Асур

Семен просто каждый день после того, как прогремело дело «кардеров», седел и потел, если ему звонили с незнакомых номеров.

Кляйна тошнило от страха в те моменты, когда в дверь его квартиры кто-то звонил. Сердце Семена заходилось в бешеном танце, если в его бильярдных клубах появлялись люди с военной выправкой и «светили» удостоверениями, чтобы поиграть или вовсе бесплатно, или за треть цены.

Кляйн стал каждый день пить успокоительные, у Семена обнаружились боли в сердце. Семен сделался раздражительным и невозможным в общении.

Но где-то через полгода после разгрома российских кардеров, Кельвин стал полагать, что его никто трогать и не собирается. Везде были свои сроки давности, и Кляйну показалось, что этот его срок прошел.

Семен сначала несмело разогнулся, потом расправил плечи, потом вернул подбородок в обычное положение. И уже через год к подчиненным на работе вернулся обычный Кляйн, смотрящий на людей открыто и весело, всегда готовый пошутить сам или рассмеяться чьей-нибудь удачной шутке.

Между тем бильярдный бизнес у Семена двигался семимильными шагами. Еще и поэтому Кляйн совсем не хотел расставаться с ним и куда-то бежать из страны. Клубов в Москве решительно не хватало, загрузка уже у четырех заведений Кляйна была практически круглосуточная, зерно сыпалось в закрома исправно и практически бесперебойно. Пятый клуб Семен открывать не стал – потому что по его прикидкам еще год-два, и на рынке этих услуг обязательно должна была наступить стагнация.

Тогда они с Димой Кочетковым и задумали открыть «Колбасу».

Кочетков тоже вовремя «выпрыгнул» из темы преступлений в сфере информационных технологий. Дима точно так же долгое время не мог поверить, что его не «закроют», и потому деньги свои вообще никуда не вкладывал, а держал в темном подвале на даче отца в серебряных слитках. Толчком к тому, чтобы Дима решил все-таки вложиться в какой-то бизнес, стала следующая история.

Бывший партнер Димы по неспокойному бизнесу закопал деньги в огороде в деревне у родителей. В трехлитровых банках с капроновыми крышками. Полные трехлитровые банки пачек стодолларовых купюр. Когда пришла пора кое-что вынуть и разменять на жизнь, бывший партнер откопал сначала одну банку, в которой крышка оказалась проедена кротами, а доллары безнадежно испорченными, а потом и остальные, с которыми приключилась ровно та же история. Бывшего партнера Димы прямо с огорода увезла скорая с инфарктом. А Кочетков же подумал, что это знак свыше о том, что нужно не «морозить» нажитые средства, а куда-то их вложить. Он стал искать, как пристроить свое состояние. Обратился с этим и к одноклассникам по лицею. Так Семен и Дима стали совладельцами «Колбасы».

Следующие три года прошли у Кляйна безоблачно.

Однако всему бывает конец, и однажды настал конец фарту Семена Кляйна.

Все дело было в том, что даже уже не российские, а западные спецслужбы долго злила невозможность добраться до тех одаренных русских киберпреступников, к которым у них был свой счет.

Мало было того, что эти люди годами в прошлом безнаказанно совершали преступления в сфере информационных технологий на Западе. Теперь эти русские нахально выезжали на отдых за рубеж, немало не стесняясь и не опасаясь возмездия, которое вроде бы должно было их там настигнуть. Возмездие было бессильно: шельмы обычно выезжали на отдых в страны, которые не имели договора об экстрадиции с США.

Но дразнить гусей можно не беспредельно, и однажды, в 2014, году эта схема поездок на отдых русских хакеров дала сбой. Как известно, если очень хочется, то даже «нельзя» превращается в «можно». И за одно лето, несмотря на отсутствие договора об экстрадиции, в своих номерах в отелях Мальдив, Таиланда и Бангладеш было арестовано и отправлено в тюрьмы США девять человек с очень громкими фамилиями. Эти люди могли многое рассказать интересного и о Семене Кляйне. Могли рассказать – и рассказали, чтобы хоть как-то уменьшить себе сроки.

Папку с делом о Кляйне никто на Западе «под сукно» не положил. И очень скоро Семена объявили в розыск в Интерпол. Материалы о Кляйне передали российской стороне, которая и без того знала о Семене Васильевиче если не все, то очень многое. И брать его, может быть, не стала бы и сейчас, но обстоятельства больше не позволяли этого не делать. Выходило что-то совсем уж непорядочное, если человека ищет Интерпол, а человек этот управляет рестораном в центре Москвы.

И очень скоро после того, как Семена объявил в розыск, его вызвали в «контору». Там Кельвину сообщили, что можно сесть здесь, в холодной и совсем неуютной России лет на пятнадцать. А можно года на три во Франции, в более гуманных и более человеческих условиях. Разница в эти 12 лет стоила дорого – весь бизнес, который был у Семена.

Оказывается, за эволюцией Семена все это время пристально следили – утке просто давали нагулять жир.

Кляйн посидел в СИЗО месяц. Посмотрел на действительно кошмарные условия, которые, вполне возможно, специально Семену наглядно демонстрировали. После этого месяца Кляйн понял, что 12 лет жизни стоят тех денег, что у него просят, и согласился. На этом финансовые неурядицы Кляйна не кончились – за долю в «Колбасе», что была у Димы Кочеткова, «контора» рассчиталась с Кочетковым квартирой Семена.

Трясина, в которую провалился Семен Кляйн, сначала была по колено, потом втянула его по пояс и едва не утянула Кельвина совсем.

И из этой трясины Семену сейчас предстояло выбираться.

11

Yorke.

2011 год, 19 сентября

«Итак, мы сходили в ЗАГС и подали, наконец, заявление о разводе. Как обычно в таких случаях, нам дали три месяца на размышления.

Любимая моя потрясающе быстро в течение этих трех месяцев нашла себе новую пару, лебедушка.

И стала проводить время с Ним – полагая, что делает это тайно от меня. Достаточно быстро я разобрался, что происходит. Объяснил господину Любовнику, что возьму бейсбольную биту и усажу его в инвалидное кресло, если он так и будет меня позорить. Все-таки мы с Кристиной еще муж и жена. Дай развестись и делай с ней потом что хочешь. Господин Любовник мужчиною оказался не робким, но предупреждениям, на первый взгляд, внял. Тем более, что до официального развода осталось всего ничего – несколько недель. Однако появилась теперь еще одна головная боль – присматривать за женой, чтобы не ходила налево. Все это такие нервы, суета. Метания, переживания и пароксизм.

От всех этих катаклизмов, неурядиц и нервов я вдруг вспомнил про то, что есть буддизм. А в буддизме есть медитация – очень эффективный способ успокаивать свой ум. Медитация, в сущности, это наблюдение за своими мыслями и свое разотождествление с ними.

Буддистом меня назвать нельзя. Хотя я и увлекался им лет, наверное, пять – ходил в дацан, читал о нем все, что мог, смотрел лекции, слушал странствующих проповедников. Но нет, буддистом я себя назвать не могу.

Во все это меня привели, как ни странно, байкеры. Муж и жена. Однажды они попали в аварию на мотоцикле. Жена оказалась в коме в чужой стране, надолго. И муж не сошел с ума только благодаря буддизму. На меня эта история подействовала. Я понял, что буддизм работает, увлекся им тогда на время, потом бросил. Наверное, не было просто точек приложения для него. Теперь же вспомнил, что с помощью буддистских медитаций можно попробовать справляться с этим огромным слоном, который находится в нашей голове. Со слоном, которого сейчас необходимо привязать веревками, спутать ему ноги, не дать разбушеваться. Потому что запросто можно наделать глупостей, за которые придется потом очень долго расплачиваться.

На работе теперь вместо всяких «яплакал» и «башоргов» я снова тоннами читаю литературу по буддизм у – боже ты мой, сколько же там встречается шлака. И пишут и пишут чепуху, и перепечатываю друг у друга одно и то же. И приходится углубляться в очередную какую-нибудь ахинею, пока не разберешься на надцатой какой-нибудь странице, что это ахинея.

Роман я почти дописал. Его еще нужно будет редактировать, и один только бог знает, сколько это займет времени. Делать это буду я сам. И жаль выбрасывать деньги на редактора. И после редактора нужно будет все равно вычитывать все по-новой – не выбросил ли он там чего-нибудь ценного. Тем более, что я не знаю, где хорошего редактора искать. От мира литераторов я далек.

Да и вообще. Моя книга – это, может быть, самое ценное, что я сделал в жизни. Я исполняю свое Предназначение. Мое самое большое действие, на которое я способен в жизни.

При чем здесь какой-то редактор».

Комментариев: 26. Комментировать эту запись.

12

Дорога от ресторана «Колбаса» до дома Севастьянова тянулась для Кляйна, кажется, бесконечно. Но так же, как заканчивается все, закончилась, наконец, и она. Въехали во двор дома Севастьянова, запарковались, и Паша заглушил машину.

– Хорошо все-таки, что мне почти никогда не приходилось ездить по Москве, – сказал Семен. Он посмотрел на часы на приборной доске машины Павла – дорога заняла почти два часа.

– Кабы ты, Кельвин, встречу нашу не в «Колбасе» назначил, а где-нибудь поближе ко мне или к моей работе, все было бы много проще, – ответил Сеов и улыбнулся.

Павел был прав. И Кляйна укололо понимание того, что он, в сущности, крайне эгоистичный человек. Семен, натурально, не имел и мысли о том, чтобы назначить встречу как-то поудобнее для Паши. Неприятнее всего в этом эгоизме было то, что Семен его нисколько и не замечал.

У Кляйна зазвонил телефон. Семен удивился – никаких звонков ни от кого он сегодня не ждал.

– Ух ты, – Павел подивился не тому, что у Семена уже есть подключенный телефон. А тому, что на него уже звонят. – Неужели старый номер сохранил?

– Старый, – глядя на экран, ответил Семен.

Павел не выходил из машины, и Семен понял, что Севастьянову стало любопытно, кто может позвонить человеку, который три часа назад подключил телефон после трехлетней отсидки в тюрьме. Такое любопытство было неприятным Семену. Поднимать телефон он не спешил.

– Не из наших кто? – Кельвин понял, что Севастьянов думает, что звонит кто-то из лицеистов.

– Хрен его знает, – ответил Кляйн. – Подавленный номер. Не отвечаю я обычно на такие звонки.

– А, – сказал Паша.

Телефон в руке Семена проиграл еще раз мелодию из полунинских Blue Canary и стих.

– Ну что, может, на чай заскочишь? – спросил Паша. – Сколько лет у меня не был.

Семен вспомнил Пашину квартиру, Пашину жену и Пашиных детей.

– Люба тебе рада будет, – сказал Сеов. – Дети уже, может быть, со школы пришли, сколько там времени?