– Заведу хозяйство. Козу, кур. У них тоже будут домики на ветках. Буду пить козье молоко, делать сыр, по утрам жарить яичницу.
– А хищники? Они съедят сначала кур, потом козу, потом тебя.
Крис мрачнеет.
– Ужасно устроен мир. Откуда взялись эти хищники? Зачем они нужны?
– А что же тогда есть зимой?
– Зимой пусть все спят! Анабиоз!
Прилетел дятел и начал есть синичкино сало.
– Кушай, кушай, – радуется Крис.
– Сало ест, между прочим, – ехидно замечаю я.
Прилетели две лазоревки. Потом еще две.
Из земли вылезла мышь. Поводила носом. Прискакала белка. из-за дерева выполз еж. Выбежал заяц. Захрюкал кабан. Ломая ветки кустарника, из леса появился лось.
Крис накормила всех! Пригодились и сыр, и капуста!
Потом вышел мужик в драном пуховике, подмышками перья, попросил закурить. Я отдал ему свою пачку.
– Жить хорошо! – сказал, закуривая, мужик. – Мать-земля всех накормит! Бог все видит! Дай вам бог, ребятки, сытую старость и легкую смерть!
Театральное
Я тиран, тридцать тиранов. Крис меня так видит, а я злюсь на ее легкомыслие. Нет, возникаю я, это нет, и то нет. А это тем более. Нет пурпуру, стразам и жемчугам. Нет огням и фейерверкам, перьям, чешуе, хвостам – категоричное нет.
Вчера из Москвы прилетела моя бывшая. Приперла в подарок восьмитомник Гессе.
– С новосельем, Кристи, дорогая. Читай, Развивайся. Я сама давно из него выросла. Писатель невероятный, пишет для духовно богатых подростков, тебе понравится.
– Ты меня преследуешь? – придавая голосу полнейшее равнодушие, спросил я.
– Ребята, я так соскучилась по вам. Помните, как мы душевно с вами сиживали? Я приехала вам сказать, у меня не было и никогда не будет таких уютных людей, как вы.
Крис раскрыла ей свои объятия, я же язвительно пробормотав «утипути», отбежал подальше, делая вид, что смотрю в окно.
– Сержик, ты не злишься, что с бойлером так вышло? Я думала, вы все равно заедете, раз ехали. Я бы вас завтраком накормила. Накануне я наварила щей.
– Я давно об этом забыл.
Мы собираемся в Мариинку. Я, Марго, Крис и ее подруга Виола. Виола – импозантная блондинка. Рост метр восемьдесят. Косая сажень в плечах. Лицо добродушное, полное. Лет ей около сорока, но выглядит она на двадцать пять. Они с Крис наряжаются. Покуривая за барной стойкой, мы с Марго вспоминаем японское кино. Она рассуждает о феминизме Мидзогути.
Какие фильмы смотрит мой усё, тем временем размышляю я. Старые черно-белые? Куросаву и Одзу? Какой, кстати, у него телевизор? У него хороший японский телевизор… несмотря на традиционную атмосферу дома…о эти японские бренды, как я уважаю их технику…
– Что на тебе за колготки? – останавливаю я взглядом Крис.
Она молчит, богоборчески насупилась. Выражение лица – ни пяди земли, ни шагу назад.
Меня она не слушает, Виола для нее – главный авторитет, законодатель моды, икона стиля и прочее.
– А вот давай у Марго спросим, – торгуется Крис с нагловатой интонацией и красит губы красной помадой.
Марго смотрит на всю эту нарядную красоту: яркие ноги, короткие юбки, открытые пупки с наивно-добродушной улыбкой.
– Шалавы, – говорит она.
Ее довольный вид противоречит словам, но Крис глядит в зеркало.
– Че не так-то?!
– Че-че, – передразнивает Марго. – На охоту собрались?
– Че сразу на охоту? – обижается Крис.
– Для кого вырядились, шалавы?
– Для себя! – твердо заявляет Крис. – Мне нравится!
– Нравится ей. Чьими глазами ты смотришь на себя? Твой мозг и глаза обмануты и отравлены, дитя. Спи дальше.
– Это обычное желание нравится, – вступаюсь я за Крис.
– Зачем?
– Как зачем? Это вполне естественно.
– Вот об этом я и говорю! – ухмыляется Марго.
– Кристи, милая, никого не слушай, – гудит Виола, вешая на могучее плечо черную сумочку на золотой цепи, – красота вызывает зависть.
– Я завидую?! – Марго напряженно улыбается.
– Посмотри правде в глаза. Оденься как мы и вкуси наслаждение быть женщиной.
Марго хохочет.
– Смейся, смейся. Я – истинная женщина. Я – воплощение правды.
– Какой правды?
– Правды жизни. Кто спит из нас, так это ты. И ты, Сержио. Проснитесь оба. И осознайте, в каком мире живете.
Марго молчит. А я счастлив – кому-то удалось заткнуть ей рот.