Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

А тут как будто война прошла, заметил Пророк, смешиваясь с толпой у заграждений, в воздухе висел сильный запах гари и химикатов, на асфальте даже за заграждениями валялись обломки кирпичей, фрагменты мебели и домашней утвари, с отвращением Пророк понял, что более крупные и опознаваемые «сувениры» толпа уже растащила – прямо рядом с ним стоял парень с тупым лицом и стрижкой «ежик», в руках у него был почерневший погнутый половник и щенок-робот без ноги с подпаленной шерстью. Падальщики, в который раз подумал Пророк, с презрением оглядывая толпу, но сейчас он намеревался прикинуться таким же падальщиком, стать одним из этого стада, чтобы увидеть то, что касалось его больше, чем всех этих людей.

Придав лицу озабоченно глупое выражение, он стал протискиваться вперед, совершенно искренне пораженный видом разрушенных домов без крыш и стен, которые удавалось увидеть. В первый ряд он пробираться не стал, да его бы и не пустили, но со своего места он отлично видел всю картину, и она ужасала – выбитые стекла в домах ближе к концу улицы, валяющиеся на дороге и газонах обломки и обгоревшие вещи, сожженные деревья тянули к мутному от еще не рассеявшегося дыма небу черные мертвые руки, как будто вопрошали, как такое могло случиться и почему именно с ними? А дальше по улице, где сгрудились машины МЧС и полиции, в буквальном смысле остались одни руины, дорога и тротуар были завалены обрушившимися стенами, фрагментами мебели и заборов, что-то кричали спасатели, ползая по этим кучам, полицейские мрачно курили и что-то записывали в бланки. С противоположной стороны улицы начала стягиваться техника для разбора завалов, где-то рыдали люди, кто-то кричал в телефон, кто-то ругался с полицией, стоящей недалеко от заграждений.

Нет, она бы такое не устроила, снова подумал Пророк, потрясенный, оглядывающий не декорации в месте съемок какого-нибудь блокбастера, а настоящее, реальное место трагедии. Она бы не стала, это бессмысленно, зачем? Увиденное подкрепило уверенность, твердо стоящую на своем: то, что он сейчас видел перед собой – дело рук не Фатимы. Кото-то гораздо более страшного.

Целый квартал разрушен, сколько же людей умерло здесь этой ночью? И ради чего? Нет, она так не работала, никогда.

Страх снова вполз в сердце, если кто-то способен устроить такое ради сохранения своих тайн, на что еще этот кто-то пойдет ради достижения более высоких целей? Внезапно тихий, трусливый и такой отравлено-сладкий голос зашептал в самой глубине души: уходи, уходи сейчас и забудь об этом. Забудь обо всем, что видели и знал, не лезь в эту битву титанов, тебя раздавят, как мышонка, выбежавшего на трассу. Это не твоя война, не создавай сам себе проблем, от которых избавлением станет только смерть. Твоя смерть, дурачок. Ты – изнеженный и привыкший к роскоши котяра, а не тигр, ты и дня не протянешь в этих «джунглях». Ты не умеешь воевать, твой дар – умение думать, так используй его и поступи правильно.

– Я так и делаю, – прошептал Матвей одними губами.

Делаю ради… нее? Нет, самое пугающее, что он не мог отступить не ради Фатимы, которую любил, а ради себя. Потому что те, кого мы любим, могут быть с нами, а могут и не быть, могут отвечать нам взаимностью или нет, но лишь один человек остается с нами всю жизнь, и именно его любовь и уважение – то, что определяет качество этой жизни, и этот человек – ты сам. И с холодным рассудком и страхом, сковавшим грудь, глядя на эти руины, Пророк понял, что не сможет жить в мире с собой, не сможет уважать человека, которого каждый день видит в зеркале, если сейчас уйдет, если сдастся. А без уважения этого парня все его достижения, всё богатство – всё потеряет смысл, всё обратится в прах, серый и горький на вкус.

Не будет мне покоя, понял он, никогда, и не будет радости, передо мной два пути, и оба ведут в ад. Потому что такова цена чести, услышал он вдруг голос матери, такова цена чистой души. Мне ли говорить о чести, мысленно возразил он, я всю жизнь делал то, что честные люди не делают… Так начни, твердо шепнул голос, он понимал, что это не умершая мать взывает к нему откуда-то из райского сада или других планет, это был голос его истинного Я, его сущности.

Его глаза бегали по обломкам кирпичей, по искореженным и обожженным кускам шифера, занавескам, креслам, по обрывкам дыма, разгоняемого ветром, по стенам без крыш, торчащим в небо… Вот во что превратится моя жизнь, думал он, вот какой она станет, если я взлезу в эту войну.

Горько усмехнувшись, он отвернулся от страшной картины перед глазами и зашагал прочь, думая о том, что в грядущей войне ему отведена роль партизана.

15

Я как преступник, думал Матвей, который не может держаться подальше от места преступления, которого так и тянет на места былой «славы». День клонился к вечеру, и вместо того, чтобы улететь, покинуть этот грязный городок, действительно наводненный всякой нечистью, он оказался здесь, на том самом месте, которое видел во время транса, или полета, или выхода в астрал, чем бы это ни было, но он был здесь, именно здесь, на этом берегу.

Охлажденное ледяным ветром солнце гладило его задумчивое лицо, внизу лениво ворочалось море, похоронившее столько тайн. Теперь у него есть еще одна, подумал Пророк, где-то в этой синей бездне исчез целый остров, и лишь один человек на всей земле точно знает, что там произошло. И этот человек в опасности.

Что я должен делать? Этот вопрос он задал себе уже тысячу раз, бродя по городку и не видя ничего вокруг, кроме развороченной взрывом улицы, этот вопрос звучал у него в голове, пока он ел, не чувствуя вкуса пищи, пока добирался сюда, в закрытую зону, где этот несчастный художник одним моментом загубил свою жизнь и поставил под угрозу жизнь женщины, которую даже не знал. Да, и не забывай про погибших при взрыве дома, напомнил себе Пророк, всего один человек, оказавшийся в неправильном месте в неправильное время и принявший неправильное решение, и вот чем это обернулось.

В чем-то эта торговка оказалась права, думал он, а ветер развевал его всё еще черные волосы, столько зла здесь свершилось, это место стало сгустком черноты. И люди, слетевшиеся сюда со всех концов, как стервятники на поле боя или на место крупной катастрофы, усугубляли картину. Он бродил по городу весь день и всюду натыкался на бегающие глазки, алчные взгляды, сплетни и смакование чужого горя. И, конечно, люди в погонах, этот вонючий городок просто кишел ими, ищейки всех мастей, от рядовых патрульных, присланных для усиления из соседних регионов, до элиты спецслужб. Он видел их бесстрастные лица и холодные всевидящие глаза, они скрывались в толпе, как хищники в лесу, высматривая и вынюхивая жертву. А он как раз был тем видом, на который они охотились. Может, поэтому он и сам чуял их, сразу различал в толпе, видел их смехотворную маскировку.

За соседним столиком в кафе, куда он зашел, хотя не чувствовал голода, просто знал, что пришло время подбросить топлива в организм, сидела красивая пара – высокий, крупный мужчина с темными волосами и ослепительно красивая молодая женщина с точеной фигурой и пластикой змеи. Они казались обычной парой заезжих журналистов или других работников масс-медиа, пока он не увидел их глаза. В ледяных голубых глазах мужчины блестела сталь… и смерть. А девушка, чуть раскосые карие глаза были такими же ледяными и такими же беспощадными. Она похожа на змею, подумал Пророк, восхищаясь и пугаясь одновременно, и это как раз тот случай, когда от капли яда этой красотки может умереть целая компания.

Они сидели в самом углу, но так, чтобы оба могли видеть весь зал, и о чем-то оживленно беседовали. По бесстрастному лицу девушки-змеи ничего нельзя было прочитать, а вот мужчина (похожий на волка, да, вот кого он напоминал) выглядел крайне довольным и каким-то свирепым, как будто энергия рвалась из него, энергия завоевания, энергия разрушения, хотя глаза оставались такими же холодными и какими-то мертвыми. «Удачно» я зашел, подумал Матвей, хотя, куда ни сунься, они были везде, люди в погонах, маскирующиеся под обычных рабочих муравьев. Встать и уйти сразу он не мог, поэтому сидел, уткнувшись в телефон и изредка бросая короткие взгляды на колоритную парочку. Конечно, они видели его, два ледяных взгляда ощупали его с ног до головы и снова начали сканировать зал. Похоже, они были на самом деле чем-то увлечены, под конец даже девушка-змея выдавила из себя улыбку, по сравнению с которой ночь на Северном полюсе показалась бы тропическим летом. И оба всё время мониторили обстановку, так что время от времени ему приходилось ощущать на себе эти оценивающие взгляды, оставляющие неприятный холодок и тревожность. Он ходи по лезвию, но почему-то не мог убежать, убраться подальше и забыть этот город как страшный сон.

Он ушел первым, те двое проводили его своими ледяными глазами и снова вернулись к тому, что так живо обсуждали. А он вернулся к своему паломничеству по «злачным» местам. Он не мог уехать без ответов, хотя понимал, что сможет – если очень повезет – найти ответ лишь на один вопрос: что ему делать? Он понимал, что не узнает сейчас, кто стоит за смертью художника, кто сел на хвост Фатиме, и желал всей душой, чтобы это знание за ненадобностью так и осталось тайной.

Рассказать всё ей? Нет! Это было полным абсурдом. Как он объяснит ей, что видел, как она выходила из воды, видел этого художника, прячущегося в кустах на уступе? Начнем с того, что он, хакер, делающий ей документы, вообще не должен знать, кто она и где бывает. Раскрыть себя? Выложить всё про встречу в гостинице, про то, что он много лет следит за ней и знает о ней всё? И на что он может рассчитывать после таких откровений??

Нет, он один, как и всегда, и с этим ему придется справляться в одиночку.

Покружив по городу, он, в конце концов, оказался там, где всё и началось, для него и для художника. И снова мысль о преступнике, возвращающимся на место преступления, посетила его. Но не в этот раз, подумал Пророк, перелезая через ограду и ища глазами тропинку, он точно знал, что она здесь есть, преступники такого уровня не совершают ошибок… по крайней мере, таких примитивных. Тот, кто ликвидировал художника, ни за что не появится даже близко от этого места, один уж точно не появится, это Пророк знал хорошо, потому что сам всю жизнь общался с преступниками из самого «верха». Этот кто-то будет старательно держаться подальше от всех мест, где приложил руку, и даже в мыслях не упоминать то, что видел и где был. А к вечеру группа военных или других служб сюда тоже не сунется, им здесь делать больше нечего, особенно в конце рабочего дня. Поэтому он спокойно расположился на уступе, где видел того самого парня, увидевшего Фатиму. Она вышла сюда, прямо на это место, думал он, всё еще не в силах полностью избавиться от потрясения, неверия, благоговения, она была здесь, всего 8 дней назад… и я был, пока мое тело валялось в парке под деревом.

Зачем это было? Для чего? Чтобы ответственность раздавила его? Ответственность, которую он не хотел, но не мог не принять на себя. Проклятое слово, надевающее цепи на руки и ноги, слишком тяжелые, чтобы двигаться, и ошейник на шею, не дающий дышать. Он бежал от нее всю жизнь, считая, что если делаешь что-то из желания сделать – это свобода, а если от невозможности не сделать – это плен, это рабство, это несвобода. Получается, сейчас он принял свободное решение расстаться со своей свободой?!

Тяжесть в груди только увеличилась. Он принял решения присматривать за ней тогда, когда у нее появился сын, зная, что может этого и не делать, угрозы не было никакой, или он о ней не знал, и в этом случае, подумал он, как и во многих других, незнание как раз освобождает от ответственности. Вот почему говорят: меньше знаешь – крепче спишь. А теперь опасность была, он это знал, и это знание вызвало то, что пугало его в жизни больше всего – ответственность, потеря свободы. Этот груз просто раздавил его, и он знал, что при кажущемся наличии выбора, его нет. Жизнь – жестокая сука, она предлагает умирающему от жажды стакан с отравленной водой, и он это знает, но ведь «выбор всегда за тобой», да?

И он выбрал, глядя на заходящее солнце, он думал о том, что сиюминутное удовольствие от глотка холодной, но отравленной воды не стоит того. Он думал о том, что будет блуждать по пустыне, изнемогая от жажды и солнечных ожогов, и, возможно, найдет оазис или встретит кого-то, кто утолит его жажду и не попросит взамен жизнь.

Он думал о том, что ставит и себя под удар, потому что в случае реальной опасности будет вынужден выйти из тени. Но это сейчас пугало его как раз меньше всего. Он представлял дни, наполненные несвободой, ожиданием бури, которая может и не разразиться. Он представлял свою жизнь, где он был должен, был обязан, и снова ощущал неподъемную тяжесть на своих плечах, она мешала дышать, двигаться, жить. Он ненавидел Фатиму, ненавидел себя, ненавидел, художника и того, кто его убил.

День угасал, золотистые облачка над морем стали розовыми, потом фиолетовыми, а теперь превращались в серые пятна. Пророк начал замерзать, но по-прежнему не мог заставить себя двинуться с места. Здесь всё началось, подумал он, но всё в этом мире состоит из двух половин, так что на самом деле здесь еще и многое закончилось, на этом самом месте. Для Фатимы – самое крупное дело и эпоха без свидетелей, для художника – жизнь, для него – свобода.

И глядя на блекнущие краски дня, Пророк думал о том, что не знает, чего больше хочет сейчас: чтобы неведомый враг Фатимы никогда не нашел ее и не пошел в атаку, или чтобы он сделал это поскорее, потому что на самом деле он предпочел бы рискнуть жизнью – может и потерять ее, да, это не игра и не кино – но стать свободным, чем прожить долгие спокойные годы в цепях.

Глава 6

1

Несмотря на великолепный вид, она испытывала противоречивые чувства. Грусть, немного страха, душевный подъем и горящее желание действовать, восторг от новизны и ждущих впереди новых горизонтов и сожаление об ушедшем. Но это было мое решение, подумала Фатима, подходя к огромному панорамному окну на 10-м этаже, и я всё еще уверена в нем на все сто… а это – так, остаточные явления. Наркоманы тоже бояться жить без наркотика, бояться, что не смогут стать теми, кем хотели, не смогут заполнить то место, которое раньше занимала зависимость… что ж, она-то уже давно позаботилась о том, чтобы этой пустоты вообще не возникло. Даже сейчас, когда все дела по полному исчезновению Фатимы еще не были до конца улажены, она уже смотрела вперед и строила планы, у нее была куча идей! И, что самое приятное, куча времени и ресурсов для их реализации. Кажется, в мире людей это и зовется счастьем, подумала Фатима и улыбнулась.

Она решила обосноваться здесь, на последнем этаже своей гостиницы, раньше эта комната была роскошным люксом, теперь здесь будет ее кабинет. Временно, конечно, она уже присматривала подходящие места в городе, но на начальном этапе это место прекрасно подойдет. Боюсь только, подумала она, глядя на лежавший перед ней город и темную громаду воды, вид будет мешать дисциплине. Она снова улыбнулась, точно зная, что после стольких лет в шкуре Фатимы, понадобится что-то намного более сильное, чтобы пошатнуть ее дисциплину, что-то, сравнимое по силе с атомной бомбой. А с другой стороны, сказала она сама себе, теперь я могу быть не такой дисциплинированной, я могу вообще не работать, могу делать всё, что захочу, потому что теперь я свободна. И богата, добавила она про себя, очень богата.

И это первое, чем она начала заниматься в своей новой жизни – она заработала огромное состояние, часть его она собиралась легализовать со временем, часть же (да, проект «Фатима» исчез и прекратил свое существование, но не сущность) она скрыла, как и новую личность, свой путь отхода на экстренный случай. Потому что под этим дорогим костюмом и накрашенным лицом Фатима продолжала жить, мыслить и наблюдать. Пока только наблюдать. В первые дни своей новой жизни она снова создавала оболочку для еще одной новой жизни, надеясь, что им с Яном не придется ее надевать, надеясь, что она больше никогда не поменяет имя и не станет призраком.

За две недели она успела перевезти сюда немало вещей, ей вдруг понравилось неспешно ходить по магазинам и покупать всё, что понравится, всё, что радует глаз, в конце концов, она все годы копила деньги, но не могла использовать их по прямому назначению – жить полной жизнью, а теперь начала наверстывать и, кажется, входила во вкус. Так в кабинете появилась статуэтка амазонки с копьем, несколько картин, которые поднимали ей настроение, шикарный диван, его она поставила рядом с окном, чтобы иметь возможность любоваться видом с комфортом, целая мини-кухня с самыми вкусными на ее взгляд деликатесами, а также первоклассная стереосистема – она полюбила закаты и полуденное небо в сопровождении музыки. Да, она делала всё, чтобы новая жизнь стала ей домом, чтобы в ней было комфортно, чтобы не оглядываться и не сожалеть.

Она даже поставила на рабочий стол фотографию Яна, хотя не могла пока побороть привычку прятать ее, если кто-то стучал. Но фото появилось, и ей нравилось смотреть на него, понимая, что это еще одна ее победа, самая драгоценная. Сегодня она принесла в сумочке новый снимок и намеревалась вставить в рамку вместо предыдущего, этот снимок был сделан в первый день ее возвращения после убийства Ады, весь мир гремел, но она не слушала – разве что вполуха – она свернула с той дороги и не собиралась оглядываться на каждом шагу. Едва приземлившись, она помчалась в спортивный комплекс, где Ян должен был выступать на показательных спаррингах по айкидо, он раскалил ее телефон, звоня каждую минуту и спрашивая, успеет ли она и когда уже приедет. И она успела, женщина, проникнувшая на закрытый остров, убившая Паучиху и чудом спасшаяся, еще несколько часов назад стоявшая на берегу и встречавшая первый рассвет своей новой жизни, теперь сидела в третьем ряду и нежно улыбалась мальчику в кэйкоги. Увидев ее, он расцвел, няня, сидящая рядом, одобрительно улыбнулась.

– Он только и говорил о том, как хочет вас поразить, – сказала она, не сводя глаз со своего подопечного, она действительно привязалась к Яну, что полностью устраивало Фатиму. – Он очень хотел, чтобы вы увидели, что он может, и гордились им.

– Я уже горжусь, – сказала Фатима, – горжусь просто тем, что он есть.

Няня, конечно, не могла понять истинный смысл этих слов, но, растроганная, улыбнулась и кивнула.

Ян выступил блестяще, этому мальчику всё давалось: учеба, спорт, общение, он во всем добивался успеха без особых усилий. Няня снимала всё время, а в конце он подбежал к зрительным рядам и, гордо крикнув: «Смотри, ма, как я могу!», – начал демонстрировать комбинации приемов, вот в тот момент и был сделан этот снимок – светловолосый мальчик в белой одежде с желтым поясом, замерший в грациозном движении. Он так похож на сказочного принца, думала Фатима, разглядывая фото, красивое лицо, в котором сквозь детскую мягкость черт начинает уже проступать мужчина, в которого он совсем скоро превратится; лучистые глаза, в них уже светится ум; осанка, такая благородная. Он спас мне жизнь, подумала она в тот момент, если бы не он, если бы не этот малыш, я не знаю, для чего бы жила и где бы сейчас была. И была бы вообще, добавила она, вспоминая, сколько раз выбиралась из немыслимых ситуаций ради него, собирала волю в кулак, призывала все силы, ведущие ее, чтобы вернуться к нему. И вернулась. Теперь навсегда.

Фатима с трудом оторвалась от завораживающего вида, чтобы налить чай. На самом деле пить ей сейчас не особо хотелось, просто она нервничала, так, как не нервничала раньше никогда. Потому что никогда не строила отношений с людьми, даже не пыталась, а теперь…

– Теперь я осваиваю новую территорию, новую планету, – она включила чайник и привалилась к тумбе, наблюдая не менее красивый вид из окна, только без моря.

– Черт возьми, как же это волнительно! – Прошипела она и тихонько хихикнула.

Она сама себя не узнавала, но ей нравилась эта новая она. Оказалось, быть свободной от собственных условностей и предрассудков гораздо приятнее, чем от навязанных кем-то. Так ведь и избавиться от своих труднее, подумала она, нет в мире более значимого, а потому более доминирующего человека в твоей жизни, чем ты сама. От себя не убежишь, себя не пошлешь подальше и не избавишься, этот как раз тот случай, когда «только смерть разлучит нас», думала Фатима, глядя на снующие по проспекту машины и людей.

Мир стал другим, и она видела его другим, изучив досконально темную его половину, она вышла на свет, чтобы так же досконально изучить другую. И она чувствовала себя сильной, она чувствовала себя знающей многое, она чувствовала себя способной на многое, она чувствовала себя живой. Я пришла в этот новый мир с первоклассной подготовкой и солидным багажом опыта, ресурсов и мудрости, подумала она, я отлично экипировалась для освоения этой не такой уж суровой и враждебной территории. И это было здорово! Она так устала воевать, напрягаться и нервничать, она поняла это только сейчас, когда решила покончить с такой жизнью. Нет, она не витала в облаках и не носила розовые очки, мир бизнеса такой же безжалостный, требующий отдачи и напряжения, уж она-то помогла многим «успешным мира сего» завоевать место на вершине и остаться там. Но это всё же был другой мир, мир, в котором она уже видела свою дорогу и знала, куда хочет прийти.

Ей не надо было воевать за деньги – они у нее были; власть? – нет, это ее никогда не интересовало; интерес, удовольствие, свершения – вот что стало теперь предметом ее охоты. А она была охотником и знала, что никогда не станет другой. Мы – те, кто мы есть, подумала она, наливая чай и возвращаясь в главную комнату кабинета к панорамному окну, и самое глупое и бесполезное занятие – пытаться себя менять или отрицать свою сущность. Но можно найти своим талантам и инстинктам другое применение, в мире сотни дорог, иди по которым можно лишь с твоим набором качеств, так что вовсе не обязательно выбирать одну и обманывать себя, что это – твой единственный путь.

Она вернулась к окну, специально обходя по дуге стол с открытым ноутбуком, хотела было сесть, посмотрела на диван, но не шелохнулась – поняла, что просто не сможет усидеть. Это новое волнение, волнение совсем другого рода, было не таким острым, как в дни ее прежней жизни, но каким-то более тягостным и одновременно приятным. Она ждала письма, впервые в жизни не по деловому вопросу. И чтобы только написать это письмо, ей потребовалось всё ее мужество и храбрость, натренированные годами опасной жизни.

Борьбы между «хочу» и «не хочу» не было, она хотела. Была борьба со страхом, но эту битву она давно научилась выигрывать, так что она сделала то, что делала всегда – перешагнула через страх, глядя ему прямо в глаза. Она приняла решение тогда, на берегу, после крушения острова, и если уж она выполнила все свои решения, не собиралась откладывать и это. Она не планировала, когда сделает это, не ставила себе сроков, просто однажды, сидя за компьютером и методично уничтожая все следы Фатимы в сети, она вдруг открыла новое окно и просто начала писать. Время пришло, и хотя в груди снова завибрировала волшебная струна, роза, когда-то давно раскрывшаяся в ее душе, пальцы сами летали по клавишам, потому что это письмо она писала не разумом – сердцем.

Пророк как всегда откликнулся моментально, он как раз и занимался тем, что стирал Фатиму из истории, и создавал новую историю для новой женщины.

Возможно наше общение скоро подойдет к концу, писала она, это должно было случиться, и это – лучший конец, какой можно себе представить. Ты как никто другой знаешь мой путь и вершины, которые мне удалось покорить, я побывала в аду и под небесами, в том мире не осталось ничего для меня, нет вершины выше, чем та, на которой теперь развевается мой флаг. Но я охотник и всегда буду такой, новые горизонты и новые вершины манят меня, я чувствую ветер перемен, он шепчет мое имя… и имя это – не Фатима.

Она улыбнулась и закусила губу, имя, которое она носила сейчас и собиралась носить дальше, тоже не было ее настоящим именем, тем, с которым она родилась. Что она чувствовала? Она и сама еще не разобралась, она понимала, что нужно время, много времени между Фатимой и тем именем, которое носила когда–то девочка, выросшая в женщину со множеством лиц и имен. Возможно, когда-то она захочет снова звать себя так, а может, похоронит навсегда, как Фатиму и ту самую девочку, которая ею стала. Из темной пучины прошлого вышла совершенно новая женщина, и пока она изучала свой новый мир и себя в нем.

Прощальное ли это письмо? Надеюсь, что нет! Наши дела подошли к концу, но возможно, ты не откажешь мне в удовольствии побаловать себя иногда твоим остроумием ;) и там, куда я иду, всегда пригодится самодовольная компьютерная программа, весьма убедительно прикидывающаяся человеком ;) Конечно, вряд ли мы встретимся где-нибудь в кафе в Венеции, как показывают в красивых фильмах про шпионов и воров, и станем обсуждать бурное прошлое, потягивая коктейли… Но хорошая беседа – это то, что с годами ценится выше золота, так что, решать тебе, я оставляю дверь приоткрытой.