На реальных событиях

– Не дави так на улику, она может повредиться, – страсть молодой натуры часто мешает работе. Иван Васильевич взял в руки кусок камня с нацарапанным портретом и прищурился.

– Это Зевс, я вам говорю, – Слава с нетерпением смотрел через плечо наставника.

– Это Перун, – Киров повертел в руках находку и встал со стула.

– Вы куда? – молодой человек мялся на месте. Он не знал, возьмут ли его с собой, но очень хотел помочь.

– Идем к Эйзеру, – они направились в морг. Иосиф Михайлович как всегда пил кофе и что-то внимательно рассматривал на теле жертвы. К удивлению, всех окружающих, он ни разу не поставил неверного диагноза, не пролил ни капли черного напитка, хоть и махал кружкой, как ненормальный. Он был бесхитростным человеком, что поражало каждого, кто его знал. Корни же должны дать о себе знать.

– Опять ты, – седовласый мужчина хрупкого телосложения повернулся спиной к гостям и начал что-то печатать на выключенном компьютере. – Я занят, приходи после трех.

– После трех ты не работаешь, старый черт, – Киров подошел к столу со Светланой Молчалиной. Он знал, кто это. – Что скажешь?

– Плохое подобие ритуального убийства, – Эйзер повернулся, улыбаясь белоснежными винирами. – Знаешь, что забавно? Смотри, – он подошел к старому приятелю. – Удар по голове был нанесен девушкой, думаю, молодой и тоже ослабленной. Спросишь почему?

– Почему? – Иван Васильевич точно знал, что этот старик расскажет все, это просто нужно выдержать. Сам он не любил лишние детали.

– Потому что убить кого-то таким слабым ударом невозможно. Это сделала худенькая девочка, или с испуга, или по приказу, – он вытащил коробку любимых конфет «Ассорти» из стола и предложил своим посетителям. Оба покачали головой, продолжая рассматривать труп. – Но при этом, ее сердце остановилось только после того, как ее проткнули. Потеря крови.

– Думаешь, кто-то подумал, что убил ее ударом, а потом изобразил такое?

– Ну ты и дурак, Василич! – Эйзер закатил глаза и вернулся к столу. – Тут же очевидно все! Жертва убила жертву. Их натравили друг на друга. Увидишь, будут и другие.

– Кто и зачем мог так поступить? – Слава работал в полиции уже пять лет, но все еще не привык к холодным людям, которые могут издеваться над себе подобными. За окном лил дождь, его знобило.

– Кто угодно. Ты, например, – Иосиф Михайлович часто ставил в тупик своими репликами. – Не надо так пугаться, юноша. Я сказал, например. Вы не вызываете моих подозрений. Слишком нежный. Из вас двоих я бы выбрал Василича. Больно равнодушный.

Киров усмехнулся. Как мало о нем знают окружающие. Первые три года своей службы он не мог нормально спать, везде мерещились трупы и маньяки. Увидев, как его сынишка Андрюша боится вместе с ним, Иван Васильевич взял себя в руки и, как истинный мужчина, утопил горе в вине. Жена продержалась еще три года и съехала к маме в Иваново. Ребенка он видел только на каникулах, тогда было запрещено все алкогольное. Он целыми днями таскался с Андрюшей. Даже на работе все привыкли к любопытному мальчику. Сейчас он уехал учиться в Германию, появляется редко. Киров скучал по нему и тому времени, когда можно было привлечь его внимание просто достав пожарную машинку.

– Значит твое мнение: это одна из жертв серийного убийцы?

– Значит надо дослушать то, что говорит умный человек, – еще один шоколадный лепесток погрузился в его рот, он прикрыл глаза от удовольствия. – Буду краток, раз никому неинтересно. В Москву ее привезли, убили где-то в центральной полосе, недалеко. Держали в подвале неделю, может, меньше. Везли аккуратно, повреждений после смерти почти нет, как и отпечатков.

– Что скажешь об убийце?

– Наглый старый пень! Я патологоанатом, не психиатр! Вали давай! – Эйзер заканчивал так почти каждый свой разговор. Его раздражало, что люди считали, что он может все, взглянув на тело. Того, что он рассказывал, было и так много, но каждый хотел большего. Никто не замечал громадного труда.

Киров и Слава покинули зловонное помещение и поднялись на третий этаж своего учреждения. Это серое здание было почти единственной постройкой в Москве, где все находилось в одном месте, под рукой. На этом настаивал начальник их отделения за что все ему были глубоко признательны. Это экономило время, которого всегда не хватало, потому что психопат мог активизироваться в любой момент.

– Мариночка, что там у нас по делу Молчалиной? – Киров подкрался сзади к тучной блондинке в модных черных очках. В свои 30 лет она все еще была одинока, и никто никогда не видел ее близко к мужчине или женщине. Это поражало, потому что не смотря на лишний вес, это была красивая и обаятельная девушка, хорошо одетая и приятно пахнувшая.

– Кроме того, что она с мужем пропала из охотничьего домика? – девушка искоса посмотрела на Славу и сразу отвернулась. Никто не должен был догадаться о том, как сильно он ей нравится. Поэтому она за обедом сватала его кадровичке Маше.

– Да, кроме скудных фактов, – он был доброжелателен с очень узким кругом лиц. Марина Разузнаева была в этом круге.

– Думаю, это либо слабый мужчина, либо женщина, – девушка как раз получила результаты экспертизы, этот труп возили на телеге. – Маньяк бы нес сам жертву. Им нравится ощущать власть. Этот персонаж физически не способен на это. Так-то. К тому же, это делают не ради удовольствия, а из-за скуки.

– Скуки? – Слава Моряк не верил своим ушам. Как можно от тоски начать издеваться над живым существом?

– Именно, – она отдернула край юбки и пообещала себе пропустить ужин, чтобы брюхо больше не переваливало через пояс. – Думаю, изначально была какая-то задумка или план. Или решение обдумать это в будущем. Но все пошло крахом, может, в жизни кто-то появился.

– Влюбленный маньяк? Очень смешно, – брюнет дернул широкими плечами. Для него это светлое, чистое чувство не вязалось с мерзким созданием.

– Красавицу и чудовище не читал? – Марина решительно обернулась и изогнула бровь. – «В самом безрассудном сердце есть струны, коих нельзя коснуться, не заставив их трепетать. У людей самых отчаянных, готовых шутить с жизнью и смертью, есть нечто такое, над чем они не позволяют себе смеяться».

– Причем тут По и «Маска красной смерти»? Это просто какой-то неадекват, который гуляет по Подмосковью, раскидывая трупы. Ничего более, – Славу впечатлила цитата, но он не хотел марать ее об отвратительное происшествие.

– Я думаю по-другому. Это одинокое создание, которое показывает миру, что не все бывает черно-белым. Ты вот жалеешь эту женщину, правда? – парень кивнул головой, блондинка продолжила. – А она глава ОПГ. Точнее, ее пропавший муж, но все знают, что он красивая картинка, а она действительно у власти. Как думаешь, сколько людей умерло по ее вине?

– Это не имеет значения. Никто не в праве распоряжаться чужой жизнью, – он хотел рассказать ей про высший суд и принципы Божьей воли, но Киров не одобрял религию, и Слава почтительно молчал об этом в его присутствии.

– Не верю, что такое могла сделать женщина. Они жестокие, конечно, но не такие продуманные.

Следователи покинули комнату, чтобы проанализировать информацию по делу, а Марина потерялась в мечтах, как читает очередной рассказ По вслух для Славы, который поглаживает ее ноги, чудесным образом излеченные от капиллярной сетки.

Александр Молчалин сидел в темной камере, доедая хлеб, который начала пожирать плесень. В этом темном месте воняло покруче, чем в тюрьме. Тут никто не убирал за ними, да и он сам не мылся целую вечность. Как легко потерять человеческий облик. В его голове всплыла Прага. Они ездили туда со Светланой через два года после свадьбы. Дождь лил целую неделю. Ему пришлось нести ее на руках, иначе конец замшевым туфлям от какого-то дядьки. Когда же они утратили эту ниточку?

– Не грусти, брат. Ей все равно не спастись было. Хоть не мучилась, – Скорляк был за стеной. Он точно знал к кому стоит примкнуть. – Тяжело конечно, но она уж точно сейчас в лучшем месте.

– Я не должен был… Это преступление против брака… – Саша «Топор» чувствовал такое раскаянье сразу как заканчивал половой акт с очередной молоденькой вертихвосткой. Страсть уходила, а любовь оставалась. Теперь было слишком поздно. Его жена мертва, и он никогда не загладит свою вину за все то, что сделал.

– Вся наша чертова жизнь – одно сплошное мерзкое преступление. Вот смотри, была Земля, красивая планета с животными и растениями. Бог решил дополнить картину, пустил людишек и что началось? Мы загадили все, что могли. Абсолютно все. Каждый кто пытается выбраться из положенной колеи – будет убит. Каждый, кто попытается приблизить нас к замыслу Творца – будет убит. Все лучшее в мире будет убито. Твоя любовь тому подтверждение. И ты сможешь замолить свои грехи еженедельными походами в церковь, благотворительными пожертвованиями или волонтерством. Но сейчас ты обязан взять себя в руки и выбраться из этого подземелья, – Валентин ненавидел утешать кого-то, тем более мужчин. По его мнению, сильный пол не плачет и не тоскует. Для них сердце является позорной слабостью, непредусмотренной функцией. По-другому и быть не могло.

– Значит, главное выбраться, а как уже не важно? Хорошая политика, подонок, – Василий Жуков слушал все это с мерзким чувством надувательства внутри. – Ему нужен союзник, а ты самый сильный физически. Не забывай, что он не сочувствовал тебе.

– Ты смотри как расчувствовался, – чиновник мечтал забить насмерть каждого жителя этих поганых камер.

– Я не хотел ничьей жертвы. Я воспользовался ситуацией, потому что очередная смерть ничего бы не решила. Но мне искренне жаль, что так вышло, – ему и правда было горько. Сейчас бы принять небольшой пузырек и послушать Коэна, а не вот это вот все.

– Я прошу прощения. Я испугалась. Как представила, что моя жизнь кончится здесь, в этом помещении. А она была самой легкой жертвой, – все знали, что Юля будет следующей, и она лишь отсрочила свой уход.

– Они все равно убьют тебя, дура тупая, – Ирина сидела на каменном полу и кидала круглые шарики из хлеба об стену. – Потом будет псих, нарик и я. Руку на отсечение, что если кто-то и спасется из этой дыры, это будет Скорляк.

Все замолчали. Никто не хотел продолжать рассуждения итак очевидные. В этих условиях все решает сила и жестокость. И того, и другого у чиновника в избытке.

– Я не хочу умирать. Я еще молода, – Власова подумала о 20 бесполезных годах. Она так и не стала врачом, как мечтала. Университет видел ее лишь на посвящении, дальше папины деньги сдавали экзамены. Папа… Она не видела его с Рождества. Удивительно, они не разговаривали по душам лет пять. Мама, которая каталась из одной точки Земли в другую, вообще забыла, как выглядит дочь. Так ли нужно ей выжить? Стоило ли это того, что она сделала с женщиной?

– Раз не хочешь, не умрешь, – брюнет в соседней камере тяжело вздохнул. Его очищенные легкие больше не казались тяжелыми, но от этого не было легче. Он понимал, какую роль ему уготовили и против Скорляка шансы не велики, но хуже всего, что ему не хотелось терять избалованную девчонку за стеной. – Что тебе нравится больше всего на свете?

– Совы, – девушка улыбнулась и вспомнила тематическое кафе в центре Москвы. – Они милые и пушистые.

– А еще? – ему нравилось говорить с ней так, будто это ничего не значило, будто они на обычном свидании в кофейне.

– Еще мне нравятся лилии и дождь. Запах сигар от каждой папиной рубашки и французский рэп, – послышались далекие хихиканья. – Не смейся!

– Я все думал, кто эти чокнутые, кто слушает эту муть. Вот и встретил отбившегося от стаи, – впервые за много лет Вася смеялся от души. – Мне старый рок ничего не заменит.

– А ты, братец, мечтатель, – Петр Узич почти всегда молчал. Ему было противно в обществе этих людей, но хуже всего, что с каждой секундой и пропущенной таблеткой, зверь, который нашептывал ему ужасные вещи, становился громче. Головные боли снова усилились, ему было страшно, он хотел остаться в этой камере навечно. – Я тоже был таким в юности. Стихи писал даже, – так было до того, как он проснулся однажды ночью от крика, который исходил из его головы. Этот страшный день стал началом.