Восход и закат

– Да я и брат этого мальчика.

– А! ну, милости просим, насмешливо отвечал Шарп, подняв фонарь к лицу капитала: пожалуйте мы, кажется, старые знакомцы. Я ничего так не желаю, как видеть вас у себя. До свидания… Да скажи своему приятелю, чтобы он этого мальчишку оставил в покое, не то мы ему самому так насолим, что не съест. Убирайся, Джерри, пока цел.

Шарп захлопнул дверцы и приказал почтальону ехать как-можно скорее.

Десять минут спустя, воротился Филипп с двоими поселянами, с носилками, фонарем и двумя одеялами. Место, где он оставил Сиднея, было пусто. Он, в беспокойстве, громко закричал. Капитан откликнулся на расстоянии двух сот шагов. Филипп побежал туда.

– Где мой брат?

– Уехал в почтовой коляске. Черт меня возьми, если я тут что-нибудь понимаю!

И Капитан сообщил Филиппу сбивчивый рассказ о том, что случилось.

– Брат! мой брат! так они всё-таки вырвали тебя из моих объятий! вскричал Филипп, и упал без чувств.

Через неделю после этого происшествия, вечером, худой, оборванный и растрепанный молодой человек стучался у дверей мистера Роберта Бофора. Швейцар медленно подошел.

– Дома ваш барин? Мне нужно поговорить с ним.

– Нельзя… барин в такую пору не принимает, особенно вашу братию, отвечал швейцар с презрением взглянув на оборванного гостя.

– Он примет… он должен принять меня, возразил молодой человек и, когда швейцар загородил дорогу, он железною рукой схватил его за ворот, бросил через порог и пошел через великолепные сени в покои.

– Стой! стой! Джемс! Джон! сюда! кричал швейцар поднимаясь.

Мистрисс Бофор ожидала возвращения своего супруга из клуба. Услышав шум в передней, она вышла из своей комнаты и в вале встретила незваного гостя.

– Что вам нужно? кто вы? спросила она.

– Я – Филипп Мортон. Кто вы?

– Моего мужа… сказала она отступая со страхом: моего мужа нет дома.

– А! так вы – мистрисс Бофор? Хорошо. Вы меня поймете. Я ищу своего брата. Его подлым образом похитили у меня. Скажите, где он, и я все прощу. Возвратите мне его, и я стану благословлять вас и всех ваших!

Филипп стал на колени и ухватился за подол её платья.

– Я ничего не знаю о вашем брате, мистер Мортон, отвечала мистрисс Бофор с беспокойством: Артур, которого мы ждем со дня на день, пишет нам, что все поиски были тщетны.

– А! так вы искали же? вскричал Мортон встав и сжимая кулаки: так кто же кроме вас разлучит брата с братом? Отвечайте мне, где он? Не увертывайтесь, мистрисс! Я в отчаянном расположении духа!

Мистрисс Бофор, как светская женщина, вполне обладала той холодностью и ровностью характера, которые обыкновенно заменяют храбрость, однако ж она была до-крайности испугана тоном и видом сурового гостя. Она протянула руку к колокольчику, но Мортон схватил ее и, крепко сжав, с мрачным выражением, сверкая глазами, сказал:

– Вы не сойдете с места, покуда не скажете, где мой брат. Вы отвергаете мою благодарность, мое благословение? Берегитесь! Еще раз спрашиваю вас, где мой брат?

В эту минуту растворилась дверь и вошел Роберт Бофор. Леди с радостным криком вырвалась из рук Филиппа и бросилась к мужу.

– Спасите меня от этого разбойника! вскричала она с судорожным рыданием.

Бофор, получивший от Блаквеля известие о закоснелой негодности Филиппа, его подозрительном знакомстве и неисправимости характера, был до крайности взбешен этою сценой.

– Бессовестный негодяй! вскричал он, подступив к Филиппу: как ты смеешь входить в этот дом, после того как отверг с такою грубостью все мои предложения, все мои милости, и захотел лучше погрязнуть в своих порочных привычках? Вон! или я пошлю за полицией!

– Послушайте, сказал Филипп, подавляя бешенство, которое трясло его как в лихорадке: мне дела нет до ваших угроз; я не слушаю вашей брани. Ваш сын или вы украли моего брата. Скажите только, где он, дайте мне увидеть его. Не гоните меня, не сказав хоть одного слова правосудного и сострадательного. Я умоляю вас… на коленях умоляю вас… да! я, я умоляю, вас, Роберта Бофора, будьте милосерды к сыну вашего брата. Где Сидней?

Роберт Бофор, как и все трусы и люди с низким образом мыслей, еще пуще рассердился, когда увидел смирение умоляющего.

– Вон! вон! Я ничего не знаю о твоем брате. И если все это не мошенничество какое-нибудь… что легко может статься… то я очень рад, что он, этот мальчик, избавлен от пагубного сообщества такого негодяя, как ты.

– Я еще лежу у ваших ног… еще раз… в последний раз обнимаю их с мольбой… заклинаю вас, скажите мне правду!

Еще пуще озлобленный Роберт занес руку, чтобы ударить Филиппа.

– Не бейте его, папенька! отдайте ему брата… он просит! вскричал детский голос, и рука Роберта опустилась.

Это была малолетняя дочь Бофора, которая при самом прибытии отца, никем не замеченная, вошла и со страхом видела всю эту сцену издали, а теперь бросилась к стоявшему на коленях и загородила его своей крошечною ручкой. Слезы катились по её щекам. Филипп, в смущении взглянул на неё, и она показалась ему ангелом-хранителем его.

– Слышите! слышите! сказал он: о! ради её, отдайте мне брата, не разлучайте сирот!

– Возьмите ее, миледи! вскричал Бофор с гневом. А вы… извольте идти вон из моего дому! Если вы в состоянии приблизиться ко мне в приличном виде, я исполню свое обещание и дам вам средства честно жить на свете, если ж нет, то лучше не показывайтесь мне на глаза.

Филипп встал. Леди Бофор вывела дочь и воспользовалась этим случаем, чтобы позвать людей.

– Пойдете вы? или хотите, чтобы они вас вывели? закричал Бофор, еще более ободрившись, когда увидел в передней собравшуюся дворню.

– Довольно, сэр Роберт Бофор, сказал Филипп с спокойствием и достоинством: мой отец… если глаза покойных еще наблюдают за живыми… мой отец видел и слышал вас. Настанет день правосудия, настанет! Прочь, рабы!

Он замахнулся и слуги с трепетом отшатнулись врознь. Филипп мерными шагами вышел из негостеприимного дому. На улице он остановился и еще раз оглянулся. Темные, впалые глаза его, просвечивавшиеся сквозь рассыпанные по лбу длинные черные волосы, блестели почти сверхчеловеческим грозным выражением. Это выражение было еще усилено хладнокровным спокойствием и непоколебимым величием, которое не покидало Филиппа даже в лохмотьях, как не покидает всякого человека с твердою волей и глубоким чувством справедливости. Исхудавшее тело, резкие, но благородные черты, иссушенная, бесцветная юность, простертая рука и безмолвное негодование, – все придавало ему грозный, таинственный вид человека, которому страдания и несправедливость людей сообщили силу сверхъестественную: он как будто направлял своим взглядом руку неумолимой и бесстрастной судьбы на этот дом. Постояв с-минуту, он медленно повернулся и пошел в одну ив отдаленных и грязных частей гигантского города, и там в узкой, мрачной улице, у лавки тряпичника и ростовщика остановился. Оборванный мальчишка отпер дверь; Филипп, по неопрятной лестнице полол во второй этаж, где, в маленькой, такой же неопрятной каморке, нашел капитана Смита, за столом, играющего в одиночку в карты.

– Ну, что нового о вашем брате, Белли-Филь?

– Ничего. Они ни в чем не признаются.

– Так вы теперь отрекаетесь?

– Никогда! Теперь я полагаюсь на вас.

– Ну, ведь я говорил, что без меня ничего не сделаете! А я обделаю… я сделаю для вас то, что не легко сделал бы для самого себя. Я вам говорил, что знаю эту боу-стритскую собаку, что сидел в коляске. Я отыщу его… Богу известно, что это не трудно… но вот что трудно: выведать что-нибудь у него. Однако ж, если вы хорошо заплатите, будут вести.

– О отдам вам все, что у меня есть, если вы отыщете мне брата. Вот, у меня сто фунтов… это его деньги. Без него она мне не нужны. Вот, возьмите пятьдесят, и когда…

– Хорошо, хорошо; дело конченное, сказал капитан, положив деньги в карман.

Он исполнил свое обещание, виделся с Шарпом и за десять гиней через несколько дней достал через него письмо от Сиднея, которое и отнес к Филиппу. Письмо было следующего содержания:

«Любезный братец, Филипп! Я слышу, ты желаешь знать, как я живу, и затем я пишу тебе это письмо. Уверяю тебя, что я пишу совершенно из своей головы. Мне здесь очень хорошо; я очень счастлив, гораздо счастливее, нежели был когда-либо с-тех-пор как умерла маменька. Поэтому прошу тебя, не беспокойся больше обо мне и не ищи, не найди меня, ради Бога, потому что я ни за что не пойду с тобой. Мне здесь гораздо лучше. Я желаю, чтоб ты стал добрым человеком и оставил бы своих дурных товарищей. Право, мне страшно, когда подумаю, что люди говорят, и что было бы со мной, если б я остался у тебя. Мистер… (имя было тщательно выскоблено), тот джентльмен, у которого я живу, говорит, что он будет и твоим другом, если ты поведешь себя хорошо. Он советует тебе идти к Артуру Бофору и просить извинения за прошедшие неприятности. Он говорит, что Артур очень добр и, наверное, простит тебя. Посылаю тебе при этом письме двадцать фунтов стерлингов. Добрый джентльмен говорит, что он послал бы больше, но боится, что ты будешь вести себя легкомысленно, если получишь слишком много денег. Я хожу каждое воскресенье в церковь и молю Бога, чтобы он открыл тебе глаза. У меня есть хорошенькая лошадка… чудо, какая хорошенькая! Но покуда довольно. Твой любящий тебя брат,

    Сидни Мортон».