На реальных событиях

– А я вот думаю, что ты шпион, – Скорляка уже тошнило от лирических разговоров соседей. – Какой-то ты неприятный.

– А ты само Очарование, – Вася усмехнулся. – Она специально нас стравливает. Наверняка у нее есть камера или что-то в этом роде. Ничего не бывает просто так, господа.

Я не слышала, что они говорили. Пару минут назад мне написала моя бывшая лучшая подруга и я отдалась во власть ностальгии. Ее звали Виктория. Мы познакомились сразу после моей неудачной любви и, пожалуй, она единственная была близка к тому, чтобы знать меня настоящую.

Мы не были похожи. У нее были плавные формы против моих костей, густые черные волосы, а не три светлых пера, но самое главное: за ее спиной было сытое и счастливое детство. Я завидовала ей, ее семье, ее счастью. Не по-плохому, по-хорошему, если такое чувство вообще имеет оттенки. Вы поймете меня, если видели по-настоящему счастливых людей, когда сами были глубоко несчастны.

Мы далеки друг от друга также, как Эйфелева башня далека от статуи Свободы. Нас разделяет океан и бесчисленное количество чужих земель, неясных и непонятных. Чья бы рука не сотворила из нас шедевры, мы всегда будем разными галактиками, непостижимыми и близкими, сотворенными Богом, чтобы развеять вечно счастливой конец глупой сказки.

«Мы беременны. Можешь представить?» – это сообщение заставило прыгать на месте так, будто меня освободили от цепей, которые сковали сухие запястья. Я была несказанно рада за нее, рада, что она не знает, в кого я теперь превратилась. Стук в дверь заставил меня спуститься с небес. Денис, которого я не видела целую вечность красовался в дверях.

– Я вовремя? – его бархатный голос заставил меня поверить, что я тоже могу быть счастлива. Недолго думая, я прыгнула к нему на руки и поцеловала прямо в губы. Всего на секунду он отстранился и посмотрел в мои лучистые глаза. – Ты… – не знаю, что он хотел спросить. Я не хотела слушать. Мне нужен был контакт с живым человеком, нужно было участить сердцебиение. Я прижалась к нему всем телом, он сдался. В этот день я впервые поняла, что значит заниматься любовью. Не один мужчина не относился ко мне с такой осторожностью и заботой. Но самое главное, мы уснули вместе со следами своего грехопадения, растрепанные и уставшие, мы обнялись и уснули. Вместе.

Утром я встала пораньше. Впервые мне не снился кошмар, я не вскакивала в темноте и испуге. Его светлое лицо казалось почти ангельским, я не разрешила себе выбраться из постели.

– Как мило, что ты наблюдаешь за тем, как я сплю, – его невероятно черные глаза посмотрели на меня так неожиданно, что я отвернулась в смущении. – Тебе идут розовые щечки.

Он поцеловал меня, и мы продолжили на том месте, где остановились. Я впервые чувствовала себя желанной женщиной. Знаете, как важно знать, что кто-то улыбается, глядя на тебя? У вас-то есть такой человек?

Завтрак я готовила сама. На улице был полдень, я бегала босиком по мохнатому коврику, а он пытался поймать меня.

– Тебе нужно поесть, – я хихикала и уворачивалась от его объятий.

– Я могу целую неделю прожить на твоих поцелуях. Вот увидишь, – его крупные руки сгребли меня в охапку и прижали к себе. – Я побуду твоей липучкой, а ты готовь то, что хочешь.

– Так неудобно, – его небритая щека была самым приятным из всего, что мне доводилось трогать. – Лучше достань молоко для кофе. Я поставлю чайник, – он нехотя отошел к холодильнику и рассмеялся. – Что такое?

– Хлеб и вода? К войне готовишься? – Денис держал в руках корзину, в которой я носила еду своим заключенным. Кажется, фундамент моего дома начал плавиться, я теряла равновесие. Его такое смешливое лицо окрасилось непониманием. – Ты чего? – здесь и сейчас я осознала, что совсем забыла про шестерку в катакомбах. Я была тем вором, на котором горела шапка, но ничего поделать с собой не могла. Взять себя в руки не получалось. – Кристина…

Он подошел ко мне ближе, чтобы взять за безжизненную руку и утешить. Я не могла позволить, чтобы он испачкался о мою мерзость, поэтому попросила его уйти. Он не сопротивлялся, думаю, понимал, что я должна побыть наедине с собой, должна подумать.

Как только дверь закрылась, слезы намочили мои щеки. Я не любила хэппи энды, потому что жизнь не оставляла недосказанности. Все во мне либо горело огнем, либо не трогало вовсе.

С чего вдруг я решила, что монстр может жить долго и счастливо? На мне ответственность за оставшуюся часть жизнь шести людей, а я играю в любовь.

Выждав полчаса для верности, я взяла корзину и вышла в лес. Положенная еда упала вниз, для Петра я принесла ванильные сухари. Почти десять минут я уговаривала себя спуститься вниз. Мне хотелось бросить их здесь и бежать за широкоплечим блондином, который унес мое сердце с собой. Их останки найдут через много лет, никто не догадается, что это я. На мне все еще был его запах, который я считала богохульным нести в этот чертов подвал с отбросами общества.

Я все же спустилась. Стены давили сильнее обычного, запах испражнений и немытого тела заставил меня поморщиться.

– Светлана упокоиться с миром совсем скоро. Ее уже нашли. Как только я уйду, двери откроются. Ваша религиозное убийство прошло хорошо, хоть и не с первого раза. Теперь я хочу, чтобы вы расчленили труп следующей жертвы. Мне не важно, кто это будет, но по частям вынести его будет проще. У вас есть время до завтрашнего утра, – я оставила им топор посередине коридора. Выломать входную дверь бункера им было невозможно, но для разделки хватит. Ужасно болела голова, хотелось спать. Я вернулась в дом и укуталась в одеяло, которое все еще пахло его телом. Как бы мне хотелось, чтобы он был рядом.

Пять человек покинули камеры. Петр Узич все еще старался держаться подальше от людей, которым мог навредить вопреки своей воли. Они осмотрели орудие и своих сокамерников.

– Никто не тронет топор, пока мы не решим, кто следующий… – Василий не успел договорить, как получил удар по голове от Скорляка. Тот не любил рассуждений и разговоров, его единственной целью было выживание и каждый хотел оказаться рядом с ним.

– Ты обещал, что девка будет следующей, – Молчалин был недоволен выбором, но после ухода Светланы потерял боевые навыки и превратился в типичную массивную мямлю.

– Этот нарик мне надоел. Он был слишком умен. Теперь можете отвернуться, чтобы плохой парень сделал оставшуюся работу, – Валентин опасался таких, как Жуков. Они были идейными и хитрыми, он мог найти пути и обойти его план спасения. Поэтому он убил его прежде, чем тот обзавелся союзниками.

– Ты не человек! Ты животное, – Юля залилась слезами. В этих условиях на краю жизни ей попался тот единственный, с которым можно было поговорить и теперь его убило это чудовище. Ее никто не сможет защитить.

– Вот именно, – Скорляк подошел ближе к брюнетке, она дрожала. – Хорошо запомни то, что сказала. Я животное, поэтому я не позволю тебе ударить меня исподтишка, спасая свое жалкое существование. Поняла?

Все разошлись по своим местам, все еще доносились всхлипывания напуганной Власовой. Чиновник, залитый кровью, раскидывал куски молодого парня, который отравил ни одну жизнь, о котором никто не будет плакать, но который хотел жить.

Кирова разбудили рано утром, он не успел умыться. Новое тело, как и предвещала Мариночка. На этот раз это была расчлененка. Он, как и любой нормальный человек, ненавидел свою работу и мечтал ничего не делать где-то на французском винограднике, а приходится снова и снова искать психопатов, которым не живется спокойно. Нацепив светло серый костюм и голубую рубашку, Иван Васильевич вышел из многоквартирного дома и подошел к старенькой Хонде синего цвета. Он слишком устал от этой жизни.

– Думаешь, один и тот же человек? – он смотрел на Эйзера, заспанный Слава зевал в углу.

– Тут бил мужчина, крепкий, но ослабленный. Так что мой вывод тот же: их принуждают к жестокости. Хотя такой удар говорил не о безысходности, скорее расчет.

– Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, – Киров вспомнил о деле пятилетней давности. Тогда они нашли маньяка средних лет, который устраивал бои без правил в подвале собственного дома. Шесть человек, ослабшие и усталые, дрались на смерть. Вот такой чемпионат. – Дело Петрова похоже, конечно…

– Милый мой, колесо давно изобрели и даже в преступном мире ничего нового сделать не удастся, – Иосиф Михайлович откусил конфетку и хлебнул остывший кофе. – Я не верю, что ты не видишь совпадений. И вот еще: ты охотишься на женщину, – в доказательство своих слов Эйзер бросил на стол две папки. – Она хаотична и непредсказуема.

– Это может быть невротик или маменькин сынок… – Иван Васильевич перебирал листы и все больше убеждался в правдивости друга.

– Или женщина! – старик прицыкнул языком и посмотрел на Моряка, который восторженно следил за начальником. – А ты что думаешь, дитятко?

– Ему еще рано думать. Пусть сначала усвоит мой опыт, а уж потом нарабатывает свой, – его усталые серые глаза с нежностью обогнули парня в углу. Он был так молод, так наивен. Похож на сына, которого он не видел так долго. Юность эгоистична, Андрей думает, что родители вечны. Как жаль, как жаль!

Я лежала дома, обернувшись зимним одеялом. Если бы мне сказали, что в этот самый момент моя фигура начала приобретать очертания для сыщиков, я бы улыбнулась. Нужны свидетели нашего существования. Каждому из нас нужны свидетели нашего существования. Мы многогранный отпечаток вселенной, неповторимый и неузнанный. Сильные и слабые, добрые и злые. Делим себя на категории, игнорируя радужную палитру характера. Мы актеры, и чем лучше играем роль, тем больше зрителей смотрят.

Глава 7.

– Кристина, больше так не делай. Я серьезно испугался за тебя, – Денис иступлено гладил мои костлявые руки. Я не смогла остаться в стороне от него. Позвонила, как только солнце стало невыносимо жарким. Мы шли по тенистому лесу, свежий воздух ласкал мою кожу. Я решительно забыла о том, кто прятался в глубинах этой земли, отпустила себя и просто осталась девушкой, которую ведет под руку симпатичный блондин.

– Извини, – я хлопала ресницами, как это делают неиспорченные девицы. – Ты напомнил мне про ту главу моей жизни, о которой я хотела бы забыть. Теперь все хорошо, я успокоилась, – мне казалось, что он не верит ни одному моему слову, но делает вид, что попался.

Этот пейзаж, подол моей длинной юбки и вытоптанные тропы показывали другой мир, которого я никогда не видела. Это была не просто прогулка. Я чувствовала себя в прошлом веке, когда касание руки уже было чем-то серьезным.

– Если бы родились на сто лет раньше, кем бы ты был? – в далеке показалась развалившаяся усадьба графского дома.

– Думаю, крестьянином, как и сейчас, – ямочки на его щеках снова показались, мое сердце таяло как мороженое в июле. – Почему ты задумалась об этом?

– Я думаю, справедливости ради, ты должен был быть разбойником, – да, мне хотелось, чтобы не только я была вселенским злом. Пусть хоть в прошлой жизни он был хуже меня. – А я стала бы дочерью влиятельного купца или что-то вроде того.

– Так, значит ты влюбилась бы в хулигана, а потом я бы спас тебя от золотой клетки, в которой ты провела свое детство? – он был далек от грязи, которая покрывала каждый сантиметр моего тела. Я не знала, почему стала такой безвольной, почему врала ему. Мне было тяжело признаться, что я дорожу этим мужчиной сильнее, чем кем бы то ни было. Поэтому я отсрочивала неизбежное: мое истинное лицо, притаившееся за маской, закрепленной на мне шуруповертом.

– Ты и так спас меня, – хотя бы на те мгновения, когда кошмары отступали и со мной рядом не оказывалось ничего, кроме его ровного, спокойного дыхания.

Следователь Киров сидел в куче бумаг. Его помощник Слава просматривал видеокамеры, но никаких зацепок не было. Морщинистая рука переворачивала одну страницу за другой. Отчеты, отчеты, отчеты… Почему нельзя просто сказать: там ничего. Ах да! Тогда никто не будет ничего делать.

– Василич, это бесполезно. Все магазины слишком далеко. Мы не найдем улик, – брюнет закрыл глаза, их засыпало песком.

– Я знаю, – он отвлек паренька, потому что не мог работать, когда над ним кто-то висит. – Это простая формальность. Бывает, что нужное находиться там, где не ждешь, – связь между женой уголовника и наркоманом проста: они не были типичными горожанами. Тем более, украсть их не так просто. В крови Светланы обнаружено не мало следов снотворного. У наркомана тоже. Вероятность того, что маньяк – женщина, становится все выше.

– Что мы будем делать дальше?