так всегда было. А чтобы таким, как ты, пробиться к Олимпу, нужно обладать не только талантом, а в первую очередь – ярко выраженной самобытностью. Все великие люди были харизматичны… Прошу прощения за это потрёпанное слово.

– А ты можешь мне объяснить, что это такое и где это взять?

– Это ни за какие деньги не купишь, – с ухмылкой ответил я. – Эта лицензия выдаётся Всевышним. Она даёт право влиять на события исторической важности. Внешне это проявляется в неосознанном влечении широких масс и отдельных индивидуумов, наделённых властью. Избранные являются энергетическими донорами для тех, кто не имеет внутренних источников энергии, а это большая часть человечества. Поэтому люди неистово ищут себе кумиров и поклоняются каким-то идолам вместо Бога. Ленин, Гитлер, Сталин давно уже сдохли, но адептов у них меньше не становится… Вот что значит харизма!

– А если у меня нет харизмы, но я чертовски талантлив?

– Ты знаешь, старичок… Каждый считает себя особенным и достойным великой участи, но это всего лишь заблуждение, которое является следствием нашего эгоцентричного восприятия мира. А кто будет уголёк закидывать в топку, больным утки подносить, быкам хвосты крутить, подметать улицы, у прилавка стоять? Кто будет шашлыки жарить?! – Я грубо хохотнул и продолжил назидательным тоном: – Любое общество – это плебс, социальный чернозём, в котором произрастают особые семена, брошенные Богом, и все мы участвуем в этой селекции.

Он остановил меня:

– Стоп! Ты хочешь сказать, что я – плебей, быдло, чернозём, что мне не стоит рыпаться, что я тварь дрожащая и не имею право?

– А ты ничего не попутал, старичок?! – спросил он бретёрским тоном.

– Не надо агрессии, – мягко ответил я и даже улыбнулся самой добродушной улыбкой. – Мы же просто делимся мнениями. Это нормально. Я не хочу тебя унизить, а напротив, пытаюсь облегчить твою жизнь.

– Каким образом?

Я на секунду задумался и продолжил свою проповедь, с тем лишь отличием, что не вставлял после каждой фразы «сын мой», но тональность была такая же возвышенная, как у священников:

– Откажись от мысли, что ты особенный, что ты гений, что у тебя – звёздный путь. Это элементарная гордыня, смертный грех, а во грехе не может родиться ничего правильного. Все твои страдания исходят от тщеславия, гордыни и похоти твоей. Доказывая свою исключительность, ты вынужден врать в первую очередь самому себе, а это ломает психику. Смирись с тем, что ты обыкновенный человек, и тогда у тебя появится право быть самим собой, появится право на ошибку, право быть неудачником, право носить дешёвые тряпки с Черкизона и ездить на убитой машине. Вот тогда ты спокойно заживёшь: не будет самокопаний и самобичеваний, а в душе наступит полная гармония. Modus vivendi. Не жизнь, а тихая поляна с лебедями. Осознание собственной ничтожности освобождает от ответственности за свои поступки и достижения. Помнишь, что сказал Сократ? «Я знаю, что я ничего не знаю». Это был единственный философ, который расписался в своём бессилии познать мир, априори непостижимый, а все остальные лишь подменяли сущность вербальной шелухой. Ему хватило для этого смирения, а многие до сих пор продолжают писать всякую чушь. Философия плоскатиков, познающих трёхмерное пространство, гроша ломанного не стоит.

Казалось, он меня не слышит, но я всё-таки пытался до него достучаться:

– На этой земле нет людей, которые «сами себя сделали», а это значит, что никто не может ставить себя выше других. Каждому дано от Бога или не дано. Нет смысла сожалеть о своём предназначении, потому что оно навязано свыше. Люди, которые не могут смириться со своей ролью в рамках этой реальности, кончают жизнь самоубийством или заканчивают её в психушке. Отпусти свою гордыню, ибо это петля на твоей шее. Просто – будь счастлив. Будь самим собой.

– А ты смирился с тем, что ты ничтожество? – спросил он, ехидно улыбаясь.

– Пока ещё нет, но я над этим работаю. По крайней мере, я уже не считаю себя гением.

– А чем по жизни занимаешься? – спросил он.

– Это не имеет отношения к разговору, – сухо ответил я.

Он задумался на какое-то время, а потом радостно воскликнул:

– Слушай! А в этом что-то есть! Очень удобная философия!

– Конформизм.

– Я, действительно, уже устал от самого себя. – Он поморщился и мотнул головой.

– Так перестань бегать за собственным хвостом.