Ловцы снов

– Не исключено, – рассеянно согласился Марсен, – но он к делу не относится. Я просто хотел предупредить, что у нас появилась общая проблема. Или, опять же, выгодная особенность.

– Сеньор, – сказал я, – за свою жизнь с una corda я слышал достаточно плохих новостей. Если вы хоть что-то знаете про мою болезнь, то вы могли бы догадаться. Я всё равно не смогу толком отреагировать. Хватит с меня словесных анестетиков. Они на здоровых-то не действуют.

Марсен вздохнул, будто хотел сказать – «ну, я предупредил».

– Дело в том, что я постоянно натыкаюсь на своих реципиентов, стоит мне попасть в один город с ними. Или они на меня натыкаются. И чем больше у них в плей-листе моих песен, тем чаще наши пересечения.

Забудьте всё, что я говорил про una corda, плохие новости и мою стойкость.

Мир, ты очень, очень несправедлив. Я надеюсь, тебе за это стыдно.

Марсен слегка тряхнул головой, сунул руки глубоко в карманы, а взгляд у него стал почти сердитый. Но сердился он не на меня, а на ситуацию в целом. Странно, сейчас он выглядел куда младше, чем при первой нашей встрече. Если бы я не знал, что он дружил с Кейном в детстве, вообще подумал бы, что у нас всего несколько лет разницы. Я об этом думал ещё тогда, когда слушал песни – что Голос всегда один, а возраст у него будто каждый раз другой. Но решил, что просто песни были записаны в разное время.

– Я говорю это для того, чтобы вы не подумали, будто я вас преследую, – сказал Марсен. – Но я сто лет мечтал сюда вернуться. И у меня примерно такое же право заставить вас постоянно меня видеть, как у вас – просить меня немедленно уехать. То есть никакого.

– Ничего страшного, – ровным голосом отозвался я. – Посижу дома. Всегда мечтал всё лето посидеть дома. Я тебе даже скажу, где живу, чтобы ты на меня случайно не натыкался.

– А есть другие варианты? – вмешалась Эгле, бросив на меня уничижительный взгляд.

Марсен развёл руками.

– Мы можем извлечь из этого пользу. Вместо того, чтобы ломать планы друг друга, мы можем их придумывать. Я вырос в Ленхамаари. Уверен, тут ещё остались места, которых вы не видели.

– Ой, – снисходительно сказал я, – можно подумать, ты тут единственный, кто родился в Ленхамаари.

Вместо того, чтобы ответить колкостью или каким-нибудь поучением, Марсен просто спросил:

– А вы уже бывали в заброшенном трамвайном депо?

Эгле тоже вопросительно на меня посмотрела.

– Нет, – неохотно признал я.

Честно говоря, я даже не знал, что оно тут есть.

– А в рощице, которой кончается девятая автобусная линия?

– Нет.

– А до конца запасных железнодорожных путей когда-нибудь шли?

Я увидел, как у Эгле загорелись глаза. Она выросла на книжках про экспедиции в Тихие Земли. Сейчас её внутренний путешественник и внутренний исследователь обнимались, радостно верещали и танцевали буги-вуги.

Я вырос в семье исследователя Тихих Земель. И теперь я был готов всё лето просидеть дома.

– Нет, – сквозь зубы ответил я. – Я там не был. Мне, видишь ли, нельзя далеко и надолго уходить.

– Ой, – снисходительно сказал Марсен, – можно подумать, кто-то способен остановить тебя словом «нельзя». Будь это так, мы бы с тобой вообще сейчас тут не сидели.

Всё, у тебя нет шансов вывести лимит доверия хотя бы к нулю, крючконосый гад.

Правда глаза колет, это да.

– Тебе это всё нельзя, – продолжал Марсен, уже без снисходительности, – потому что ты, во-первых, болен una corda и нуждаешься в подзарядке. Во-вторых, тебя не считают взрослым. Открою тайну – в ближайшее время это не прекратится. Если ты не будешь слушаться взрослых, они будут говорить, что это всё бунтарский дух, юношеский максимализм и переходный возраст, это всё от инфантильности, пройдёт. А если ты будешь их слушаться, они тем более не станут считать тебя равным. Никогда. Даже жаловаться будут, что ты сам шагу ступить не можешь.

– Безысходность какая-то, – мрачно заметил я. – А ты-то что предлагаешь?

Чистые квинты, он ещё ужаснее, когда таинственно улыбается.

– Во-первых, я плеер, который не разрядится посреди дороги. И, к тому же, хранит в себе весь твой плей-лист. Во-вторых, если мы объединимся, нам можно будет делать всё, что угодно. Вообще всё. Вам всё сойдёт с рук, потому что вы вроде как под моим строгим надзором. А мне всё сойдёт с рук, потому что я вроде как с детьми.

– Поправка, – угрюмо возразил я. – Нам можно будет делать всё, что позволишь ты. Нет причин думать, что нам это понравится, я тебя вижу третий раз в жизни.

– Ага, – ответил Марсен. – Конечно, причин нет. Но вы всё-таки подумайте об этом.

И он ушёл. Эгле расстроенно проводила его взглядом.

– Почему? – Спросила она, когда за Марсеном закрылась дверь.

– Он меня бесит, – честно ответил я. – Я бы мог начать выкручиваться. Ну, знаешь, сказать, что все его предложения не звучат как что-то безопасное. Но мы с тобой крепко вляпались в конфликт с целой бандой. В лучшем случае – только с одной. Так что уж не мне про безопасность квакать. Поэтому говорю как есть – просто он меня бесит.

Эгле подошла и присела на краешек кровати.

– Я и спрашиваю – почему? У вас очень похожие мелодии. Почему он тебя бесит?

Я задумался.

Вообще-то, никто не обязан мне нравиться. И я не обязан никого любить просто за факт существования. Я не выбирал себе внутреннюю мелодию. Не моя вина, что я реципиент Марсена. Будь моя воля – я бы вообще una corda не болел.

И самое главное – я не обязан за всё это оправдываться.

– Даже не знаю, – задумчиво протянул я. – Может, потому что я не девочка?

На мгновение мне показалось, что сейчас Эгле меня ударит. Бледные щёки окрасились слабым румянцем гнева.

– Я не хотела тебе всего этого говорить, – очень тихо начала она, – но уже не могу делать вид, что всё нормально. Когда мы его впервые встретили, ты вёл себя по-свински. Допустим, ты отравился и плохо себя чувствовал. Но сейчас? Почему ты говоришь мне гадости? Я-то что не так сделала?

Я молчал. У меня в голове было звонко и пусто. Я сломал что-то очень хрупкое. И не знал, как всё исправить.

– В эти три дня, – продолжала Эгле, – Марсен провожал меня домой по вечерам. Уверена, у него были планы на свой отпуск. Но он торчал тут, в больнице, а потом провожал меня, потому что Кейн рассказал ему про банду Кори. Он не обязан был меня от них защищать. Но он всё равно тратил на меня время. Просто так. Смешил меня разными глупостями, потому что я с ума сходила. Я очень боялась, что ты не проснёшься. И знаешь, что? Если я к нему хорошо отношусь, потому что я девочка, то с тобой я тоже дружу только поэтому. Подумай, хочешь ли ты в таком случае со мной разговаривать.

Она ушла.

Я остался.

Я не знал, что делать.

Кажется, мы никогда не будем теми, кого называют «друзьями детства».