Пристанище пилигримов

– Хотя не думаю, что у них возникнут проблемы достать тебя на Урале, – продолжал он, не обратив внимания на мою реплику. – У них очень длинные руки.

Я громко расхохотался:

– Ну прямо мафиозная вендетта!

– Даже в Тагиле постарайся уйти в тень, – продолжал наворачивать Калугин. – Как говориться, живи на измене. А сюда дорогу вообще забудь. Они такое не прощают.

– Весёленькие дела! А куда мы едем?

– Ко мне домой, – ответил Калугин, и я больше его не беспокоил, пока мы не доехали до моста через речку Небуг.

К этому моменту солнце висело над горами невыносимо ярким пятном. Мелководная река, впадающая в море, намыла песчаную косу и разлилась в тихую гавань тёмно-бутылочного цвета. Постепенно море меняло палитру красок, начиная с бледно-голубого и заканчивая на горизонте чистым серебром. Прохладный ветерок врывался в открытое окно. Чайки возбуждённо кричали и сыпались в воду перевёрнутыми семёрками; у них начинался утренний жор.

– Останови у ларька, – попросил я, когда мы проехали мост; на развилке дорог стоял продуктовый павильон с вывеской «24 часа».

– Возьми что-нибудь пожрать… и курева, – попросил Андрюха и полез в карман за деньгами.

– Перестань! – сказал я и аккуратно прикрыл дверь.

Продавщица спала на прилавке, положив под голову мясистый локоть. Тоненький лучик света, пробиваясь сквозь опущенное жалюзи, запутался в её густой чёрной шевелюре. Когда хлопнула дверь, она подняла испуганное лицо и спросила с явным кавказским акцентом:

– Что хотели, уважаемый?

Я попросил четыре банки тушенки, два килограмма макарон, два нарезных батона, три литра минералки «Архыз» и две пачки сигарет «Winston».

– А нормальная водка у вас есть? – вкрадчиво спросил я, разглядывая стеллажи, заваленные разношёрстным товаром: там были даже кастрюли и сковородки.

– У нас вся водка нормальная. Никто ещё не жаловался, – ответила продавщица, выкатив на меня карие глаза и свою необъятных размеров грудь.

– Может… не успевают пожаловаться? – строго спросил я.

– Что? – Она смотрела на меня враждебно.

– Ладно, – улыбнулся я, – давайте вон ту… с синенькой этикеткой.

– Возьмите лучше эту, – указала рукой на полку, – московскую.

– А в Москве её кто крутит? Дагестанцы?

– Зачем так говорите? – обиделась в конец гордая армянская женщина.

– А почему акцизной марки нет? – спросил я с глупым видом.

– Отвалилась, – сухо ответила она, устремив вдаль затуманенный взгляд.

В итоге я взял две бутылки «Кристалла», расплатился и вышел.

Когда я вернулся к машине, Андрей сладко спал, закинув башку на подголовник, и даже слюнку пустил на плечо. Кривая перегородка ломанного носа пропускала воздух как дырявая велосипедная камера – с тоненьким свистом. Лицо было жёлтое, как пергамент. Шея была изогнута и торчал безобразный кадык, слегка припущенный волосами. Я бросил пакет с продуктами на заднее сиденье и вынул из него тёплую бутылку водки; свернув ей «головку», задумался на секунду, выдохнул и опрокинул её в себя – меня чуть не вывернуло наизнанку, но я силой воли удержал эту чешуйчатую тварь внутри.

Опустив свинцовые веки, я подождал, когда она уляжется в организме и перестанет взбрыкивать. Прошло несколько секунд… И вот по всем кровеносным сосудам потекло неописуемое блаженство, и в голове поднялся шалый ветерок, всё сметающий на своём пути: страх, боль, стыд, неприятные воспоминания…

Когда я вновь открыл глаза, то увидел идеальный мир, в котором уже не было кривых углов, в котором всё было параллельно и перпендикулярно. В этом мире нет Бога, нет Дьявола, и, конечно же, в этом мире не существует смерти. Почему? Да потому что алкоголик не умирает – он просто засыпает навсегда.

Ух-ты! Я восторженно оглянулся вокруг – панорама была просто восхитительной: бледные тени горных вершин отражались в туманной дымке; игрушечные разноцветные домики были рассыпаны у подножья хребта, и каменистое русло реки стелилось между домов; серая лента с белой разделительной полосой бежала, изгибаясь, вдоль берега, и солнце обрушило на город сияющие клинки сквозь бледно-серое одинокое облако… Боже, как прекрасен мир! От восторга я хлопнул по крыше автомобиля и заорал:

– Андрюха! Пить будешь?!

Он подскочил на месте и посмотрел на меня недовольным заспанным взглядом.

– Эд, ты допьёшься до чёртиков, – сказал он ватным голосом, но протянул руку к бутылке. – Неужели тебя не воротит даже по утрам?

Я отдал ему бутылку и положил пачку сигарет на панель.

– Кушайте на здоровье, – сказал я и лучезарно улыбнулся.

Я прикурил сигарету и с огромным удовольствием затянулся, надолго удерживая в лёгких горячий дым.

– Андрюха, к чему этот назидательный тон? Посмотри, какое утро!

Каждую секунду море меняло цвет. Не отрывая взгляда, словно в этом было моё спасение, я следил за тем, как по краю горизонта, в сияющей дымке, плывёт длинный сухогруз. «Море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать!» – зазвенел внутри удивительный детский голос.

– Знаешь, Григорич, надоело мне всё… Опостылело.

Он в этот момент заглядывал в горлышко бутылки, словно пытался понять на глазок сущность её содержимого. Потом начал принюхиваться, поднося горлышко к носу, – выражение лица его в этот момент было крайне недоверчивым.

– Нормальная? – спросил он, разглядывая этикетку.

– А где акцизная марка? – спросил он с видом ребёнка, которому подсунули вместо конфеты горькую пилюлю.

– ОтвалиласЪ, – ответил я с армянским акцентом. – Пей, Андрюша, пей. Мне уже хорошо!

Он приложился к бутылке, на половину прикрыв глаза, и кристальная влага с небывалой скоростью начала уменьшаться в объёме.

– Эх, Андрюша! – воскликнул я восторженным голосом. – Всё бы сейчас отдал… за этот прыжок в неизвестность.

– Ты – о чём?

– Вон про тот корабль. – Я поднял руку и выставил вперёд указательный палец.

Калугин равнодушно посмотрел в том же направлении и отвернулся с недовольной физиономией. Он почему-то не любил море, и я ни разу не видел, чтобы он купался или загорал.

– И что? – спросил он.

– Уплыл бы не задумываясь. Надоела мне вся эта рутина. Каждый день – одно и то же.

– А там?

– Неизведанное… не моё… и никогда этого не будет. Никогда!