Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Анатолий покосился на друга, но ничего не сказал, бунтарство было в крови Максима, как красные кровяные тельца, никуда от этого не денешься. И, опять же, приятно иметь такого твердого парня рядом, когда этот журналист, умеющий и любящий жестко играть, начнет бродить по дому, оценивать картины и раздавать указания, как встать в кадре. Главное, чтобы Макс не перегнул палку, решил Анатолий, он отошел от окна и посмотрел на часы над маленьким столом, за которым он ел. Ровно 7. Опаздывает, начал он, но не успел закончить мысль – в дверь позвонили.

– Ты вроде говорил, что он на машине, – Максим оторвался от телефона, почему-то нервозность друга передалась и ему. – Я не слышал мотора.

Анатолий пожал плечами и молнией метнулся к двери. Наверное, это не он, сосед или очередной свидетель Иеговы… Но, подходя к окну возле входной двери, он увидел знакомый силуэт, внутри всё похолодело. Это, несомненно, был тот самый журналист.

***

Первое, что бросилось Вадиму в глаза – уродливая, дикая помесь панка и маменькиного сынка. Существо сидело в кресле, вальяжно раскинув длинные ноги в широченных джинсах. Оно демонстративно смотрело в экран смартфона, даже не подняв головы на звук открывающейся двери и голоса.

– Проходите, – художник сменил рубашку на какую-то пеструю майку, браслетов, казалось, стало еще больше. Скоро он не сможет руки поднять, подумал Вадим и подавил улыбку.

– Хорошие новости, – сразу к делу перешел Вадим, – я отправил Эльвире Аслановне твою Венеру. Она хочет видеть остальное.

– Отлично!

Домик был как игрушечный, комнатки были настолько маленькими, что в кухне-прихожей едва умещались двое взрослых мужчин. Зайдя, Вадим с любопытством посмотрел на сидящего маменькиного панка, как он его окрестил, тот демонстративно игнорировал его.

– Вы без машины? Я не слышал мотора, – сказал художник, похоже, не зная, как себя вести.

– Да, в паре кварталов отсюда колесо лопнуло, – рассеяно ответил Вадим, с нескрываемым интересом разглядывая обстановку. – Прокатные машины – убитые, но не похороненные.

Художник выдавил вежливую улыбку.

– Это мой друг, Максим, – представил он существо в кресле. – Макс, это тот самый человек, купивший Венеру.

– Привет, – очкастый панк наконец поднял голову, оглядел Вадима претенциозным взглядом, махнул татуированной рукой и вернулся к созерцанию гаджета.

Чудовищный придурок, вынес вердикт Вадим. Тем приятнее будет свернуть его тощую шею. То, что вместо одного его ждали двое, нисколько его не удивило. Барашкам свойственно сбиваться в стада, так они чувствуют себя безопаснее. А то, что они почуяли хищника – это рефлекс, данный природой для выживания.

– Это твой скутер перед домом? – поинтересовался он, спрашивал не просто так.

– Угу.

– Что ж, – он переключился на главного героя вечера, – время не ждет, а Эльвира Аслановна как раз ждет, так что начнем.

– Картины в гостиной, – Анатолий, чувствующий, как сердце подскакивает гуда-то в горло и начинает там трепыхаться, как мотылек, пойманный в паутину, указал на крошечную комнату, соединенную с кухней-прихожей.

Вадим шагнул вперед, гостиная размерами походила на чулан, а теперь, вся заставленная картинами, она и вовсе перестала напоминать комнату для приема гостей. На пути возникли раскинутые ноги панка-ботаника, Вадим решительно перешагнул одну, вторую этот наглый сосунок тут же убрал. Вадим внимательно осмотрел комнатку, крошечный диванчик, одно кресло – занятое этим диким миксом бунта и послушания – советская стенка с посудой и небольшой плоский телевизор, прикрепленный к стене. И множество картин в рамах, на полу, на диване, на стенке, прислоненные к креслу, к стенам. Да этот сукин сын малюет, как электровеник, удивился Вадим, жадным взглядом он бегал по картинам, ища ту самую, но ее здесь не было. Волна злости взметнулась в голове, попыталась накрыть сознание, Вадим ей не позволил. Пока.

– Вижу, ты плодотворно работал, в лени тебя не упрекнешь. Это хорошо. Тот, кто думает, будто на вершине мира люди возлежат на шелковых подушка и пьют Дом Периньон Роуз Голд – никогда там не окажется. Нет, друг мой, там пашут, как проклятые… а вот в свободное время пьют Дом Преиньон и закусывают Уайт Стилтон Голд.

– Что это? –Подал вдруг голос из кресла маменькин панк.

– Сыр с золотой стружкой. – Ответил Вадим не поворачиваясь.

– А на фига есть сыр с металлом?

Вадим не удостоил его ответом.

– Тесновато, зато правдиво, – вынес вердикт Вадим. – Теперь покажи гараж, там ведь самое главное, – он сделал паузу, думая, что сейчас близок к кристальной честности как никогда. – Там твоя студия.

– Для этого придется выйти.

– Ну, тогда с гаража и начнем съемки. – Бодро заявил Вадим и направился к выходу.

Панк так и остался в кресле, но на этот раз убрал свои грабли с дороги еще до того, как Вадим приблизился. Учится, подумал он, и это хорошо. Как там говорят: лучше умереть познавшим, чем невеждой? Как-то так.

Они вышли из домика, художник неожиданно направился к низкому забору и такой же крошечной низенькой калитке, что отделяли его владения от тротуара и короткой подъездной дорожки, и запер ее на щеколду.

– Я ждал вас, поэтому и не запер, – ответил он на вопросительный взгляд своего «благодетеля», – а так, всегда запираю.

И какой в этом смысл, едва не рассмеялся Вадим, любой взрослый может, особо не напрягаясь, перешагнуть этот «неприступный» забор. Барашки, вздохнул он про себя, видимость им всегда важнее сути. Они живут в выдуманном мире: если ты поставил забор – ты в безопасности, если к определенному возрасту обзавелся семьей (не важно, счастливо или нет) – ты нормальный член общества, если ты хорошо зарабатываешь – тебя надо уважать. Он с презрением окинул взглядом этого тупого барашка, возомнившего себя не таким как все, считающего себя таким уникальным и ценным… и тут же взгляд его изменился, как будто кто-то переключал эмоции в его голове нажатием кнопки. Не время показывать свое истинное лицо. Еще не время.

Вдоль домика по узкой дорожке они прошли в на удивление просторный двор, там, прижимаясь к стене домика, стоял гараж, с виду, размерами даже больше, чем жилище. Вадим сразу отметил множество окон, больших и закованных в решетки. Хоть на это ума хватило, подумал он, пока они приближались по бетонной дорожке к странному строению, по обеим сторонам дорожки росла трава, не газонная, просто сорняки, несколько деревьев – яблоня, слива и рябина – свешивали на улицу свои длинные ветки, низенький забор им нисколько не мешал, а вот рядом с гаражом росло какое-то громадное дерево, накрывая ту часть двора зеленым куполом. Перед входом в гараж бетонная дорожка расширялась и превращалась в площадку, от которой две колеи, проложенные прямо в земле, вели к символическим воротам. Игрушечный домик, игрушечный забор, игрушечная жизнь, подумал Вадим, останавливаясь и дожидаясь, пока его спутник подберет нужный ключ и откроет дверь. В метре от нее в той же стене были ворота, через которые художник и выезжал, а между ними висел старинный резной фонарь, совершенно не сочетающийся с обстановкой.

– Знаю, надо бы его спилить, – художник кивком указал на толстенный ствол и могучие корни, выпирающие из земли, – закрывает весь свет. Но его сажал мой дед, это вроде как наша семейная реликвия. И потом, я всё равно предпочитаю работать под открытым небом. Пусть Вселенная видит. Хотя она итак видит, да?

– Наверное, – безразлично ответил Вадим и тут же добавил, – а про дерево надо написать и снять его, поставить картины возле него, и тебе стать рядом. Но это уже завтра, когда свет будет.

При мысли о том, что его удовольствие растянется еще на один день, глаза художник сверкнули, как падающая звезда. Краем глаза Вадим уловил движение слева, повернулся. В окне гостиной маячил тощий силуэт – панк-паинька мониторил обстановку. И до тебя очередь дойдет, мысленно сказал ему Вадим, проживай последние минуты своей пустой жизни.

– Проходите, – Анатолий вошел первым и включил свет, не мертвый белый свет обычных энергосберегающих ламп, а мягкий, светло-желтый. На освещении этого места он явно не экономил.

Гараж был огромным помещением прямоугольной формы. Вдоль стен были развешаны полки и шкафчики, тянулись стеллажи с покрышками, инструментами, множеством банок, баллонов, бутылок и баллончиков. Прямо подарок, восхитился Вадим, этот болван как будто знал, как должен умереть, и старательно к этому готовился. Всё запланировано и записано в Книге Жизни, хранящейся в Небесной канцелярии, да, это бы ему точно понравилось, подумал Вадим и улыбнулся. Художник заметил его улыбку.

– Ну как? – Спросил он, – хорошо я тут устроился?

– Идеально!

И Вадим снова не солгал.

Посередине стояла кроваво-красная Хёндай, но она занимала лишь небольшую часть возле ворот, а всё остальное пространство было отдано картинам. Напротив ворот вдоль всей стены тянулась сплошная столешница, под ней – тумбы, набитые бог знает чем, над ними через равные промежутки высоко располагались окна, все забранные решетками. Света они давали много, но из-за высоты никто не мог увидеть, что творится внутри. Опять хорошо! Подобным образом окна были размещены по всему периметру, и все слишком высоко, чтобы дать возможность любопытным поглазеть. Те, что находились над тумбами и столешницей – заваленной всяким хламом, а также кистями, палитрами с засохшими красками и обломками рам – были чисто вымыты, остальные – не в лучшем виде. Но он же сказал, что редко работает здесь, вспомнил Вадим, да и свет всё равно крадет дерево, вот зачем ему это дорогое освещение. Впрочем, скоро оно уже не понадобится.

На мольбертах за машиной стояли несколько пейзажей и что-то абстрактное, Вадим метался взглядом по картинам, ища ее, ту самую, ради которой он всё это затеял.

– Может, их как-то расставить? – подал голос Анатолий, – или мне стать рядом? Или как?

– Так, – Вадим тряхнул головой, заставляя себя выйти из этого лихорадочного состояния, картина всё равно от него никуда не денется, так что надо расслабиться и наслаждаться спектаклем. Сто лет МХАТу, подумал Вадим, так они в детстве говорили о безбожно врущем и притворяющемся человеке. Сейчас этим человеком был он. – Сначала, я думаю, надо сфоткать и отослать Эльвире Аслановне твои лучшие работы. Она всё же ждет. А потом займемся нашими делами.

– Отбери пять лучших по твоему мнению, – продолжил Вадим, изучая холодными глазами помещение, запоминая каждую деталь, каждую мелочь, которая сможет пригодиться. – Расставь их там, – он кивком указал на свободную площадку перед столешницей, – я быстро сфоткаю и отправлю. К окончанию съемок ты уже будешь знать предварительный вердикт.

– Это как? – Побледнел вдруг художник.

– Это – понравилось ей или нет.

– А если не понравится?

– Она профессионал, как ты и сам знаешь. – Сухо ответил Вадим, – не обязательно любить шоколад, чтобы торговать им. Она может не влюбиться в твои картины, но оценить потенциал, понимаешь?