Ловцы снов

Нет, так ему и надо, конечно.

В итоге он мне что-то спел, и я немного пришёл в себя. Теперь, пожалуй, мне надо было побыть одному. Так что я заверил Марсена, что всё в порядке, обещал наябедничать на него Кейну и ушёл домой.

Весь вечер я пугал маму. Налил кипятку в сахарницу, пересчитал все углы локтями и коленями, при попытке помыть посуду чуть не выкинул в мусорку чайную ложку. На этом моменте у мамы лопнуло терпение, и она отправила меня спать.

Спать, ага.

Смешно, да.

Несмотря на то, что последние несколько дней мы очень рано вставали, сейчас я ворочался с боку на бок. Просто глаза не мог закрыть. Они как-то совершенно без моего ведома тут же снова оказывались открытыми и зачем-то пялились в потолок.

Охренеть. Я умею творить звукомагию. Ну да, не так, как Кейн или Марсен, даже не так, как Эгле, я уверен, у меня не получится изменить погоду. Но хотя бы вот эти смешные бесполезные вещи я умел. Ну, одну смешную бесполезную вещь.

Но умел!

Мне говорили, что я всю жизнь проживу с una corda, но это будет не так уж долго, потому что с ней долго не живут. И всё это время мне будет доступна только та звукомагия, которая от меня не зависит. Я не смогу включать свет, не касаясь выключателя, как Кейн. Я не смогу быть ничьим донором, как Марсен. Я никогда никому не надеру задницу с помощью боевой звукомагии.

А тут, оказывается, все ошибались. Оказывается, даже больной una corda может творить звукомагию. Даже такой, который музыкальную теорию-то никогда толком не изучал.

Охренеть. Интересно, как это происходит? Я же отлично знал, почему мне нельзя колдовать. Если очень примерно, то звукомаг тратит на заклинания энергию, а мне тратить, собственно, было нечего. А в тот момент, когда слушал музыку через руки, – так и вовсе был чуть ли не в минусе. И вот как?

Как?

Вот и попробуй заснуть.

Я прокрался мимо маминой комнаты – в гостиную, где стоял наш домашний чиави. Там же лежала мамина записная книжка, в которой я нашёл номер Марсена. Путаясь в кнопках, набрал. Дважды ошибся – один раз трубку просто не взяли, во второй раз я разбудил какую-то старую горгулью и навлёк проклятья на себя и всю мою семью до седьмого колена. На третий раз я всё-таки до него дозвонился.

– Что-то случилось? – Сразу, без приветствия спросил Марсен.

Я помотал головой. Сообразил, что он меня сейчас не видит, и ответил:

– Нет, я в порядке.

Ох, чёрт, ночь же на дворе. Вот пока пробирался в гостиную, я об этом помнил. Как-то не соотнёс это с намерением позвонить Марсену. Хотя я его, кажется, всё равно не разбудил. Я достаточно хорошо знал его голос, чтобы представить, как он звучит сразу после пробуждения.

– Альбин грозился, что ты со мной ни за что не будешь здороваться, – сообщил Марсен. – Если я завтра скажу ему, что ты звонил пожелать мне спокойной ночи, его удар хватит.

– Да нет, – сказал я. – Я не поэтому звоню.

По правде, я немного растерялся. Куча сформулированных вопросов куда-то делась из моей головы. Неожиданно для себя самого, я брякнул:

– Ты знаешь донора Эгле?

– Не донора, а доноров, – спокойно поправил Марсен. – У неё там целая система. Что-то для стабилизации, что-то для усиления, что-то для стабилизации усиления, и так далее.

– И? – Я тихонько отошёл от чиави и присел на подоконник под разбитым окном.

– Знаю, конечно. Там даже несколько моих песен есть. Если говорить о тех донорах, с кем я лично знаком… – Он на секунду умолк, видимо, вспоминая: – Точно видел песни Тони Рика и Яна Ленца. Но больше всего у неё творений Фиро Чимата.

– И как, они похожи? Эгле и… – я неуверенно повторил имя, – …Фиро Чимата. Не склоняется же, да?

– Не склоняется. Он ни перед кем не склоняется.

Марсен снова немного помолчал.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Внешне – точно ничего общего, Фиро жгучий брюнет.

– Так я и не об этом, – нетерпеливо возразил я.

– Знаю, я просто издеваюсь, – безмятежно отозвался Марсен. – А что ты хочешь услышать? Могу сказать тебе, что Фиро – невыносимый, шумный, настырный и несколько буйный тип. Если бы существовали певчие сороки, я бы сказал, что его предками были именно они. Кроме того, он отличный звукомаг и мой приятель.

– Ага, – рассеянно сказал я. И тоже замолчал.

Марсен прервал паузу:

– А на самом деле зачем звонишь?

– Заснуть не могу, – честно признался я.

– Хочешь, чтобы я спел тебе колыбельную? – Развеселился Марсен. – Хорошо, у меня как раз одна есть. Только давай так – я пою тебе колыбельную, а ты желаешь мне спокойной ночи.

– Иди на фиг, крючконосый, – угрюмо отозвался я. – У меня, между прочим, серьёзный вопрос. Только попытайся не ржать надо мной, а объяснить по-человечески.

– Попытаюсь, – серьёзно пообещал Марсен.

Я выглянул наружу. Посмотрел на звёзды. Зажмурился.

– Как я могу творить звукомагию? – Вышло вполголоса, но довольно чётко. – У меня же не должно хватать на неё сил.

– Вот оно что, – откликнулся Марсен. – Я всё думаю, почему ты так впечатлился?

– Ты обещал объяснить, – хмуро напомнил я.

– И объяснил. Вчера, когда мы шли. Помнишь? Вода, воздух, музыка, флейты, игольные ушки.

– Тогда я не понял. Объясняй ещё раз. – Я начинал злиться.

Марсен вздохнул.

– Ну, – начал он, – вообще-то, это очень спорный вопрос. Чтобы на него отвечать, надо сначала разобраться, как возможна звукомагия сама по себе. И в те триста лет, что прошли в нашем мире без Мелодии Духа, все больные una corda действительно не были способны на звукомагию. Вернее, – поправился он, – почти все, кроме одного пианиста. Но это уже другая история.

– И при чём тут я?

– Ты – как раз ни при чём. Может быть, вообще все ни при чём. Вот смотри. Когда ты брал наушники, ты совершал волевое усилие, чтобы услышать музыку?

Я подумал.

– Нет, – ответил я. – Мне просто хотелось не сдохнуть в этот момент.