Пристанище пилигримов

– За что?! – Она выпучила на меня глаза, и маленькое личико её перекосило от бесконечного удивления.

– За что?! – воскликнул я и громко рассмеялся. – Ты считаешь себя невинной?!

– Я? Да кто ты такой, чтобы..?!

– Заткнись, тварь, – спокойно и отчётливо произнёс я, подбирая круглый увесистый булыжник. – Я хочу спасти твою душу, отделив её от гниющего тела. Можешь не сомневаться: убиенные попадают в рай… И это единственная твоя возможность туда попасть.

– Лучше трахни меня, ублюдок!

– У тебя есть муж, нормальный парень, достойный любви или хотя бы уважения, а ты… Что ты творишь?

– Да с чего ты взял?! – крикнула она, пытаясь выдернуть ногу из моей железной клешни, но я не отпускал её. – Откуда ты его знаешь?!

– Ты же любила его когда-то… Я хочу понять, как это происходит!

– Когда-то мне было с ним хорошо и по жизни, и в постели, а сейчас только укачивает. Он душный стал. Его деньги сожрали. У него руки по локоть в крови, а ты говоришь, нормальный парень! Ногу отпусти!

Я отпустил.

– Я не понимаю, чего ты добиваешься, – сказала она дрожащим голосом. – Я хочу домой, в тёплую кроватку.

Она смотрела на меня как затравленный зверёк, и жуткий озноб колотил её.

В ту ночь происходило что-то неимоверное: словно в калейдоскопе, одна ситуация сменяла другую, и складывались они из одних и тех же стекляшек.

Меня разрывали совершенно противоречивые эмоции: с одной стороны, мне хотелось пожалеть Аню, приласкать её, поскольку она казалась мне ущербной и даже её супруг представлялся мне одиноким и несчастным человеком, но с другой стороны, мне хотелось её проучить, сделать ей больно, очень больно, потому что она была в моём представлении говняной мухой, которая разносит заразу и которую нужно просто прихлопнуть, – да я бы в тот момент с удовольствием крутанул бы динамо, чтобы весь этот проклятый отель взлетел на воздух.

С неизбежностью грядущей зимы надвигался очередной алкогольный коллапс. Когда ты влачишь такую жизнь, вокруг тебя постоянно скачут бесы. Ты для них лакомый кусок, и самое страшное заключается в том, что ты уже ничего не контролируешь. Ты не можешь предвидеть, где и когда они подставят тебе ножку.

– Наше соитие ничего не изменит, а только усугубит твоё положение… да и моё тоже. – Я говорил нехотя, чуть слышно, с трудом выталкивая из себя слова, и мне совершенно не хотелось комментировать свои поступки: я чувствовал, как меня покидает водка, как меня покидают силы, как растворяется жизненная энергия в той кислоте, которую выделяет каждая клеточка моего организма.

– Неужели тебе никогда не бывает страшно, – спросил я, – оттого что происходит вокруг? Оттого что мы творим? Оттого что мир катится в пропасть?

Анюта, опустив голову, молчала.

– Когда я думаю об этих девчонках, – продолжал я, – которые сегодня отрываются в номерах, а завтра вернуться к мужьям, к родителям, к детям, как ни в чём не бывало, мне становится тошно. Когда я думаю о том, как ты вернешься домой, мне становится жалко тебя и твоего мужа. Я лучше буду всю оставшуюся жизнь мастурбировать, чем прикоснусь к тебе. Ты меня понимаешь?

– Да, я понимаю, что ты конченный шизофреник, – ответила она, а я продолжал монотонным голосом:

– Моя путается с Калугиным, флиртует с этим малолеткой из шоу-балета, и при этом строит из себя непорочную Фемиду. Таня пыхтит в телефонную трубку, как она соскучилась, а ночью какой-нибудь дворовый ушлёпок входит в неё. Мне страшно об этом подумать. Я ненавижу вас – сучье племя!

– Да заткнись ты наконец! – не выдержала Анюта. – Тебя просто ломает. Ну хочешь, я тебе рукой сделаю, чтобы ты успокоился? Мне не западло, Эдичка. Давай. Давай. – И она потянулась к моей ширинке.

– Рукой я сам могу сделать, – ответил я, шлёпнув её по запястью.

– Но реальность, деточка, ещё хуже наших фантазий, – продолжал я. – Только я одного не могу понять, для кого мы играем эту рождественскую сказку… Кого мы обманываем? А в это время за кулисами творится ужасное: все ебут друг друга в извращённой форме… Снегурочке задрали подол, трусики отодвинули и шпилят её по полной программе… Облепили со всех сторон весёлые гномы, а у неё глазки сверкают, рот растянули до ушей… Счастливая, блядь, дальше некуда!

– В этом мире всё построено на лжи, – буквально захлёбывался я, – а то что мы выдаём за любовь – это всего лишь реликтовый страх… темноты… одиночества… смерти в конце концов. Этот страх просто эволюционировал вместе с нами.

Будучи в состоянии ещё себя контролировать, я понимал, что этот принцип работает как некий вербальный клапан, сбрасывающий критическое давление негативной энергии, которая в любую секунду готова была взорваться чудовищным актом насилия. Я чувствовал запах мокрой собаки и ничего не мог с собой поделать – он душил меня словно петля, он выворачивал меня наизнанку, и мне хотелось с диким воплем раскроить её тупую башку.

– И что плохого в том, – вдруг выступила Анюта с театральным пафосом, – что любовь победила смерть?

Я одарил её презрительным взглядом и продолжил в том же духе:

– Я же тебе объясняю, идиотка, что нет никакой любви, что многие условные рефлексы претерпели изменения в ходе эволюции и человеческая психика стала более лабильной…

– У тебя сигаретка есть? – спросила она ватным голосом и даже слегка зевнула.

Я протянул ей скомканную пачку, а она протянула свою тонкую бледную руку, дрожащую то ли от страха, то ли от холода, но в этот момент с юга подул тёплый ветер и распустил на поверхности моря серебристую мерцающую рябь, – мы согрелись в его ласковом дуновении и даже успокоились, как будто нас накрыло пуховым одеялом. Мы комкали во рту табачный дым и отпускали его на волю – он тут же растворялся в ночи. Аня сделала несколько глубоких затяжек и спросила меня:

– А кто такая Таня? – Она смотрела на меня оловянным взглядом; глаза у неё были уставшие, серые и безжизненные. – Я думаю, что весь этот бред исходит от неё.

Я слегка напрягся.

– Продолжай, – медленно произнёс я.

– Она зацепила тебя по-настоящему. Эта девка выкупила тебя с потрохами. Весь этот изолгавшийся мир, как ты говоришь, совершенно тебя не трогает, а проблема на самом деле заключается в том, что она тебе врёт, или точнее сказать, она играет с тобой.

Анюта отправила гулять окурок по ветру, и его горящая головка рассыпалась на множество искр.

– Парень! Ты попал, и у тебя – серьёзные проблемы! Я это почувствовала с первого взгляда.

– Просто был с похмелья, – оправдывался я, но она резко парировала:

– Ты даже пьёшь, чтобы забыться… Да что там говорить, не ты пьёшь, а эта лярва пьёт из тебя. Она тревогу твою, страх твой, ревность по капельке собирает, властью упивается, а ты готов продать душу дьяволу, чтобы получить её расположение.

Я с пониманием усмехнулся: Анюта говорила очень образно, проникновенно, и самое главное – всё это было похоже на правду.

– Ты готов свернуть себе шею, лишь бы доказать свою прыть. Ты готов пойти на любое преступление, лишь бы добыть денег. Ты ходишь за нею как тень, и ты уже не человек… Ты просто её личный зомби.

Я был восхищён после таких откровений: она уже не казалась мне легкомысленной дурочкой, которая посвящает свою жизнь развлечениям и беспорядочному сексу. «Нет, ты посмотри, ветошью прикидывалась… Насколько всё-таки лицемерны женщины», – подумал я.

– Ну хорошо… Как изменить эту ситуацию? – спросил я.

– Только время может это изменить. Время всё лечит. Тебе нужно затаиться и где-то переждать, пока не отпустит.

– А я, по-твоему, что здесь делаю?

– Сперва начнётся страшная ломка, как у наркомана. Потом навалится тоска и охватит полное безразличие ко всему, что не связано с ней. Возможно, ты сопьёшься или полезешь в петлю, но импотенцию я тебе точно гарантирую.

– Нет! – взмолился я. – Лучше в петлю!

– Умирать не страшно, если получил от жизни все ништяки, – сказал я. – Но самое страшное – это потерять себя, а потом влачить жалкое существование под каблуком…

– … или под галоперидолом, – с грустной улыбкой заметила Анюта.

Потом она пыталась объяснить мне сущность космологического детерминизма, – в том смысле, что все события в нашей жизни предначертаны, что все люди взаимосвязаны через ноосферу и что свою карму может изменить только избранный, – а у меня глаза полезли на лоб от удивления.