Ловцы снов

Словом, мне открылся удивительный мир дневного Ленхамаари. Он оказался в меру шумным, в меру пёстрым и потрясающе дружелюбным. Я и не подозревал, что так вообще бывает. Однажды мы отдыхали на ступеньках какой-то пекарни, и хозяйка вынесла нам кувшин лимонада – просто так. Сказала, что мы хорошие дети. В следующую ночную вылазку мы оставили там на подоконнике букет цветов.

Да, традиции ночных прогулок не прервались. Это было замечательно, потому что июль выдался очень жарким. Днём было абсолютно нечем дышать, даже у моря. Опять же, ночные прогулки были хорошей мотивацией выполнять предписания Кейна. Ведь если позволишь una corda себя свалить, то извини, дружище, эту ночь ты проведёшь дома. И все остальные тоже проведут эту ночь дома, потому что договорились гулять только втроём.

Не знаю, каким чудом мы всё это время не натыкались на шайку Кори. Наверное, ночной город берёг нас (или их). Как-то так получалось, что мы с ними постоянно оказывались в разных районах. И узнавали об этом уже днём, если вообще узнавали. Казалось, не было никаких шансов на столкновение. Должен признаться, что немного жалел об этом. Я бы хотел увидеть, как Марсен их расшвыривает. По большей части, из любопытства, потому что я всё ещё не мог представить его настоящим боевым звукомагом. И чуть-чуть – из злорадства, конечно. Слишком уж много нам эти гады крови попортили.

В одну из ночей что-то произошло. То ли моя una corda наконец-то повлекла нас на поиски опасностей, то ли наше везение дало сбой.

Мы уже возвращались с прогулки, провожали Эгле домой. И вдруг Марсен замер посреди улицы, встревоженно вскинув голову. Вскоре и я услышал многоголосый хохот, вопли и чей-то громкий, надрывный плач. Не прошло и минуты, как мы увидели четверых из шайки. Они волокли в подворотни какую-то девочку. Никаких сомнений в их намерениях не было.

До чего же это всё казалось абсурдным. Невозможным. В самом дурном смысле этого слова. Вот ты идёшь по городу, такому дружественному днём, полному магии – ночью. А кому-то в тот же самый момент невероятно страшно и наверняка – больно. В том же самом городе. В двух шагах от тебя. И сколько раз это случалось тогда, когда мы даже не знали об этом?

На мгновение все пятеро оказались под фонарём, луч света выхватил из темноты лицо девочки. Она уже молчала. Наверное, больше не могла кричать и плакать.

Эгле у меня за спиной тихо ахнула. Видимо, пропустила сквозь себя волну боли и ужаса, которые испытывала сейчас жертва этих сволочей.

Я же ощутил холодную ярость. Не уверен, что способен на что-то подобное. Наверное, тоже резонировал – с Марсеном. Потому что увидел, как у него сжимаются кулаки.

– Постарайтесь оказаться как можно дальше, – ровным голосом, не поворачиваясь к нам, сказал Марсен. – Встречаемся на площади Пятой Луны.

– Но…

– Потом объясню, – бросил Марсен, ускоряя шаг. – Бегите.

Мы посмотрели ему вслед. Потом друг на друга.

Ну нет, конечно же, нет. Мы вполне доверяли его распоряжениям, пусть даже не всегда их понимали. Но мы не настолько боялись Кори и его идиотов, чтобы пропустить это зрелище. Нам очень хотелось увидеть, как они огребают. Я мог бы сказать, что мы очень беспокоились за ту девочку, но, к сожалению, это было не так. По крайней мере, что касается меня.

Мы подождали, пока Марсен скроется в переулке, и побежали следом. Высунулись из-за угла.

Но всё, что я увидел, – как он вскидывает руку. В ночной темноте яркой кляксой расплескалось заклинание, звонкое и яростное.

А мне показалось, что я превратился в колокол. В один момент я вдруг стал одним сплошным резонатором. Сердце пронеслось к рёбрам, ударилось о них, причиняя дикую боль, понеслось обратно…

И я понял, что второго раза не выдержу.

***

Голова моя лежала на чьих-то коленях. После первого осознанного вдоха я ощутил запахи свежеструганного дерева, масляной краски и клея. Видимо, колени, приютившие мою бедную голову, принадлежали Эгле. Это запахи мастерской её мамы и, конечно же, её дома. Когда Эгле делают комплименты, она всегда отвечает, что это её мама так нарисовала.

– Живой, – констатировал голос Марсена.

Очень хмурый голос.

Ну да, мы же не убежали, как он сказал. Надеюсь, это не помешало ему как следует надрать задницы шайке Кори. Ещё надеюсь, с той девочкой всё в порядке.

Но это всё я спрошу потом. А сейчас – спать…

***

Второй раз я участвовал при разборе полётов. В качестве зрителя, потому что меня пока не хватало на звуки. Но сейчас я хотя бы что-то видел. Не с самого начала, кое-что пришлось восстанавливать по контексту. Например, я узнал, что Марсену пришлось всё рассказать насчёт ночных прогулок. И, видимо, пообещать больше их не устраивать. Иными словами, в этот раз произошла смена ролей. Теперь Кейн отчитывал Марсена. Надо сказать, делал он это без шуточек, самыми зверскими способами.

– …не было с самого начала! – Вот на этом моменте я очнулся. Нашёл Кейна взглядом – у окна.

– Извини, но мне всё ещё кажется, что ты ошибаешься, – негромко ответил Марсен. Он стоял у двери, прислонившись спиной к косяку.

– Я тоже надеюсь, что ты прав, – буркнул Кейн.

Так, это они о чём?

– Но ты сильно переоцениваешь свою звукомагическую школу, – продолжал Кейн. – Для всех, кто страдает заболеваниями внутренней мелодии, существует официальный запрет на звукомагию. Да, – он предупреждающе поднял руку, – я помню, как ты относишься к запретам. Я помню твои завиральные идеи насчёт того, как происходит звукомагия.

А, понятно. Я думал, это они меня хоронят. Оказывается, не меня, а всего-навсего мои взаимоотношения со звукомагией.

– Эти идеи работают, – жёстко возразил Марсен.

– Нет. Включи мозги и подумай. Головой. Напомни-ка, – он тоже откинулся на стенку и скрестил руки на груди, – как же это звали того звукомага, который тут на днях звучал за несколько инструментов, а потом провалялся двое суток? Ах, да. Его звали Вигге Марсен.

– Но другие…

– То, что многие другие и вовсе на это не способны, не означает того, что звукомагические выкрутасы пройдут без последствий для подростка, больного una corda!

Как дыхания-то на всё это хватило, подумал я, уважительно косясь на Кейна.

– Никто не может творить звукомагию без потерь собственной энергии, ты понимаешь? – Кейн отошёл от окна. – Именно поэтому и существует этот запрет.

– Музыка даёт больше, чем отнимает, – отозвался Марсен. – Иначе пианисты вымерли бы как вид. Здесь равноценного обмена нет и быть не может. Ни у кого нет столько, сколько способна дать Изначальная Гармония.

– Допустим, но эти обмены бывают неравноценными и в другую сторону. В общем, так. – Кейн остановился перед ним. – Лечащий врач – я. И я не говорю, что с una corda нельзя бороться за счёт звукомагии, которую творит сам пациент. Теоретически, это возможно. Но в нашем случае, – он ткнул пальцем в мою сторону, – пациент умрёт от истощения раньше, чем сможет издать хоть звук. Поэтому. Больше. Никакой. Звукомагии. И никаких прогулок по ночам. Все всё поняли?

Он послал мне испепеляющий взгляд и вышел из палаты. Так аккуратно прикрыв дверь, что лучше бы шваркнул со всей дури.

Что касается Марсена, то он, кажется, очень хотел сползти по стеночке. Но вместо этого подошёл ко мне и присел на край кровати.

– Что произошло? – Шёпотом спросил я. Шёпотом – потому что говорить вслух пока не мог.

– Два юных идиота подвергли свою жизнь опасности и чудом уцелели. Один старый идиот не смог их спасти, – хмуро ответил Марсен. Посмотрел на меня – мол, что скажешь в своё оправдание?

– Нам просто было интересно, – сказал я. – Мы никогда не видели тебя, так сказать, в деле.

– Понятно. Мне стоило догадаться. – Он отвёл взгляд. – Надо было объяснить, почему не видели.

– Почему?

Марсен покачал головой, прикусив нижнюю губу.

– Потому что ты не можешь воспринимать боевую звукомагию. В особенности ту, которую творю я. Твоя мелодия привыкла доверять моей, привыкла звучать так же, как моя.

– Но боевая магия мне не светит, даже если бы Кейн не был таким занудой… – пробормотал я.