Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

– Я не особо люблю сладкое…, – начал художник, но Вадим не дал ему договорить.

– А я не люблю незаконченные интервью, – он улыбнулся улыбкой голодной акулы. – Время дорого, особенно, мое время. Да и в ваших же интересах, чтобы материал как можно быстрее попал в массы. Пока вся эта шумиха не начала утихать, а интерес к Аде и этому региону – угасать.

– Ну, к такому громкому и окутанному тайнами событию интерес еще не скоро угаснет, – уверенно заявил художник. Опять пытается натягивать поводок, с раздражением подумал Вадим. И тут же принял меры.

– К Аде – да, ее знает весь мир, она свой след оставила. Но не вы, мой друг. Вы пока – начинающий, подающий надежды и т.д., и т.п. А если по-нашему, по-журналистски, таких, как вы, называют «никто и звать его никак». Не упускайте шанс, – добавил он. И подмигнул.

Художник покраснел и замолчал. Пусть подумает, решил Вадим, делая вид, что занят телефоном.

– Почему вы это делаете? – Вдруг спросил Анатолий. – Почему решили написать обо мне, если я никто?

Вадим вскинул брови, глядя на него, как на неожиданно заговорившего человеческим голосом жука.

– Почему? – Он отложил телефон. – Хочешь правду, парень? Что ж, получай. Я – обычный столичный делец, там таких много, но выплывают те, кто умеет крутиться. Ты – неразработанная золотая жила. У тебя есть талант, а талант, если его умело оформить, то есть, найти ему красивую оправу, очень дорого продается. Вот и всё. Ты – мой шанс сделать еще больше денег. Я тебя не знаю, и твои красивые или не очень глаза меня не волнуют, меня волнует то, что я смогу продать. А тебя и твои картины я смогу продать. Если ты не будешь мешать мне.

Этот аргумент, как ни странно, оказался самым правильным. Анатолий и сам жил в той же стране и в то же самое время, пусть и не в столице, но даже в маленьких городках всё решали деньги, всё оценивалось и продавалось, так что этот довод показался ему самым убедительным. В стране, где порядочность и благородство стали мифами, вроде русалок и единорогов, именно жажда наживы служила самым реальным, а потому самым убедительным мотивом.

– Талант – это бриллиант, да? – Улыбнулся художник холодной улыбкой будущей акулы, еще только родившейся и не отрастившей зубы, но определенно обещающей вырасти в зубастого гиганта… вернее, ему так казалось. Невозможно стать волком, если рожден ослом. Правда, довольно часто такие ослы, приобретая жизненный опыт, учились очень даже хорошо лягаться и кусаться. Но Вадим не собирался давать ему такую возможность.

– В точку, – кивнул Вадим, всё, капкан захлопнулся, теперь жертва обречена. – Можно продавать его за гроши в необработанном виде, а можно огранить, вставить в шикарную оправу и выставить на самый престижный аукцион. И тогда богатейшие люди будут биться за твой бриллиант, выкладывая суммы, о которых в таких городках и не слышали.

Он отпил воды, наблюдая, как отравленные семена пускают черные корни в честолюбивом сердце этого олуха. Эти корни разорвут его сердце, так уж устроено это дьявольское растение, но перед этим оно успеет вырасти и дать свои горькие плоды, а Вадим соберет их, потому что для некоторых эти плоды – пища, слаще которой нет.

– Сейчас такое время, – продолжил он, – что каждый мнит себя талантом и звездой. Интернет предоставляет полную свободу, как первичный бульон на рассвете мироздания, туда плюхнулось всё, что только есть, а вот сквозь время прошло лишь стоящее. Художников, музыкантов, танцоров и писателей сейчас как грязи – зайди в сеть, там каждый идиот сливает тонны своего мусора, в надежде быть замеченным и откусить от сладкого пирога славы. Но шанс, он выпадает по-прежнему лишь единицам.

Художник молчал, зачарованный, загипнотизированный, как кролик под лучами фар мчащегося прямо на него автомобиля.

– Каждый день в мире появляется всё больше картин, всё больше песен, всё больше книг. – Вадим понимал, что надо доигрывать, и доигрывал, причем с удовольствием. – Если раньше один писатель-дворянин на страну накалякал какой-то бред, все всё равно читали и восхищались, потому что ничего больше не было. А теперь? Теперь конкуренция уже даже не тысяча человек на место, а миллион. Как думаешь, напиши сейчас Пушкин своего Евгения Онегина, стал бы он звездой? Не факт, он мог просто затеряться в потоке информации, в сотнях, тысячах книг и поэм, которые люди выкладывают в общий доступ. Всё решает случай, попадешь ли ты в струю, или нет. А талант, да, как ни странно, кое-что еще решает и талант, но это, скорее, временные рамки. Например, кто-то через сотню лет откопает твою картину и скажет: «Бог ты мой! Гениально-то как! Как же мы раньше этого не видели!». И начнут изучать твое творчество, напишут твою биографию, устроят выставку, а за твои картины будут выкладывать сотни миллионов, сражаться и даже убивать. Но какой в этом прок тебе, если ты уже сто лет как мертв?

– Этот как умереть от голода, – прошептал художник, – а на твои поминки люди принесут самые изысканные деликатесы.

– Отличное сравнение! Лучше и не скажешь! Вижу, мы пришли к пониманию.

Художник облизал губы, глаза напоминали иллюминаторы, за которыми простирался открытый космос.

– Что еще вам нужно для интервью? – Тон сменился, Вадим снова добился, чего хотел.

– Совсем немного, – он старался сдержать улыбку, пока получалось. – Что мне действительно нужно, и чем скорее, тем лучше, так это взглянуть на твои работы, сфоткать, отослать в Москву. Время – деньги. В твоем случае – большие деньги.

– Студии у тебя нет, так? – Вадим перешел на «ты», уже было можно.

– Нет, я храню их дома. В гараже, – он смущенно улыбнулся, – там просторно, я сам его пристроил и всё там оборудовал. Можно сказать, это и есть моя студия.

– Для фото пойдет? – Деловым тоном спросил Вадим.

– Вполне, я думаю, – неуверенность, сладкая, как дорогой десерт, над которым ты трудился и наконец приготовил как надо. – Посмотрите, как всё будет смотреться в кадре.

Осел накинул овечью шкуру. Сколько раз Вадим видел такое? Он снова едва сдержал улыбку, этот придурок считает себя таким умным и прожженным, даже не представляя, какой страшный хищник пред ним, накинувший вместо овечьей шкуры акулью маску – самое мягкое, что мог себе позволить.

– Я бы хотел посмотреть сегодня, – заявил Вадим тоном, не терпящим возражений, – сегодня же отослать начальству и нескольким владельцам галерей. Знаете Эльвиру Бадоеву?

Глаза парня, итак огромные, едва не захватили лоб. Он жил в глуши, но мечтал о многом, конечно же, он знал художественного директора одной из известнейших столичных галерей. Всегда хотел послать ей свои работы, но понимал, что не пробьется сквозь тот самый «железный занавес», отделяющий «звезд» от «пыли». Он был пылью, да, всё так, пока был, но звезды ведь и состоят из пыли, такой же обычной, просто взлетевшей в небеса. В его случае восходящим потоком, ракетой-носителем или просто всемогущей рукой Вселенной стал этот жесткий тип, но Анатолий понимал: чтобы чего-то добиться в жизни надо быть жестким… и надо уметь прятать эту жесткость, заворачивать в скромность и доброжелательность, как острый кинжал в нежнейший шелк. Довольно простой рецепт успеха, но бесполезный без счастливого случая, а ему этот случай послала какая-то сила, и он не собирался его упускать.

– Знаю ли я Эльвиру Бадоеву?? – Он хохотнул. Погладил прилизанные волосы, браслеты загремели и защелкали. – Знаете ли ее вы??

– Мы не близкие друзья, – снова эта ледяная улыбка. – Но меня она выслушает. И посмотрит то, что я ей покажу.

Вадим вылил остатки воды в бокал.

– Я ничего не обещаю, я лишь посредник. Но она увидит твои картины, а дальше – они либо пробьют себе дорогу, либо нет. Как и бывает в искусстве.

– Я и мечтать об этом не смел, – совершенно ошарашенная улыбка, рука снова метнулась к волосам. – Я всё подготовлю! Мне нужно немного времени, надо выбрать лучшие, расставить для фото, важен свет…

– В 7 вечера тебя устроит?

Анатолий посмотрел на часы, 4:36. Маловато времени, но это не тот случай, когда можно спорить и возражать. Благо жил он совсем не далеко, а картины всегда были в порядке, аккуратно расставленные и укрытые от пыли и света. Нет, с картинами проблем не будет, а вот в доме и в гараже – бардак, нельзя показывать такое миру.

Моя первая фотосессия, подумал он, первый репортаж обо мне! И каким же наслаждением было внимание, даже всего лишь одного человека. Вот он, самый сладкий наркотик, нектар небожителей, подумал Анатолий, и чем больше ты получаешь, тем больше хочешь увеличить дозу. Пока я кайфую даже от одного человека, а потом… потом мне нужны будут тысячи глаз, смотрящих на меня и тысячи сердец, бьющихся для меня. А потом миллионы.

– Да, – уверенно сказал он, – запишите адрес.

11

– Уже без пяти, – сказал молодой мужчина в очках и с длинными дредами, в голосе слышалось осуждение. – Надеюсь, этот тип не опоздает. Это неуважительно.

Он закрыл тонкую кружевную занавеску и отошел от окна. При движении зазвенели многочисленные цепи, прикрепленные к широким мешковатым джинсам. Покрытая татуировками рука нырнула в карман, достала смартфон.

– Ну и рожа! – Парень усмехнулся, в сотый раз глядя на фотографию Вадима на сайте Союза журналистов. – Такой мордой только асфальт жрать!

– Это он умеет, не сомневайся, – гордо заявил Анатолий, он метался по дому, снова и снова проверяя, не забыл ли чего, не оставил ли лишнего на видном месте. Скоро его скромную обитель увидит весь мир, не хочется припозориться в свой дебют. – Такой мне и нужен, чтобы пер, как танк.

Приятель, которого звали Максим, но в сети его больше знали, как Максимуса Фрая, плюхнулся в кресло в гостиной, крошечной, как чулан, и почти полностью заставленной картинами, и снова уткнулся в телефон. Они познакомились в рекламном агентстве, где работал – «подрабатывал», на самом деле, настоящей работой он считал как раз свои картины – Анатолий. Парни сразу сдружились, хотя иногда Макс казался странным, как и все АйТишники. Художники тоже слывут немного (в лучшем случае) чокнутыми, думал Анатолий, так что не мне его судить.

Максим, выглядевший, как помесь панка и ботаника, дикое сочетание, сбивающее восприятие с ног, работал в основном дома, так что никто никаких претензий к его внешнему виду не предъявлял. Широкие джинсы, увешанные цепями, сочетались с массивными ботинками зимой и кроссовками летом, а в качестве верхней части гардероба он неизменно предпочитал классические рубашки или свитера а-ля «мальчик из дорогой частной школы». А выше несочетаемого сочетания джинов и рубашки\свитера свисали длинные дреды, некоторые самых неожиданных цветов вроде малинового и зеленого, ну а дополняли картину очки в изящной оправе на интеллигентном лице. Хрупкое телосложение делало образ еще более несуразным, а вишенкой на торте служили многочисленные татуировки самых разны стилей и направлений. На полностью забитых руках и груди парня можно было среди прочего найти портрет Стива Джобса и Мэрилин Монро, Эйфелеву башню и двух собак (голову немецкой овчарки, выполненную до того реалистично, что, казалось, она сейчас моргнет и залает, и мопса в полный рост), множество надписей на самых разных языках – от цитат из Библии на древней кириллице, до мудреных изречений из Корана на арабском. Так же имелись иероглифы, Максимус любил хвастать, что их написал тибетский монах, а значит, с ним точно не произойдет эта история про «не замораживать повторно» и «лапша с креветкам».

– Может, именно это они и значат, или что похлеще, – подкалывал иногда Анатолий, на что его друг невозмутимо отвечал:

– Даже если так, я смогу подогнать и под это глубокий смысл. А монаху – минус в карму. – И они оба смеялись.

И Анатолий нисколько не сомневался, что будь на этом странном парне написано хоть «очередной кусок дерьма, возомнивший себя духовным гуру», он и это сумеет сделать своей фишкой. Такой уж он был, этот Максимус Фрай. Но при всех странностях и противоречивости, он был хорошим другом и отличным специалистом в сфере информационных технологий, два в одном, как раз для такого случая. Только ему и мог рассказать Анатолий о своей встрече и о шансе, который дала судьба. А заодно – он хоть и был далеким от мирской суеты творческим человеком, но идиотом не был – он попросил проверить своего благодетеля по базам данных. Ждал, кусая губы и ощущая тяжелый ком в груди, но Макс сообщил с изрядной долей удивления, что журналист чист, он на самом деле тот, за кого себя выдает, и действительно работает в Москве в нескольких изданиях как «свободный художник».

– У Бога нет других рук, кроме наших, – глубокомысленно завершил свой доклад Максимус, – а высшая справедливость – не молния с неба, она всегда действует через людей. И этот шанс – это справедливо.

Анатолий с благодарностью посмотрел на друга и пригласил его стать свидетелем чуда. Во-первых, хотелось разделить с кем-то такой важный момент, поворотный момент всей его жизни; во-вторых, ему всё же хотелось перестраховаться, он и сам не знал, почему, но этот тип заставлял его нервничать, ему не хотелось оставаться с ним наедине в своем доме. Нет, он, конечно же, не думал, что тот украдет картины или еще что… просто хотелось иметь группу поддержки, вот и всё.

– Ты бы переставил свой скутер, – Анатолий нервничал, выглядывал в окно в малюсенькой кухне- прихожей, но на улице не было ни души. Только молчаливые соседские дома в вечерней дымке и сияющий скутер Максима. В теплое время года он передвигался исключительно на нем, в холодное – на раритетном Москвиче 2141, доставшимся от деда. – Он на машине, а там места для парковки нет.

– Пусть поставит около тротуара, – заявил Максимус, не отрываясь от телефона, там у него всегда кипела жизнь. – Пусть знает, кто тут хозяин.