Под флагом цвета крови и свободы

– Спасибо, что позволили мне говорить, – начал Генри еще не совсем твердо – Эрнеста видела, что ему вообще трудновато было стоять прямо с такой раной и одновременно держать бумаги и говорить. – Некоторые из вас знают меня, а я знаю их; для других же скажу – меня зовут Генри Фокс. Мисс Эрнеста Морено рассказала мне о причинах, которые вынудили каждого из вас прийти в эту команду. Я знаю, сколько времени вы ждали возможности получить хоть какие-то сведения о ваших родных, и прошу прощения, что, пусть и невольно, задержал этот момент еще на несколько дней. Но сегодня время ожидания для вас закончится навсегда! Капитан Гарсия заставлял вас служить ему, потому что был связан чувством долга перед своей страной. Я – не он! – выкрикнул Генри азартно, и несколько одобрительных возгласов стали ему ответом. – Я пират; мисс Эрнеста и мой капитан Джек Рэдфорд, который был здесь в плену, научили меня, что у пиратов достояние одного становится общим. Вот бумаги, о которых вы мечтали! Я не стану заставлять вас служить мне за них, как капитан Гарсия. Я отдам их вам просто так! – громко объявил он, указывая на кипу записей. – Позовите тех из вас, кто служит на других галеонах, а я начну оглашать поименно. Ронни Хэстон, помощник рулевого! – крикнул он, оглядываясь по сторонам. – Где Ронни Хэстон?

– Он здесь, здесь!.. – закричали из толпы, и один из матросов, долговязый и тощий, принялся проталкиваться вперед. Руки у него тряслись, когда он схватил бумагу и развернул ее – по всей видимости, оказался грамотен, поскольку, прочтя ее, мгновенно повалился в ноги Фоксу. Генри поднял его, одобряюще стиснул локоть и отстранил, крикнув следующее имя:

– Дик Моррисон, второй плотник!

– Здесь!..

– Хаулетт Джонс, матрос!

– Вот он, вот он! Сейчас, сэр, сию минуту!..

– Робин Вернон! Где Робин Вернон? Робин Вернон!

– В лазарете у нас, на «Вечной славе», лежит неделю с лихорадкой! Я передам, он мой знакомый, – хрипло отчитался кто-то из середины, пролезая вперед за заветной бумагой.

Генри назвал еще несколько десятков фамилий – едва ли это заняло больше получаса, хотя Эрнесте казалось, что прошла уже целая вечность. Большинство присутствующих оказались неграмотны, и им читали вслух более образованные; но очередь не останавливалась ни на минуту. По знакомым именам Морено уже поняла, что юноша начал с тех, чьи родственники оказались живы; и теперь с глухим отчаянием думала о том, что начнется дальше.

Однако Фокс снова удивил ее: покончив с теми, кому улыбнулась удача, он неожиданно снова поднял руку и обратился ко всем:

– Я рад, что многим из вас сегодня посчастливилось получить то, о чем вы так долго мечтали. Однако, просматривая эти бумаги, я узнал, что капитан Гарсия бесчестно обманул многих из вас! В то время, как ваши родные уже покинули этот мир, он продолжал повторять, что они живы, дабы вы продолжали служить ему! Вот эти записи, – протягивая вперед документы, прибавил он. Эрнеста напряглась, готовясь оттолкнуть его себе за спину и выхватить из ножен оружие; поднялся глухой ропот, матросы двинулись к ним, но затем вдруг остановились – настала решающая минута. Из толпы неожиданно выдвинулись несколько человек, трое или четверо, и направились к Фоксу; но не похоже было, что они намеревались убить его. Когда он, указывая на документы, принялся зачитывать имена несчастных обманутых вслух, эти люди остановились, обступив его с обеих сторон и из-за его спины заглядывая в записи. Затем один из них протянул руку и взял часть документов, принявшись раздавать их, негромко называя имена; его примеру последовали и остальные.

Эрнеста искоса бросила быстрый взгляд на юношу: Генри стоял спокойно, дожидаясь, пока хотя бы небольшая часть присутствующих убедится в правоте его слов. Когда раздались первые возгласы, в которых боль смешалась с яростью, он заговорил снова – с искренним сочувствием и так вдохновенно, что даже охваченные внезапным и жестоким горем люди невольно начали слушать его:

– Когда я впервые увидел эти записи, то пожалел, что капитан Гарсия уже мертв. Потому что он слишком легко ответил за то, как поступил с вами! Вы лишились родины, на которую теперь даже не можете вернуться; вы служили вражеской стране в надежде отыскать близких людей – и вот что получили взамен! Вот то, что дала вам Испанская империя! – подчеркнул он с такими интонациями, что у Эрнесты мурашки проползли по коже: она и раньше понимала, что парнишка далеко не прост; однако такого расчетливого и естественного управления толпой она в нем все-таки не подозревала. – Но я могу с уверенностью сказать вам, что Испания – не единственная страна, поступающая так с людьми. Вы знаете, что я жил среди пиратов; каждый из них, кого бы я ни спрашивал, рассказывал свою историю, но в них всех было нечто общее: их использовали на родине, относились к ним хуже, чем к животным, а когда они переставали быть полезны – выбрасывали прочь, словно ненужный мусор! – продолжал он яростно и безжалостно, и лица окружавших его матросов озарялись попеременно то ненавистью, то мрачным одобрением. – Ваши государства внушали вам, что мы, пираты – опасные преступники, достойные сурового наказания. Так говорили они, и вы верили! Но теперь, когда вы сами узнали цену их слов – стоит ли вам верить им?

Грозный рев стал ему ответом. Генри кивнул, позволив себе незаметно опереться на руку Эрнесты. Она чувствовала, как дрожит юноша – повязка на его боку насквозь промокла от крови, однако Фокс не думал останавливаться:

– Я не собираюсь, подобно капитану Гарсии, указывать вам, как поступать. Те из вас, кто желает уйти – кому есть, куда, и есть, к кому – могут уйти хоть сейчас, и никто не смеет больше задерживать их! Но я, – голос его стал ниже и глубже, в нем прорезалась вдруг скорбная нота, – я думаю о тех из вас, кому по милости Великой Испании теперь некуда податься и не для чего жить. Есть место, где вас примут с радостью, где никто не посмотрит на вас с презрением и не спросит о вашем прошлом! Именно его столько лет старался уничтожить капитан Гарсия. Даже мертвый, он дотянулся бы до него и разрушил до основания… Но мы не позволим ему это сделать! – голос Генри вновь окреп, сделавшись словно отлитым из металла, полновесным и твердым – ничего юношеского не осталось в нем. – Мы доберемся до Тортуги раньше людей, которых он своим шантажом вынудил напасть на нее, точно так же, как прежде вынудил вас служить ему! Мы прогоним прочь этих негодяев, а после, – забыв о ране, он широко развел руки, словно желая обнять разом всех вокруг, – после там, на том острове мы построим свой мир, в котором больше никто не посмеет распоряжаться нашими жизнями за нас!..

– Ура капитану Фоксу! – неожиданно раздался крик из толпы, мгновенно подхваченный множеством голосов. Генри остановился, и глаза его расширились почти удивленно: прежде Морено без тени сомнения поверила бы ему, теперь же лишь усмехнулась со смесью восхищения и изумления, нисколько не возмутившись хитрости юноши. Внезапная идея, опалившая сердце давно забытым почти детским восторгом, родилась вдруг в ее сознании.

– Флаг! Нужно поднять наш новый флаг, – хватая за плечо стоявшего рядом Педро, воодушевленно крикнула она. Тот глянул на нее, моргнул и, кажется, тоже понял: круто повернулся и бросился вниз, в трюм.

На кораблях капитана Гарсии, при всей его ненависти к пиратам, имелись флаги с явно принадлежавшей им символикой – трофейные, разумеется. Бог весть, с какой именно целью их хранил непримиримый испанец, но Эрнеста подозревала, что те использовались для обмана, представляя галеон под таким знаменем как призовое судно. В противном случае легкие суда других пиратских команд ни за что не подпустили бы к себе подобную громаду близко – а под руководством достаточно толкового и умного человека не сделали бы этого вовсе, не посмотрев и на дружественный флаг. Но неопытный капитан вполне способен был бы допустить такую неосторожность, и Морено могла только гадать, сколько команд поплатилось за нее жизнями своих людей.

Педро, как бывший пират, действительно понял ее лучше, чем кто бы то ни было: когда он вновь появился на палубе, алый, как свежая кровь, беспощадно-свободный, грозящий возмездием и бросающий вызов всему миру вокруг, как сама пиратская жизнь, флаг трепетал в его руках на ветру свободным краем. Он был огромен – целое полотнище не меньше восьми футов в длину и пяти в ширину, с резко выделявшимся на этом фоне черным изображением песочных часов и воздетой над ними саблей – и при виде него вокруг мгновенно поднялся восторженно-яростный рев. Флаг пошел по рукам, раскрываясь все больше и словно превращаясь в какой-то диковинный кровавый парус, рвущийся на ветру из человеческих ладоней – и когда он пополз наконец по штагу, медленно разворачиваясь во всю длину, невероятное оживление охватило команду. Одни бросились ставить паруса, другие – готовить оружие на опердеке; все приказы нового капитана исполнялись мгновенно и неукоснительно – впрочем, тот, даже на придирчивый взгляд Морено, держался вполне уверенно и не отдал ни одной команды, которая не требовалась бы, и даже то, что он говорил при этом явно рэдфордскими фразами и с его интонацией, не вызывало у нее смеха.

– Идем со скоростью пять с половиной узлов, ветер благоприятный, – доложил спустя полчаса Педро подчеркнуто почтительно. – Будут еще распоряжения, капитан?

Генри обернулся к девушке, все это время не отходившей от него; глаза его блеснули, и Морено ответила понимающей усмешкой.

– Полагаю, мы потеряли слишком много времени, – сказал он серьезно. – Нам потребуется лучший штурман Карибского моря, чтобы опередить Рочестера.

Эрнеста крепко стиснула его ладонь, не опуская взгляда.

– Кажется, я знаю, чем помочь вам, капитан Фокс, – ответила она.

Глава XXXII. Под флагом цвета крови и свободы

Давно уже на Тортуге не собиралось одновременно столько пиратских команд; еще с берега Джек старался подсчитать число кораблей и примерное количество людей на них, и цифры при любом раскладе получались значительные. По словам Джона Рэдфорда, большая часть пиратов собралась в форте: губернатор, невзирая на свое французское происхождение и занимаемую должность, имевший давнее и плодотворное сотрудничество с ними, также присутствовал на общем собрании, состоявшемся за несколько дней до этого.

Как и предсказывала Эрнеста Морено, уйти с Тортуги не предлагал никто. Пираты, предупрежденные слишком поздно, чтобы отправить вместе с отбывающими судами своих родных, готовились встретить противника на берегу; в крепости солдаты готовились прикрыть их и встречать неприятельские корабли огнем мощных пушек форта. Капитана Рэдфорда и его сына встречали, как героев; властитель Меланетто сразу же вновь с головой погрузился в подготовку к обороне острова, и Джек намеревался сделать то же самое – иного варианта если не забыть свое горе, то, по крайней мере, не утонуть в нем с головой он не знал.

Огромный дом отца на Тортуге изменился мало – или же попросту сам Рэдфорд плохо помнил его и потому не заметил особенных перемен, за исключением огромного количества незнакомых лиц: все пиратские капитаны собрались у Джона Рэдфорда, едва узнав, что тот вернулся. Еще когда они только зашли за ворота, навстречу им сразу же бросилась одинокая мальчишеская фигурка, и спустя всего пару секунд Джек уже прижимал к груди захлебывавшегося рыданиями Роджера.

– Я… я хотел пойти за тобой, вместе с ними, – забормотал он скороговоркой, вцепляясь в рубашку отца с такой силой, что крепкая новая ткань едва не трещала по швам. Вокруг них уже начинали собираться люди – кого-то Джек даже знал, но именно в эту минуту не мог различить никого рядом с собой, кроме плачущего сына.

– Все, Роджер, все, перестань… перестань же! Я вернулся, как и обещал, что в этом такого? – приговаривал он чуть слышно, крепко прижимая мальчика к себе – тот льнул охотно, жмурясь от удовольствия и тоже не замечая никого вокруг. Рэдфорд огляделся с привычной опаской, заранее стиснул зубы, готовясь к боли в только-только начавших подживать ранах, подхватил его на руки и понес к дому. Только на пороге, вновь оказавшись на ногах, Роджер слегка пришел в себя, посмотрел на отца все еще радостно, но растерянно, и спросил:

– А где мистер Фокс и мисс Эрнеста?

За спиной у Рэдфорда чуть слышно выдохнул старый Макферсон; властитель Меланетто нахмурился и открыл было поджатый рот, желая ответить внуку, но Джек опередил его. Положив обе руки на плечи Роджера, он произнес – честно и прямо, не щадя себя:

– Их больше нет, сын.

– Что случилось? – тот заскребся в его объятиях, поднял голову, пытаясь заглянуть в глаза. Рэдфорд сжал зубы:

– Я не сумел защитить их, Роджер. Они оба погибли, защищая Тортугу, наш дом.

– Что ты сказал? – раздался над его головой вдруг охрипший, грубый и твердый голос: какой-то человек, одетый скорее не как капитан, а как простой матрос, заросший щетиной и со страшным шрамом, уродующим всю правую половину его лица, бесцеремонно растолкал стоявших вокруг грозных пиратов и подошел прямо к Рэдфордам. Пожалуй, подобная смелость, уважаемая всеми присутствующими, была единственной причиной, по которой он все еще оставался жив: никому этот человек знаком не был, и Джек на первый взгляд тоже уверенно мог бы заявить, что никогда не встречался с ним.

Зато Джон Рэдфорд, судя по всему, узнал его: с застывшим лицом, на котором живыми остались только потемневшие глаза, он выступил навстречу этому человеку и выговорил не до конца уверенным, но достаточно твердым голосом:

– Здравствуй, Антонио.

– Здравствуй, Джон, – в тон ему ответил тот. У Джека потемнело в глазах, и лишь каким-то чудом он сумел остаться на ногах. Все черты минуту назад казавшегося совершенно чужим лица мгновенно сложились, как правильно подобранная мозаика. Ни шрам, ни седина, ни морщины, которых не было прежде, уже не могли помешать узнать человека, впервые показавшего ему, грязному и избитому до полусмерти мальчишке, все глубину простой, искренней и незатейливой доброты.

– Капитан Морено, – едва слышно проговорил он, и чужие черные глаза – точь-в-точь, как у Эрнесты, подумал Рэдфорд с тошнотворной тоской – впились в его лицо.

– Джек, – подумав, утвердительно отозвался капитан Антонио. Его тяжелая, большая рука, ставшая грубее и мозолистее прежнего, но не утратившая было силы, легла на плечо Рэдфорда: – Ты назвал имя моей дочери. Скажи мне, где она?

– Антонио, твоя жена тоже здесь. Идем, я все объясню тебе, – вмешался хозяин Меланетто, но Морено невозмутимо отмахнулся от него.

– Я знаю. С Фрэнсис я уже виделся, она отдыхает наверху – слишком многое ей пришлось выдержать, – отрезал он не терпящим возражений тоном, и лишь при упоминании имени жены жесткое лицо его чуть смягчилось. – Сейчас я разговариваю с твоим сыном, а не с тобой.

– Капитан, – с намного большей охотой Джек отрезал бы себе язык, нежели произнес эти слова; но они все равно срывались с его уст одно за другим, тяжелые, будто свинцовые пули, и во сто крат более мучительные. – Капитан, простите меня. Я не смог спасти вашу дочь…

– Антонио, я сам объясню тебе… – повторно вмешался властитель Меланетто, но капитан Морено, вероятно, даже не расслышал его. Как громом пораженный, глядел он на Джека, и тот, повинуясь немому и страшному выражению его лица, принялся говорить – сумбурно, путано и с искренней болью:

– Она отправилась на тот корабль, чтобы спасти меня: это все моя вина. Я узнал про то же, что и вы когда-то – про связи мистера Рочестера с испанцами – и, когда сбегал, захватил с собой его переписку с испанским капитаном Гарсией в качестве гаранта своей безопасности; я спрятал все письма, и с тех пор охота за мной не прекращалась – она то затихала, то опять возобновлялась. Если бы я не был нужен им живым, ни за что не уцелел бы…

– Гарсия нашел тебя – глухо выговорил капитан Антонио, с трудом проталкивая тяжелые звуки собственной речи сквозь горло. Джек глубоко вдохнул:

– Да. Эрнеста осталась вместе со мной, а после стала штурманом в его команде: я думал, что она просто хотела спасти меня, ведь мы были друзьями… очень хорошими друзьями; но теперь знаю, что он пообещал ей кое-что… Информацию о вас и вашей жене. Эрнеста много лет считала вас обоих мертвыми, капитан, она очень страдала из-за этого, – с трудом закончил он, чувствуя себя последним негодяем. Роджер, все слушавший, тихо прижимался к его боку, и Джек цеплялся за теплые плечи сына под курточкой, как за единственное оправдание собственной преступной живучести.

Капитан Антонио будто не слышал его – скорее всего, так и было на самом деле; Рэдфорд мог лишь догадываться, что пришлось пережить этому человеку, чтобы на долгих семь лет исчезнуть неизвестно куда и появиться вновь, когда пиратам стала нужна его помощь. Единственная дочь, Джек отлично помнил, была для четы Морено самым дорогим сокровищем, воплощением всей их на удивление ладной и спокойной для двоих пиратов семейной жизни – и каково сейчас грозному капитану, он старался даже не представлять.

– Какого черта? – вполголоса пробормотал Джон Рэдфорд, заставив сына вздрогнуть: в своем порыве самобичевания он даже не заметил, как за его спиной в дверях вновь послышался какой-то шум. Судя по металлическому лязгу, дело явно шло к вооруженной сшибке; властитель Меланетто, хлопнув сына по плечу и бросив настороженный взгляд на старого друга, поспешно отправился узнать, что произошло. Джек, глубоко вздохнув, обернулся к Макферсону и вложил в его широкую ладонь руку сына.