Ловцы снов

– Слава Изначальной Гармонии, – негромко сказал он. – Наконец-то ты понял, как обстоят дела. Я уж думал, до тебя никогда не дойдёт. Ну, конечно, я бы мог тебе всё это высказать. Но только для того, чтобы ты из принципа убедил себя в обратном. И перестал бы себя грызть за то, в чём твоей вины нет и быть не могло.

Листву взъерошило порывом ветра, словно сама ночь, застывшая в болезненном, беспокойном предчувствии, облегчённо выдохнула. Произнося вслух ужасные вещи, Марсен улыбался, теперь же был полностью серьёзен. Но при этом с каждой секундой всё сильнее напоминал разгорающийся фонарь.

– Так к чему я там приговариваюсь? – Напомнил Альбин.

– А ты сам-то не понял ещё? – Хмыкнул Марсен. – К приёму гостей. В количестве одной штуки. – Строго прибавил: – Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Альбин вздохнул:

– Ну, идём, несчастный. Приговор так приговор. Но тут ты прогадал, гостей у меня сегодня две штуки.

– Фанни? – Обрадовался Марсен.

– Да, – угрюмо ответил Альбин. – Поразительный ты злодей. Нашёл-таки способ меня покарать. Впервые за неделю я хотел провести приятный вечер со своей девушкой, а тут ты.

– А что я? – Невинно спросил Марсен. – Вот когда ты в последний раз проводил приятный вечер со мной?

– Да с тобой же даже не напьёшься по-человечески! – Негодующе фыркнул Альбин. – Опять полночи будем ржать и ещё полночи – играть в настолки и ржать.

– Будем вести здоровый образ жизни, – назидательно сказал Марсен. – Сим сегодня меня отругал за курение. Я проникся.

Глава 16. Шаги

Когда это случилось, я шёл по больничному коридору. Штатный приём у Кейна, ничего особенного. Забавно, подумал я, мой донор взял на себя труд подружиться со мной, мы ежедневно проводим вместе кучу времени, а я всё так же хожу к Кейну, чтобы получить новую порцию его песен.

– …Так сделай что-нибудь! Ты же лучший специалист!

Хм. Я знал этот голос. Конечно, знал. У Марсена был очень характерный голос. Хоть я ни разу не слышал его таким.

– И что?! Чего всё это стоило, если нам не под силу спасти одну-единственную жизнь?!

Голос, который оказался слишком громким. Мне кажется, эхо металось, как молнии, серебристого такого цвета.

Полный коридор серебристых молний. И я.

Шаг. Правая. Левая. Марсен уже не орёт на Кейна. В коридоре только мои шаги. И больше ни звука.

Я иду и философствую. О том, что нечто дарующее жизнь так же хорошо её отбирает. О том, что сейчас завяжется какая-нибудь мерзопакостная фигня. Ну, в духе «мы не должны ему говорить, о нет, он узнал, нам очень жаль, Сим».

Передо мной дверь с табличкой, на которой написано имя лучшего специалиста по болезням внутренней мелодии. Я дошёл до неё слишком быстро. Я предпочёл бы тишину и пустоту коридора. Чтобы она продолжала длиться. В идеале – несколько лет. Потому что когда я открою эту дверь, что-то необратимо закончится. Например, придёт конец моей надежде на чудо, запертой с приговором «пожизненное» за преступления против здравого смысла. Ей пора на эшафот, и эта дверь станет для неё гильотиной. Придёт конец нашему лету. Марсен разведёт руками и уедет обратно, на Западный архипелаг. Эгле снова станет флегматичной, и я больше не услышу, как она смеётся. Возможно, придёт конец дружбе между Кейном и Марсеном. Кейн навсегда останется под жуткими больничными лампами и уже не увидит солнечного света. Марсен навсегда потеряет пустынные берега и руины заброшенных фортов Ленхамаари.

Останется только моя жизнь, совершенно никчёмная. Чьи затакты будут соседствовать с моим, когда я умру? Я не умел быть счастливым. И никого не умел делать счастливым.

Одно я знал точно. Если отступлю сейчас, дальше надо будет притворяться, что я ничего не знаю. Скрывать что-то от врача, который наблюдает за моей внутренней мелодией всю мою жизнь, от звукомага, голос которого и есть моя внутренняя мелодия, и от лучшего друга, который замечает обострения моей una corda раньше меня самого. Им тоже надо будет притворяться, что я ничего не знаю.

Значит, всё превратится в ложь. И всё равно кончится. Но предварительно хорошенько сгниёт.

Останется только моя жизнь, совершенно никчёмная.

Я поворачиваю ручку двери и захожу в кабинет. Надежда на чудо, какое у тебя последнее желание?

Дверь хлопает у меня за спиной. Вот и всё.

– Привет, сеньоры, – говорю я, – ну что, все страшные тайны обсудили?

Марсен не оборачивается, но я вижу, как он опускает голову и сжимает кулаки. У Кейна делается такое лицо, словно вся его кровь вот-вот станет серной кислотой.

Очень, очень кислый Кейн получился.

– Да не парьтесь, – говорю я, – у меня всё равно не выйдет отреагировать. Ну, вы сами знаете. Я и не надеялся, правда. Вы только скажите, сколько мне ещё осталось. Это ведь должно быть что-то серьёзное, раз уж мы с вами втроём не справились?

У Кейна не шевелится ни один мускул на лице. Даже, кажется, губы не двигаются, когда он отвечает мне.

– Понятно, – говорю я. – Ну, я пошёл.

Всё очень просто. Проще, чем я думал.

Надо найти Эгле, рассеянно думаю я. Как-то ей сказать. Более чем скромный срок остался, и то если выполнять все предписания. Но я-то знаю, что всё всегда не так. Что угодно может случиться. Una corda убивает бессмысленностью. Сотни раз бывало так, что больные просто не включали системы жизнеобеспечения. Потому что – зачем?

Ещё есть способность попадать в места, где невозможно подзарядиться. Плееры, ломающиеся в самый неподходящий момент. Рвущиеся наушники.

И моим везением или невезением это всё не ограничивается. Что-то случится с Кейном, я могу попасть к врачу, которому будет на меня плевать. Я не великий мастер заводить друзей. Зато хорошо умею настраивать против себя. Или вот Марсен. Он ведь, вообще-то, боевой звукомаг. Начнётся какая-нибудь дурацкая война, и сколько шансов у него будет выжить?

Да и… если отбросить все шкурные интересы. Это люди, которых я терять не хотел, как бы я это ни отрицал и кто бы ни утверждал обратное. Пусть сейчас я всё необратимо испортил, una corda сожрёт меня за сутки, если кто-то из них погибнет. Это будет реакция, которую мне никогда не выразить. Я просто отключусь.

Мне бы всё это как-то пережить. Уже ничего не будет так, как раньше.

Но кроме вялого равнодушия перед неизбежностью, я ещё чувствовал благодарность. Благодарность Кейну и Марсену. За то, что они не стали увиливать от ответа. За то, что не стали сюсюкать и громоздить слова утешения, от которых плохо и слушающему, и говорящему. За то, что приняли предложение играть честно и играли честно. Гильотина была острая, подсудимый не мучился.

Вот и всё.

***

– Ну что, доволен? – тусклым голосом спрашивает Альбин.

Марсен сидит сгорбившись, неподвижный взгляд устремлён на сцепленные в замок руки.

– Прости, – наконец говорит он.

Альбин фыркает.

– Ты думай в следующий раз, прежде чем орать. Меня же чуть в окно взрывной волной не выкинуло. Первый голос Королевской армии, мать твою…

– Я извинился, – холодно перебивает Марсен. – В знак того, что признал свою ошибку. Просто я не понимаю, какого чёрта все думают, что я великий звукомаг, если моя музыка не может спасти одного-единственного, совершенно конкретного и определённого человека. Сима Нортенсена.

– Вот, – кивает Альбин. – Я тоже не понимаю. Какого чёрта все думают, что я крупнейший специалист, если все мои умения – ставить безнадёжные диагнозы.

Марсен устало проводит рукой по лицу.