Он звал волков

– И?

– Полиция все опровергла.

Сив закусила нижнюю губу.

– Я немного помню его.

Эсбен хорошо помнил Клеменса. Порой он думал, что хотел бы помнить больше. Временами – мечтал забыть. Терять друга всегда тяжело. Отпускать его в неизвестность – намного тяжелее. Хотя бы по той причине, что не можешь отправиться за ним. Не можешь ни позвать его, ни коснуться. Клеменса будто бы стерли, растворили, вытравили. Он на самом деле исчез. Бесследно.

В кухне пахло томатами, базиликом и чесноком. Кайса в старом джинсовом комбинезоне стояла у плиты. Приглушенно играло радио. Шторы были сдвинуты в стороны и закреплены прищепками. На улице уже успело стемнеть. По правую руку от Кайсы стояла бутылка белого сухого вина. Она купила ее по совету Юнатана. На столе лежала раскрытая упаковка мятного шоколада «Marabou». Кайса отламывала по чуть-чуть, пока варила томатный суп.

В прихожей послышался шум, хлопнула дверь, и послышался голос Эсбена.

– Я пришел!

Кайса еще немного убавила радио и крикнула брату в ответ:

– Очень за тебя рада!

Он прошел в кухню. С пунцовыми щеками от мороза. В его руках тут же оказалась бутылка вина.

– У нас какой-то праздник или снова заходили Норберги?

– Никто не заходил, я купила ее сама… Ты не поверишь, кого я встретила на рынке!

Эсбен достал штопор и принялся открывать вино.

– Удиви меня.

– Юнатана!

– М-м?

– Ну ты что! Школьного учителя.

Эсбен напряг память.

– А-а, ты про Бергмана говоришь? С каких пор ты зовешь его по имени?

– Он сам попросил. Мы ведь больше не в школе.

– Как у него дела?

– Все еще работает на прежнем месте. В его жизни почти ничего не изменилось. Чем дольше мы тут находимся, тем сильнее мне кажется, что время здесь застыло, когда мы уехали.

Эсбен поставил открыто вино на стол, подошел к буфету со слюдяным витражом, открыл дверцы и взял оттуда два бокала.

– Я тоже сегодня кое-кого встретил.

– Кого?

– Сив Сандберг.

– Дочь Нильса?

– Ага.

Кайса поставила на стол две тарелки с томатным супом-пюре и села напротив брата.

– Какую обидную кличку она придумала для тебя на этот раз? – насмешливо поинтересовалась она.

– Сегодня обошлось без кличек. Сив живой пример тому, что время в Раттвике все-таки шло своим чередом. Я едва узнал ее.

– Как она?

Эсбен зачерпнул ложку супа, подул на нее.

– Очень хочет отсюда уехать, помогает отцу, копит деньги, но это не главное. Я хотел поговорить о другом, – он потянулся к бокалу, сделал несколько глотков вина. – Мы видели листовку о розыске Клеменса. Сив сказала, что Янссоны каждый год развешивают новые.

– Что?

– Да.

– Боже мой.

– Я знаю, что последние несколько лет мы не заговаривали о том, что случилось, но чертова листовка… Я опять думаю обо всем этом.

Кайса накрыла руку Эсбена ладонью.

– Ты все еще уверен в том, что это сделали они. Верно?

– Да. Черт возьми, да. Они как-то навредили ему. Я не знаю. Не знаю специально или случайно. Но это были они.

Эсбен и Кайса придвинулись друг к другу, как заговорщики, которые боятся, что их могут подслушать.

– Это серьезное обвинение. Ты же знаешь.

– Знаешь, что еще серьезно? Убийство.

Эсбен смотрел на сестру неотрывно; зрачки его расширились.

– Ты правда веришь, что его нет в живых?

– А ты?

Кайса закрыла глаза. На ее щеках тоже выступил румянец, но совсем не от холода. Они никогда не говорили об этом столь прямо. За все девять лет – ни разу. Она знала ответ, но сказать вслух – это совсем другое. Это не то же самое, что подумать. У нее сложилось стойкое ощущение того, что она убьет последнюю надежду, если откроет рот.

– А ты? – нетерпеливо повторил Эсбен, запуская ладонь в растрепанные волосы.