Он звал волков

– У тебя будет очень хороший учитель по литературе. Я знаю его. Он любит свое дело и отлично находит общий язык с детьми. Иногда он даже разыгрывает сценки из произведений в классе. Ребята сдвигают парты к стенам, расчищая место в кабинете, а потом весь урок читают по ролям.

– Правда? В нашей школе в Стокгольме такого не было.

– Правда-правда. Он тебе понравится.

Мимо окна пролетела какая-то птица, и Кайсе отчего-то подумалось, что Клеменсу хватило бы и доли секунды, чтобы угадать ее название. Они еще долго стояла у окна в абсолютном молчании. Женщина и девочка.

И последняя думала о том, что этот город не так уж и плох. Он сможет стать для них домом.

Клеменс лежал на полу в своей комнате. Красным светом горел ночник. Ему давно полагалось спать, но он не спал. Клеменс думал. Он раз за разом прокручивал в голове встречу с Лундквистами. Они показались ему хорошими. Теми, кто не сможет его обидеть. Ему бы очень хотелось, чтобы они стали друзьями. Клеменс перевернулся на живот и включил последнюю запись на диктофоне. Украдкой он записал свой разговор с Эсбеном и Кайсой на тот случай, если у них не получится подружиться. Клеменсу хотелось, чтобы у него остались хотя бы хорошие воспоминания.

Друзей у него не было. Не из-за того, что с ним было что-то не так. Он был самым обычным. Просто часть знакомых ребят играла в бейсбол, а другая увлекалась хоккеем. Клеменс был лишним в их кругу и отлично понимал это. У него были только фотоаппарат и диктофон. Иногда старший брат брал его гулять со своими приятелями, но это были друзья Мартена. Они водились с ним только поэтому.

Запись на диктофоне оборвалась со смехом Эсбена. Клеменс улыбнулся самому себе. На первом этаже работал телевизор. Родители смотрели какое-то шоу. Отец громко смеялся. Клеменс поднялся с пола и распахнул окно. Скоро пойдет первый снег, наступит зима, а вместе с ней – его день рождения. Может, на этот раз ему будет, кого на него пригласить. Вдруг на уровне его глаз что-то быстро проскользнуло. Даже во тьме Клеменс разобрал ярко-красное оперение. Он вновь улыбнулся. Это был кардинал. Маленькая птичка. Только ему не удалось разобрать самец это или самка. На такой скорости трудно было разглядеть характерную «черную маску», отличающую одних от других.

Клеменс переступил с ноги на ногу, высунулся в окно и попытался рассмотреть горит ли в доме Лундквистов свет. Он горел только на втором этаже. Клеменс попытался угадать, чья это комната. Спят ли сейчас Эсбен и Кайса. Если нет, то что делают? Вот бы у него был их телефон. Но что бы он сказал им, если бы дозвонился? Клеменс приказал себе успокоиться и быть нормальным. Еще не хватало, чтобы они решили, что он чокнутый.

В дверь с обратной стороны поскреблись. Клеменс прикрыл окно и поспешил впустить в комнату позднего гостя. Это был их пес Руне. Только вот никто не считал его за пса, когда видел впервые. В прошлом году его чуть не пристрелили местные охотники, потому что решили, что перед ними настоящий волк. Справедливости ради – в Руне действительно было нечто волчье. Взять хотя бы название породы. Волчья собака Сарлоса[12 - Волчья собака Сарлоса – порода собак, полученная Ландером Сарлосом (1884—1969) путем скрещивания немецкой овчарки с волком.]. Их с Мартеном дед купил его щенком несколько лет назад, когда был еще жив. Он был охотником и всегда мечтал о такой собаке. У Руне были песочные глаза, торчащие уши, темно-серый волчий окрас. Руне не умел лаять, но и выть он тоже не умел. Иногда он лишь подвывал. Дед настаивал, что такую собаку нужно держать на улице, чтобы она знала свое место. Так и было поначалу, но после его смерти, Руне переселили в дом. Его больше не брали на охоту, одомашнили. Теперь он каждую ночь забирался к Клеменсу в постель и спал рядом с ним, позволяя обнимать себя за крепкую шею.

Клеменс нагнулся, потрепал Руне по холке. Пса он любил больше камеры и диктофона вместе взятых. Руне вытянул лапу и уперся ей Клеменсу в колено.

– Приятель, тебе давно пора спать.

Клеменс быстро стянул футболку через голову, бросил ее на пол, забрался в постель и хлопнул по матрасу ладонью. Руне мгновенно запрыгнул следом, тяжело задышал и опустил морду Клеменсу на живот. Первое время Мартен немного завидовал, что Руне предпочитает спать в комнате младшего брата, но быстро смирился с этим. Он знал, что Клеменсу одиноко.

– Знаешь, что сегодня случилось, Руне? Знаешь? Ни за что не догадаешься. Я познакомился кое с кем. Рассказать тебе?

Клеменс часто так делал. Разговаривал с Руне перед сном, потому что так было легче. Он был уверен, что пес его действительно слушает.

– … А потом начался дождь, и они проводили меня домой. Завтра мы опять встретимся. Теперь я надеюсь, что Эсбен попадет в один класс со мной, – тут Клеменсу в голову пришла мысль, которая тут же его расстроила. Прежде он об этом не думал. – Руне, а вдруг в школе он найдет кого-то другого, с кем захочет дружить? И Кайса тоже. Что же тогда делать?

Руне закрыл глаза и ткнулся лбом ему в сгиб локтя.

– Ты что спишь что ли? Я вообще-то с тобой разговариваю. Что будет, если все пойдет не так? Но это же не будет честно, правда? Я первый их нашел. Точнее… это Эсбен и Кайса нашли нас, но какая разница. Ру-не.

Клеменс постарался расслабиться. Он посмотрел на часы. Почти полночь, а он все еще не спит. Клеменс заерзал, выключил ночник и запустил пальцы в теплую собачью шерсть. Он снова себя накручивает. Мама всегда говорит, что он слишком много думает о плохом. Успевает выдумать проблему еще до ее появления. Мартен вот совсем не такой. Он уж точно никогда не тревожится по пустякам.

– Все будет хорошо, – тихо прошептал Клеменс. – Я ничего не испорчу. Ведь правда же, Руне? Ты мне веришь?

Он едва справился с желанием вновь встать и высунуться на улицу, чтобы еще раз посмотреть на окна соседнего дома. Вскоре на первом этаже затих телевизор. Клеменс услышал скрип лестницы – родители поднимались на второй этаж. Спустя несколько секунд дверь в его комнату приоткрылась – это заглянула мама. Клеменс притворился, что спит. Он делал так каждую ночь, и родители всегда верили ему. Или делали вид, что верили. Для Уллы никогда не было важным спят ее сыновья или нет. Главным для нее было видеть, что они находятся в своих постелях в позднее время; видеть, что они в доме и в порядке.

– Йорген, ты посмотри. Руне вновь к нему забрался, – раздался ее шепот.

Ее муж тихо рассмеялся.

– Твой отец был бы в шоке.

– Тише-тише. Ты разбудишь Клеменса.

Дверь снова закрылась, но голоса не стихли. Клеменс услышал, как отец отчитывает Мартена за то, что тот еще не в постели. Старший брат попытался что-то возразить. Уголки губ Клеменса дрогнули. Отец никогда не злился на них с Мартеном по-настоящему. Он просто не умел этого делать. Даже в тот день, когда Мартен случайно подпалил шторы в гостиной, отец ограничился шуткой о том, что они все равно ему никогда не нравились.

Родители закрыли дверь в свою спальню. Все стихло. Через маленькую щелку в окне проникал свежий ночной воздух. В комнате пахло дождем. Клеменс любил этот запах. Ему нравилось, как пахла сырая земля и мокрая листва. Той ночью Клеменс впервые засыпал с мыслями о том, чтобы утро наступило поскорее. Ему не терпелось проснуться, собраться и отправиться в школу, рассказать доклад, отсидеть все уроки, а потом отправиться на прогулку с новыми соседями. Он представлял, как это будет и желал лишь одного – чтобы все прошло нормально.

ГЛАВА 3

ГОЛОД ПАМЯТИ

март, 2019 год

«Каждый день мы ждали его домой.

Моя жена отказывалась запирать входную дверь.

Мы просто ждали».

– из книги Йоргена Янссона «Мы спасены в надежде»

В Раттвике не так уж много мест, куда можно сходить. Еще меньше, где можно найти свежие фрукты и овощи. Кайса знала всего одно такое, но и этого было достаточно. Рано утром, когда Эсбен все еще спал, она надела теплый шерстяной свитер и высокие сапоги, которые принадлежали Софии. В окна бил ветер, смешанный со снегом, поэтому Кайса прихватила из гардероба одну из теплых курток, которых было полным-полно на изогнутых вешалках. Она заправила волосы за уши, перекинула через плечо вязанную сумку, которую нашла на ручке двери кладовой и вышла на улицу. Под ногами захрустел снег. За ночь на крыльце вырос небольшой сугроб, а перилла покрылись ледяной коркой. Кайса переступила с ноги на ногу и подняла голову, чтобы взглянуть на солнце, но его едва ли можно было различить за плотными облаками. Она медленно двинулась вперед. Холодный ветер пробирал до костей, забирался за шиворот и холодными призрачными лапами скреб по щекам и шее. Кайса натянула на голову капюшон, сунула руки в карманы и ускорила шаг. Когда она добралась до фермерского рынка, погода окончательно испортилась. Оказавшись внутри крытого павильона, Кайса стряхнула снег с куртки, сдернула капюшон с головы и встряхнула волосами. Она огляделась. Ее губы тронула улыбка. Раттвик был одним из тех мест, где ничего не меняется. Или меняется, но происходит это так медленно, что трудно заметить. Рынок оставался прежним – те же выцветшие вывески, тот же запах домашней выпечки. Возможно, те же самые люди, что и тогда, в детстве, но этого Кайса с точностью не могла сказать. Она вдруг ощутила желание вернуться в прошлое, в один из тех дней, когда вместе с Софией и Эсбеном бродила между рыночных рядов со сладостями, присматривая торт на день своего рождения. Каждый год она выбирала один и тот же. «Принцесса». Бисквит, ванильный крем и марципан. София рассказывала, что раньше этот десерт назывался «Зеленым тортом», но позже поменял название на «Торт принцесс», из-за того, что был любимым угощением дочерей принца Карла[13 - Карл Шведский, герцог Вестергётландский – принц шведский и норвежский из династии Бернадотов.] – Марты, Астрид и Маргариты.

Кайса прошла вдоль рядов с рыбой и встала напротив прилавка с овощами. Она не успела рассмотреть его содержимое, потому что ее локтя кто-то коснулся. Кайса обернулась, и глаза ее распахнулись от радости и изумления. Перед ней стоял мужчина за сорок в длинной куртке цвета хаки. Он был неаккуратен – неровно остриженные каштановые волосы, мятый ворот рубашки, выбивающийся из-под расстегнутой куртки, щетина, съехавшие набок очки. В руках он держал головку мягкого сыра и плоскую коробочку засахаренных фруктов. Узкое лицо мужчины могло бы показаться некрасивым и отталкивающим, но тепло его улыбки скрадывало всю неряшливость облика, превращая изъяны в харизматичные отличительные черты.

– Боже мой! – воскликнул он. – Кого же я вижу? Кайса Лундквист!

Кайса широко улыбнулась ему в ответ. Она хорошо знала этого человека. Любимый учитель – как и первая поездка в парк аттракционов или первая любовь – не забывается. Его звали Юнатан Бергман. Он преподавал литературу. Даже спустя столько лет воспоминания об его уроках отзывались у Кайсы теплотой под сердцем. Она помнила его старомодный настольный набор – деревянный лоток для бумаг, подставку для карандашей и ручек, многоразовый перекидной календарь. Помнила и обветшалый кожаный портфель с застежками, в котором он носил домой сочинения учеников для проверки. В кабинете Бергмана всегда пахло цедрой – он предпочитал чай с лимоном. На стене рядом с классной доской размещалось широкое полотно с изображением детей из романа Харпер Ли «Убить пересмешника». Кабинет располагался на солнечной стороне, поэтому ранней осенью и поздней весной по партам и лицам учеников скользили теплые блики. В самые холодные дни, которых в Раттвике было немало, Бергман раздавал своим подопечным пакетики горячего шоколада и кипятил электрический чайник, чтобы все желающие могли немного согреться.

– Ох, это вы!

Кайса протянула руку для рукопожатия. Бергман склонил голову на бок, перехватил покупки под мышку и пожал ее ладонь.

– Как же я рад! – он вдруг несколько стушевался. – Слышал о вашей утрате. Очень соболезную тебе и Эсбену. Прошу прощения, что не удалось попасть на похороны. Я только на днях вернулся в Раттвик.

Кайса коротко кивнула.

– Спасибо. Вы все еще работаете в школе?

– Конечно. Я бы не смог заниматься чем-то другим. Особенно здесь. А как твои дела? Как поживает Эсбен? Вы оба живете в Стокгольме?

Они немного отошли от прилавка, чтобы не смущать других покупателей, и Кайса начала короткий рассказ о том, как сложилась ее жизнь. Бергман слушал внимательно, иногда кивал или одобрительно улыбался.

– А мне и рассказать нечего, – вздохнул он, когда Кайса закончила говорить. – Здесь все как прежде. Солнце встает вон там, а садится во-он там. Окна все еще скрипят от холода, а школьные собрания все еще проводятся в старом зале с фортепиано.

– Кажется, вы уже третий, кто это мне говорит. Что здесь ничего не меняется.

– Потому что это правда. Так что ничего удивительного, – взгляд Бергмана вдруг стал очень пристальным. – До чего же странно вновь видеть своих учеников. Обычно они уезжают, поступают в колледж и никогда не возвращаются. Видят Раттвик только на открытках, которые им по почте высылают родители или другие родственники.

– Здесь совсем никто не остается?

– Единицы. Из вашего класса осталось всего четверо ребят, включая Фредерика Норберга, но ему, понятное дело, незачем уезжать.