Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Еще раз оглядев свои труды в спальне, он решил, что пора добавлять финальные аккорды и сматываться. Виски он наспех разлил по комнате, пустую бутылку бросил на кровать, потом быстро прошел по крошечной комнате и поджег все свечи. Вот теперь точно всё, счет пошел на минуты.

Быстрым шагом он вышел в гостиную со свечами в руках, арома-палочки сыпались за ним, как след из хлебных крошек. Всё в твоем стиле, всё для тебя, подумал Вадим, бросая взгляд на мертвого хозяина дома, твой погребальный костер будет благоухать не только газом, но и твоими любимыми ароматами. Свечи он расставлял уже почти бегом, под занавесками, возле дивана, оставшиеся 3 или 4 вынес в кухню-прихожу и тоже поджег, опасаясь, что сейчас всё рванет, и он так глупо угодит в собственную же ловушку. Газ всё прибывал, окна в кухне были закрыты, но даже сквозь удушающий запах одоранта он смог уловить новый аромат – горящей ткани, покрывало или одежда, а скорее всего, и то, и другое. Вот-вот и занавески загорятся, и тогда – всё, бомба рванет.

Подхватив картину, он выглянул в приоткрытую входную дверь – улица была пустая и темная, как сцена после закрытия театра. Это еще не финал, подумал Вадим, выскальзывая в ночь, как киношный вор, зажимая под мышкой свой трофей, это только антракт перед самой кульминацией.

Дверь он оставил слегка приоткрытой, в эту щель входила бензиновая дорожка и кислород, требуемый огню. Что ж, пусть начнется фейерверк, подумал он и не стал сдерживать улыбку. На свежем воздухе, вне стен этой тикающей огненной бомбы, он чувствовал себя гораздо лучше, адреналин пульсировал в венах, смешиваясь с дикой первобытной радостью.

Но он еще не мог уйти, в кустах перед домом его дожидалась третья бутылка виски. Подхватив ее, он подбежал к мопеду, на руле висел вязаный мешочек, в нем Максимус Фрай возил полезные мелочи, ничего ценного, так что мешочек он никогда не снимал, если оставлял скутер. Обычно он называл его «мошонкой» и очень гордился тем, что его ни разу не украли и не попытались снять. Не пытался и Вадим, развязав тесемки, он тщательно вытер бутылку и положил ее туда, горлышко торчало, мешочек был слишком маленьким, больше похожим на косметичку, но это не имело значения, дело было сделано. Конечно, если всё пройдет по плану, об отпечатках на бутылке можно не беспокоиться, но, как всегда, лучше перестраховаться.

Из дома за его спиной уже потянулись первые струйки дыма. Пора, решил Вадим и, обернувшись в последний раз, быстро зашагал по пока еще темной улице.

13

«Да! На рассвете, затянутая в этот черный костюм…». Короткая пауза. «Она была прекрасна, понимаете? Удивительная и прекрасная. Линии такие идеальные, а лицо! И энергия у нее была такая сильная, такая красивая… Я просто перестал дышать, когда увидел ее».

Благодаря чудесам техники, голос мертвого художника заполнил салон машины, Вадим слушал записанное интервью снова и снова, ухмыляясь, как демон в темноте. Рядом на пассажирском сидении стояла картина, повернутая лицом к спинке, почему-то ему не хотелось, чтобы мир видел ее, чтобы кто-нибудь видел ее, хотя он прекрасно понимал, что в такой темноте, в машине, да еще на заброшенной и пустой улице никто не сможет увидеть его сокровище. Но сейчас он позволил себе поддаться чувствам, а почему нет? Он победил, он захлопнул капкан, охотясь на самого редкого и осторожного зверя, и сделал всё настолько чисто и тонко, что зверь этот даже ничего не почуял.

Придет время, и эта картина вместе с портретом и записью – свой голос он, естественно, удалит, это не так сложно – станет доказательством вины Фатимы, одной из цепей на ее ошейнике. Картины найдут у нее, картины, написанные в утро после этой памятной ночи, и есть даже слова свидетеля, записанные на пленку, что он видел именно ее, женщину с картин. Таким образом, станет ясно, кто убил Аду Терер и этого придурка-художника. И как тонко она всё сделала, заметила свой портрет, сменила внешность – для нее обычно дело, она в этом виртуоз – представилась журналисткой, их же сейчас полно здесь, а потом, выведав всё у художника, она убила его, его дебильного дружка, забрала картины и, разумеется, стерла с записи свой голос, чтобы не было прямых доказательств. А зачем она хранила всё это добро? А это лучше спросить у нее, зачем психи хранят памятные вещи своих жертв? Может, она любовалась собой, так красиво нарисованной, кто знает? Фатима не была психом, как и не убивала художника, но Вадим точно знал, что при должных усилиях общественность увидит совсем другую картину.

– Потому что казино всегда выигрывает, сука, – прошептал он, – ведь мухлевать запрещено только игрокам.

И это лишь один патрон в обойме. Будут и другие, Вадим чувствовал, что впереди его ждет много интересных открытий о самой загадочной и неуловимой убийце. И к моменту встречи у него будет уже полная обойма таких вот патронов, а у нее… у нее не будет ничего, потому что при в ходе в казино охрана обыскивает тебя, а не наоборот. И он даст ей выбор: выстрелы или жизнь на цепи. И как с любым диким и крайне опасным зверем, он предусмотрит всё и будет крайне осторожен, и на любую попытку укусить, она будет получать удар, и цепь будет натягиваться.

Он уже позаботился о хранилище для своих находок, как в реальном, так и в виртуальном мире – запись интервью уже благополучно отправилась на хранение на его персональный секретный сервер, его сделал предшественник Тэна, «трагически погибший при исполнении». На самом деле, ты действительно послужил стране, подумал тогда Вадим, нажимая на курок отнятого у уличного наркомана ствола, иногда ради невидимого на первый взгляд блага надо пожертвовать жизнью. И парень пожертвовал, получив все почести и высокопарные речи на похоронах. А на его место пришел Тэн, понятия не имеющий, почему и как на самом деле погиб его предшественник, он был горд тем, что смог попасть в такую элитную команду, и даже не представлял, что каждый день восхищенными глазами смотрит на человека, освободившего ему место. Таким образом, теперь о секретном сервере знал только Вадим. И туда он отправил фотографии картин, последняя сделана была прямо в машине, но это ничего, на ней всё было отлично видно. На этом же сервере он хранил первый фоторобот Фатимы, сделанный им еще тогда, в Праге, и все материальны, собранные за годы работы. Его начальство сильно удивилось бы, увидев хоть кусочек этих архивов, потому что большая часть весьма любопытной и несомненно важной информации оседала там, так и не доходя до отчетов и рапортов.

Но на этом список сокровищ в его виртуальной сокровищнице не заканчивался, туда он бережно складывал всё, что удавалось найти – компроматы на влиятельных людей, секретные данные, стоящие на черном рынке сотни миллионов долларов, имена, коды, пароли… Он многому научился за свою успешную карьеру, и самое главное, первое, чему учили всех «желторотиков»: всегда, всегда имей пути отхода. И чем выше ты взлетаешь, тем шире должны быть эти пути. Липовые личности, спрятанная собственность, секретные счета, всем этим он, конечно же, обзавелся, но по мере расширения его полномочий, росла и ценность того, что он мог прятать. Как и когда он будет использовать это? Он и сам пока не знал, жизнь – особенно таких людей, каким был он – всегда крайне непредсказуема, как рулетка, всё так. Но когда придет его время, и судьба даст ему шанс, он сумеет им воспользоваться и взлететь к звездам, туда, где обитают живые небожители. И Фатима, вполне возможно, станет одним из инструментов, которыми он откроет эту золотую дверь. Он понимал, что не сможет использовать ее больше пары раз, может, всего один, но…

– Это как ядерная бомба, – прошептал он, и в глазах отразились огоньки приборной панели, – моя персональная ядерная бомба.

И как будто сама судьба смеялась и торжествовала вместе с ним, на востоке раздался оглушительный взрыв.

– Дом, – констатировал Вадим, и улыбка, похожая на оскал, расплылась по лицу.

«Интересно, кто же она на самом деле?» – вопрошал покойный Анатолий. «Этого мы никогда не узнаем», – голос Вадима. Но шло к тому, что он-то узнает всё.

На востоке снова громыхнуло, еще сильнее, чем в первый раз, а через секунду до Вадима в ночной тишине долетели истеричные завывания серен.

– А это – гараж. – Заключил он с едва заметным кивком.

«Это было волшебство», – продолжал голос в тишине салона. Вадим опустил стекло, вдохнул воздух, пахнущий морской солью и приближающейся осенью, в нем не было и намека на запах дыма, вокруг шумели деревья, темнели на фоне неба недостроенные кафешки, где-то совсем рядом шумел прибой, но отсюда его не было видно. Вадим был королем этой ночи, только что рожденным из огня, набирающимся сил на темной заброшенной улочке, обещавшей когда-то стать районом развлечений. Он был королем, возведенным на трон несбывшимися надеждами, королем обмана, господином разбитых сердец и сломанных жизней. И жестокая Судьба, вырвав из остывающих пальцев трупа, только что вручила Вадиму ключи от его королевства.

Предвкушая будущее, он откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. В открытое окно врывался ночной ветер, а убитый им художник снова и снова вещал о Фатиме.

14

Вид действительно был чудесный, узкая полоска берега, скалы, вдающиеся в море с обеих сторон, а впереди – бесконечность, подернутая дымкой. Ветер, уже довольно холодный, несмотря на яркое солнце, трепал его всё еще черные волосы, но безжалостный дневной свет нет-нет, да и выхватывал иногда совершенно белую волосинку то там, то здесь. Время, думал Пророк, оно всё же течет с разной скоростью, и чем ты меньше, тем быстрее оно летит. Этот берег был таким сотни лет до него, и после него, если сдвиги земной коры или упавший на землю метеорит не изменят его, он будет прежним. Что такое сотня лет для моря? А для человека – предел, которого редко кто достигает.

Он сидел на уступе среди кустов, на том же самом, где мертвый уже художник увидел и запечатлел свою судьбу. Она явилась к нему в образе Фатимы, как являлась многим. Но этот удар Судьба нанесла не ее рукой, он это точно знал, поэтому и сидел здесь, пытаясь совладать с тревожными мыслями и спокойно всё обдумать.

Он поднялся на борт самолета на 8 дней позже, чем планировал, но зато вооруженный полной информацией о том, кого искал: паспорт, права, все документы на имущество (да, он был прав, ярко-красная Хендай была взята в кредит), даже адрес почтового отделения, где этот «Пикассо» получал свои посылки из Китая. Он волновался, но не сильно, да, картину могли купить, но кому, вообще-то, нужен портрет незнакомой женщины? И потом, он мог и не выставлять его на продажу. Как бы то ни было, Пророк был полон решимости получить эту картину, и не сомневался, что получит. В конце концов, он был вором, и пусть он лазил в людские карманы не в физическом смысле, сути это не меняло – если он хотел, он брал.

Зная адрес, я смогу проникнуть в дом, когда этот олух будет на работе, рассуждал Пророк, глядя в экран перед собой, где шикарный лайнер терпел крушение, перевернувшись вверх дном, и забрать картину. Или выследить его до студии и проникнуть туда, если он не хранит свою мазню дома. И еще один тоненький голос, почти забитый этой всепоглощающей уверенностью, шептал, что возможно, всё это бред, галлюцинации, вызванные нервным срывом или опухолью мозга… а что, такое вполне бывает, сегодня ты здоров, а через месяц – уже на кладбище, «это была особо агрессивная форма рака. Нам очень жаль». Вот так-то.

Но художник существует, возразила логическая часть его личность, пытающаяся свыкнуться с тем нелогичным опытом, который с ней произошел, у меня есть все его данные. И видео со спутника, это место, этот берег – всё реально! Хорошо, не унимался голосок, но может, он и не рисовал Фатиму, может, он малевал себе волны и горизонт, чаек, похожих на кляксы… а даже если увидел ее, то просто поразился, может, задумался, что она тут делает, а потом продолжил очередной пейзаж. Или, что более вероятно, она засекла его и разобралась с ним. Он проверял сводки, но целую неделю, пока он вынужден был лечь на дно – в самый неподходящий момент! – никаких новостей об убийстве художника Анатолия не было. Пара бездомных и один убитый в пьяной драке, да и то не в Ухтинске, а в соседнем поселке Софьи. Его могли еще не найти, не хватиться, теоретически такое возможно… но почему-то тревога не отпускала, эти 8 дней вполне могли обойтись ему и ей слишком дорого. Почему-то он верил, даже знал в глубине души, что это видение, или выход из тела, или чем это там было, было не напрасно, не для того, чтобы Фатима сама подчищала все хвосты. На него возложили ответственность, именно потому, что она не знала, не видела, она стала уязвимой.

Кто возложил? Об этом он решил не думать, просто запретил себе. Внутренний конфликт между упрямым убеждением и реальными событиями разрывал, отнимал слишком много сил, а они нужны были ему для дела. Он всегда презирал всех этих глупых, ограниченный людей, пускающих свои жизни под откос ради векового вранья, его мать была такой, бредущей в вечной темноте, но твердо уверенной, что идет к свету. А отец вообще точно знал, что никакого света и нет, все мы – слепые черви, барахтающиеся в большой навозной яме. А вот он получился настоящим миксом не только двух наборов ген, но и двух диаметрально противоположных мировоззрений. Пророк не отрицал Бога, только религию, и не считал Его высшим существом. С годами он пришел к тому, что человечество, вполне вероятно – всего лишь школьный проект какого-то более развитого существа, даже не взрослого и не самого умного. Всё это, все мы – просто задание в школе для сущностей другой ступени развития, сделанное, как получилось, с ошибками и помарками.

И что нам остается? Только сохранять достоинство, принимая то, что мы понять не в силах… и надеяться, что ученик, расстроившись, не выбросит нас на свалку, чтобы начать новый проект с учетом всех ошибок.

Сходя с трапа самолета, он подумал о том, что прилетел в будущее, в какой-то степени так и было, разница во времени превратила 8 дней в 9. Сводки он уже не проверял, выходя из здания аэропорта, он раздумывал, куда поехать для начала: к парню домой? Или поджидать его возле работы и проследить? В итоге он оказался на набережной, вокруг были просто чудовищные толпы, еще в аэропорту он поразился, как много здесь людей, явно гораздо больше, чем привыкли принимать в этих местах, и их количество всё прибывает и прибывает. Тучи журналистов всех мастей, блогеры, охотники за НЛО, мошенники, ночные бабочки, привлеченные яркостью события и множеством потенциальных клиентов, и это не говоря о людях в погонах, наводнивших это злачное место… Садом и Гоморра.

Тревога усилилась, он потерял больше недели, если этот художник нарисовал Фатиму, да еще если у него хватило ума рассказать, где и когда он увидел девушку со своей картины… могло случиться всё, что угодно. А у этого дурня ума бы хватило, обыватели просто шокирующе беспечны. Может, от скудной осведомленности или просто от скудного ума. Я тоже явно не гений, подумал Пророк, приперся в самый эпицентр урагана, чтобы спасти то, что, возможно, этот ураган уже унес.

Но он шел вперед сквозь толпы зевак и журналистов, прокладывая себе путь к ответам. Глаза за темными очками внимательно осматривали каждый стенд с картинами, каждое лицо, выхваченное из людского потока. Однообразные морские пейзажи, вазы с фруктами, кошки и собаки, выполненные на бархате из кусочков настоящего меха… ничего, что могло бы хоть как-то приблизить его к цели. В самом начале набережной, откуда обычно начинали свой маршрут горожане и немногочисленные в обычное время туристы, группы журналистов стояли чуть ли не на каждом метре, операторы с камерами, угрюмые техники и хорошенькие – или не очень – корреспондентки, хмурящиеся, огрызающиеся и подправляющие макияж, чтобы уже через минуту ослепительно улыбнуться в камеру и выглядеть как ангел для простых смертных. Пророк скользил по ним равнодушным взглядом, все они вещали об одном и том же. Его Ада и ее гребаный остров нисколько не интересовали, поэтому он побыстрее скользнул в толпу, ища художников, ища ту самую картину… или даже не одну, если этот любитель молитв и браслетов поймал кураж.

Ближе к центру среди гомона толпы он всё чаще стал слышать слова «взрыв», «пожар» и «трагедия», с островом этот как-то не вязалось, поэтому он стал прислушиваться, не переставая шарить глазами по непримечательным картинам. Он вполне может быть здесь, думал Пророк, когда еще выпадет шанс показать свою мазню такому количеству людей? Да и работа у него со свободным графиком – вряд ли художники-дизайнеры в рекламном агентстве высиживают положенные 8 часов. Нет, наверное, он здесь, перед десятками камер и сотнями журналистов, это же шанс быть замеченным, не говоря уж о том, что из такого количества людей кто-то обязательно купит хоть что-нибудь…

Его внимание привлекла отнюдь не миловидная репортерша, возле балюстрады с облупившейся белой краской перед камерой стоял полный лысоватый корреспондент, явно из местного ТВ, очень уж бросались в глаза его манеры и внешний вид, да и говор явно не тянул на работника Первого канала.

– … в доме покойного хранилось множество картин и материалов для создания картин, – вещал пухляк, противно причмокивая между словами, – причиной возгорания полиция сочла утечку газа. По предварительным версиям…

Внезапно что-то тяжелое сдавило грудь. В доме покойного хранилось много картин и всякой ерунды для создания картин?? Понимание больно кольнуло в сердце, но он отказывался верить. Нет, так просто не бывает, это фантастика… как выход из тела и полет над берегом в другой части материка.

С гулко бьющимся где-то в висках сердцем Пророк стал подходить ближе, стараясь не привлекать внимания, в конце концов, многие с любопытством смотрели на работу телевизионных гуру, и хотя этот смешной толстяк в огромных коричневых туфлях на шнуровке и красной рубашке в клетку на гуру явно не тянул, даже в местных масштабах, возле него тоже затормозили несколько человек, к ним Пророк и присоединился.

–… его коллега Максим Заболоцкий, – опять противное причмокивание. – Коллеги и друзья погибших утверждают, что они общались не только на работе и были давними друзьями. Полиция не исключает, что пожар мог начаться из-за распития спиртных напитков, кто-то из молодых людей забыл выключить газ, а потом оба уже были слишком пьяны, чтобы проснуться и хотя бы выбраться из дома.

– В любом случае, – чмяк-чмок, – это ужасная трагедия, унесшая две жизни и оставившая еще десятки раненых и потерявших жилье людей. Анатолий Евлеев был не только нашим земляком, но и подающим надежды художником, работы которого…

В глазах потемнело. Имя! Его имя. Он мертв.

Случайность? Тот самый несчастный случай? Или Фатима? Чувствуя подкатывающую к горлу тошноту от спазма сосудов, Пророк двинулся прочь. Вода, мне нужна вода – вот единственная мысль, которая билась в голове, а воздух как будто отказывался поступать в легкие. Художник мертв, и Матвей готов был поспорить на всё свое состояние, что это был не несчастный случай. А вот кто за этим стоял, Фатима или…? Кто?

– Мороженое! Холодная вода, квас, соки, газировка! – Грубый хрипловатый голос врезался в его сознание.

Вода, вот что ему нужно. Облизывая пересохшие губы, он повернулся и пошел к источнику звука. Недалеко от группы с местного ТВ под пестрым зонтом стояла полная женщина, как будто сошедшая с карикатуры, перед ней был прилавок-холодильник и бочка с квасом. Пророк по инерции шел вперед, погруженный в мысли, машинально отмечая очень уж колоритную внешность продавщицы.

– Что, котик, жара одолела? – Накрашенные ядовито-морковной помадой губы разошлись в слащавой улыбочке, состоящей из золотых зубов. – Сейчас холодненького кваску налью. Он у меня самый свежий, самый…

– Дайте воды без газа, – задумчиво проговорил Пророк, доставая бумажник из сумки.

– Щас. – Замазанные коричневыми тенями глазки изучающе заскользили по нему. – Журналист? Или из органов?

– Я похож на человека в погонах? – Совершенно искренне усмехнулся Пророк.

– А их хрен поймешь, такая эта братия, – ничуть не смутилась торговка, ставя на прилавок запотевшую бутылку. – Так, значит, тоже журналюга?

– Не совсем, – ему не хотелось продолжать этот тупой разговор, но внезапно его осенило. – Я блогер, может, знаете…