Усё

На краю стола стоит кружка с горячим чаем. Над ней поднимается речной туман. Потолки надо мной как заснеженные метелью поля, а за окном осенний калейдоскоп. Я из будущего гляжу в настоящее. Вокруг кормушки на балконе шныряют синицы. Их немало, штук семь или восемь, а по перилам прыгает парочка воробьев. Стоит веселый птичий гомон.

Я пишу, не глядя на часы. Я мечтал вот так творить в полном уединении, когда время принадлежит тебе безраздельно, а вокруг тишина, умиротворение, растущий бамбук, шуршание залетевшего смельчака на жалюзи. Как же хорошо, как же здорово, как бесконечно благостно. Баклан – одна из самых прожорливых птиц. Я заканчиваю вторую страницу нового текста про жизнь corvus marinus, что с латинского означает морская ворона, и полный тихой радости откидываюсь на спинку стула. Я начал повесть об усё!

Через некоторое время, перечитав написанное, я ужаснулся. Текст смахивал на доклад для орнитологической конференции. Зачем я написал, что у бакланов не развита копчиковая железа? И даже не назвал причину. Я удалил все, что написал, решив, что перед тем, как начать, следует тщательно продумать структуру будущей повести. Я сознаю, что мне нужно больше свободного времени, чтобы погрузиться глубже в собственные переживания, упорядочить размышления, отдаться вдохновению. Я два года не был в отпуске. Я отрываюсь от работы и, не откладывая в долгий ящик, пишу сообщение коллеге с вопросом не сможет ли он быть на подхвате в ближайшее время, а также письмо руководству с просьбой об отпуске. Все складывается так удачно, что через неделю я свободен. Я чувствую себя таким вдохновленным, наполненным и целостным, что мог бы писать стихи, если бы захотел.

Однако около восьми часов следующего вечера раздается телефонный звонок.

Я бы с удовольствием отключил телефон, но в этом случае она бы точно приехала. Я, конечно, говорю о своей бывшей. У нее, видите ли, сломался бойлер. Нет горячей воды. Кажется, она готова зарыдать.

– Я позвоню мастеру, – играя птичьим пером, говорю я. – У меня есть знакомый, я привезу его завтра, он все починит.

– Завтра? А как мне жить сегодня?

– У тебя наверняка есть плита и кастрюлька. Я же тебе подарил кастрюльку? Вот.

– Какой ты все-таки эгоист! Я еду к тебе. У тебя же есть горячая вода?

– Нет. Вчера отключили.

– Врешь. Я уже в пути. Буду минут через десять.

– Меня нет дома.

– Где же ты?

– Я…какая разница?!

– Я только приму душ и уеду. Тебе, что, воды жалко?

Я в панике заметался по комнате. Потом вдруг остановился, выругался на себя, плеснул в стакан виски и залпом выпил. Не съест же она меня, в конце концов, подумал я.

Она снимает пальто. На ней струящееся красное платье с длинными рукавами и кукольные пластиковые бусы, которые, несомненно, от какого-нибудь модного дизайнера. Я снимаю очки, чтобы сохранить рассудок, она слишком хороша в этом алом наряде. Теперь передо мной размытое яркое пятно с темным крошечным шариком наверху. В руке Марго держит бутылку шампанского. От запаха духов меня мутит.

– Скажи мне, Сержи, когда тебе хамили последний раз?

– В каком смысле?

– В прямом, мужчина, в прямом.

Я напряг память. Ничего не мог сразу вспомнить.

– А мне полчаса назад!

– Не завидую этому человеку, – пошутил я.

– А я не завидую себе! «Поживее, дамочка!» – он мне сказал. Ты когда-нибудь слышал, чтобы что-то подобное сказал один мужик другому? Нет. Потому что от мужика можно получить по морде. А слабой женщине, пожалуйста, хами на здоровье! Что она сделает?

– Я надеюсь, этот несчастный жив?

Но она не слышит, она уже на кухне.

– Сейчас выпьем по бокальчику и растопим баньку!

– Я повесил тебе полотенце.

– Какой ты милый, Сержик.

– Рит, ну перестань уже, а? Какой я к черту Сержик? Я обычный долбанный Сергей.

– Утипути, какие мы сердитые!

Она проводит ладонью по моей щеке, вот-вот потреплет, как щенка.

Шампанское я, разумеется, пить не стал, но ей налил, а сам глотнул виски.

Пока она выла в ванне, изображая оперное пение, неожиданно позвонил мой школьный друг Виталик. Мы не виделись с ним лет пять, наверное, но время от времени он звонит, чтобы одолжить денег.

– Серега, привет! Как дела, дружище? Давно не виделись.

– Привет, Виталь. Да все путем. Живу, работаю. Как сам?

– Да по всякому, ну ты знаешь. Я про долг свой помню, ты не думай.

– Да я не думаю. Я же сказал, отдашь, когда сможешь.

– У меня к тебе дело срочное. Встретимся?

– Когда?

– Сегодня.

– Не могу, у меня гости. Но если такое срочное, забегай, я адрес дам.

И я дал ему адрес.

Я не сильно удивился, когда он снова попросил денег. Боялся, что по телефону я откажу ему. Уж больно много он мне уже должен. Я перевел ему на карту нужную сумму.

– Завязывал бы ты с азартными играми, – сказал я, сознавая, впрочем, что азартные игры отныне не самая его большая проблема с тех пор, как из-за постоянных стрессов, связанных с коллекторами, он начал злоупотреблять.

В Виталике есть что-то от недокормленного бычка, он неспокоен, возбужден, вечно голоден, мычит, когда чувства переполняют его, в нем ворочаются страсти, трутся друг о друга сумрачные влечения, он рожден на свет божий попадьей, его отец пять лет назад принял схимну, у Виталика есть брат-близнец, настоящий, не выдуманный.

Из ванной, в облаке душистого пара, завязывая поясок на шелковом халате с белыми аистами, который она очевидно притащила с собой, с махровой чалмой на голове вышла Марго.

Виталик замычал.

– Добрый вечер, – говорит она ему, придерживая чалму.

Он шумно выдохнул и раздул ноздри.