Когито Нон Эрго

Я все ещё надеялся найти тот самый домик обходчика из своих снов. И потом, ведь не зря именно с железной дорогой была связана та самая необычная записка из старого дома.

Подъезд на новостройку был огорожен металлическими листами разрисованными местными вандалами. В глубине был заметен остов дома, который был похож на огромного слона с торчащими вверх оголёнными рёбрами. Пока удивлённые рабочие из Средней Азии пытались на московском диалекте, перемежая слова с жестами объяснить где находится руководитель работ и бригадир, я уже порядком подустал. Вскоре небо затянулось тёмными тучами, и стайки щуплых и загорелых рабочих с касками в руках стали прятаться в тёмных проёмах недостроенного здания. Я двинулся в сторону серой будки, украшенной сверху тёмным большим кругом прожектора, который поблескивал, словно глаз необычайного фантастического животного.

Именно туда должен был приехать начальник через полчаса и привезти какие-то там бумаги после согласования.

Внутри сидел неприветливый и неразговорчивый молодой охранник в чёрном костюме, который постоянно вытаскивал из своего пистолета магазин, перещёлкивал патроны на стол и обратно. Что естественно не могло не надоесть мне, я сказал, что выйду покурить, а сам открыл фляжку и сделал пару глотков. Нет, это был не алкоголь. Не настолько же я идиот, чтобы перед встречей со своим потенциальным работодателем напиваться.

В небольшой блестящей фляжке был налит цидониевый сок. Мать недавно принесла мне целую банку, и вот я уже успел пристраститься.

Пока я ждал, перед моими глазами снова предстали те самые часы. Я представил их в малейших подробностях. Часы старинной марки, интересно, как их не разглядели любители поднакопать древностей, или просто рабочие, которые в начале 90-х взялись реставрировать здание в надежде на крупную бенефицию от новоявленных миллионеров.

Небольшая вещица, похожая на работы Штольца Фрира, знаменитого австрийского мастера часового дела, тёмные стрелки остановились в положении трёх часов и пяти минут. Небольшой ангелок указывал пальцем вверх.

Впрочем, зачем они сейчас эти подробности. Если дело пойдёт также, как и в прошлую неделю, то вскоре мне не то что о часах, о еде придётся задуматься.

Но и в этот раз меня ожидало разочарование. Мастер приехал весь какой-то всклокоченный, оттянул галстук, бросил на стол какие-то схемы, и пошёл к прорабу, я не решился к нему обращаться в таком состоянии.

А когда он наконец обвёл меня тяжёлым взглядом своих немигающих глаз, покрасневших толи от недосыпания, толи от хорошего виски, я понял, что и на этот раз меня ожидает полный фурор.

Так и произошло. После того, как мне заявили, что должности рабочего для меня нет, есть только должность, которую можно было охарактеризовать как «подай-принеси-замеси раствор-повесь флажок», я в первый раз сам, толи от усталости в поисках работы, толи от нервов, а может от того, что мои мысли уже были направлены на поиск некоего домика у дороги, бросил «Спасибо, я перезвоню» и удалился.

Как же я после этого улыбался сам себе, когда сидел и лопал мороженное в привокзальной забегаловке… Видимо улыбка отразилась-таки на моем лице, что вызвало нездоровый интерес немолодых дам, коротающих здесь время до отправки своих составов, седобородых бомжей, немногочисленных семейных пар, которые были здесь в явном меньшинстве.

Отлично, подумал я, видимо для них я очередной городской житель, который от бытовухи тронулся умом. Меня же просто забавляло, что в этом городском муравейнике я могу быть не только муравьём, беспрекословно выполняющим свою работу под диктовку социума, а тем, кто волен отказаться и плюнуть на диктат урбанистического алчного и бездумного правления. Пусть и так. Пусть лишь на уровне директора фирмы, но всё же…

Усевшись поудобнее на скамеечку на перроне, я ел самое вкусное в мире мороженное, и улыбался себе. Мир и разум, они намного прогрессивнее любой, самой прибыльной работы. Они, и только они могут оставить след в нашей неспокойной жизни. Только времени на то, чтобы остановиться, задуматься, начать идти в свою сторону против протоптанной дороги на кладбище, увы, чаще всего не хватает.

Для меня это моё небольшое «расследование» стало таким вот шансом вырваться из удушающей действительности, которая загоняет нас, словно рыб в широкие, но все-же ограниченные верши. И чем дальше по жизни, тем верши все уже, кто ж этого не замечал?

К счастью, денег хватило ещё и на рожок с тмином, а также на пачку кефира, на сегодня, к сожалению это наверняка должно было остаться единственным моим ужином.

Но загадка, которая увлекала меня, отчасти заглушала даже голод.

Грохот возвестил мне, что пора поднимать своё заднее место, и следовать к вагону. Когда я уместился на уютное кресло, специально выбрав то, что было поближе к окошку, с которого должно быть видно поселение за насыпью, я услышал странный мотив, который доносился из тамбура. На удивление, из двери вышел не мальчишка с гитарой, и даже не очередной сборщик средств с бегающими глазами, красными от похмелья. Из двери появился дед, какой-то ну уж слишком нескладный, да и выглядел он как-то неуклюже.

Несмотря на шапку-ушанку, натянутую почти на самые брови, дедушка был одет в старый коричневый пиджак и в рубашку, застёгнутую по самое горло.

Лицо покрытое плоской, лопатообразной бородой периодически косилось на пассажиров электрички, но самое странное было не это.

Странным был инструмент, на котором играл старичок. Это была необычная такая смесь шарманки и музыкальной шкатулки.

Иногда из ящичка посередине периодически повторяющейся мелодии доносились звуки похожие на скрип велосипедного колеса, а потом тихие звуки, больше всего похожие на удары маленьких барабанов.

Что-то эти звуки мне напоминали, но я затруднился с ответом на вопрос что именно.

Старичок прошёл по вагону, вышел в тамбур, и мне почему-то стало очень грустно. Он то даже денег не собрал толком. Хотя, судя по его уверенной походке, сбор денег уже ничего особенно не решал в его нелепой, возможно, полной трудов и свершений, но по итогу такой бесполезной жизни.

Я даже на минуту отвлёкся от пейзажей за окном, так мне захотелось последовать за ним туда, в глубину его тёмного железнодорожного бытия, расспросить его о жизни, о горестях и радостях, поджидавших его там, на окраине, за пределами железнодорожного состава. Я запихнул в сумку свой плеер, в пакет положил недоеденный рожок, и двинулся за ним, сжимая в руке квадратную зелёную пачку кефира.

Когда я вышел в тамбур, то от шарманщика не осталось и следа, я закурил, и заглянул в маленькое окошечко двери, ведущей в соседний вагон. Что-то странное валялось на полу, я не придал этому внимания. И тут пришла какая-то слабость во всем теле, казалось ни один мускул не хотел повиноваться. Время остановилось, как в тот раз, в доме, и я увидел того же парня, который в этот раз показывал на зачирканное окошко тамбура, и словно бы кричал что-то, но звуков не было слышно.

Я хотел было повернуться к двери, но не смог, мышцы были как будто-бы заморожены. Последним усилием воли я собрался, и всё-таки смог оторвать спину от стенки тамбура и заглянуть в темнеющую даль. Тёмная крыша и побелённые ставни мелькнули рядом с раскинувшей свои ветки ивой, рядом с небольшим заборчиком, недалеко от леса. Но рядом не было никакой станции. Я подумал, что это, видимо, морок какой-то одолел.

Но позже, уже прильнув к окну, чётко узнал в очертаниях удаляющегося строения ту самую одноэтажную постройку, которую видел один раз во сне. Но до следующей станции было ещё минут пять. Как такое могло случиться? Может быть я уже когда-то проезжал здесь, и запомнил, как выглядел этот домик, а потом перенёс его облик на постройку в своём сне?

Но ведь я никогда не засматривался в окна. Впрочем, всякое может быть.

Однако, коль скоро я нашёл то, что искал, стоило поподробнее разузнать про этот домик.

Я потушил догоревшую к тому моменту сигарету о стенку тамбура, и дёрнул за серебристую дверь, разделявшую вагоны.

В небольшом коридорчике-гармошке, который разделял вагоны я увидел что-то тёмное, валяющееся под ногами.

Я нагнулся и разглядел тёмный парик. «Странно, – подумал я. Зачем этому старикашке было переодеваться?»

Пока наш поезд добрался до полустанка, вечер начал неумолимо отвоёвывать небо у дня, окрасив все вокруг в такой красивый тёмно-синий цвет. Светло оранжевый свет фонарей гармонично вписывался в это вечернее благополучие. Вот реально, а почему мы думаем, что вечер – это чёрные тени?

Пока я, закинув сумку на плечо, добирался до зала ожидания, я пытался найти глазами того самого старичка, а может быть и не старичка, теперь уже для того, чтобы спросить его о причинах его поступка, но найти его в толпе мне так и не удалось.

Тогда я подошёл к находящемуся внутри вокзала ларьку, попросил шипучки и булочку, продавщица, бурча что-то под нос, дала мне два пластмассовых стакана и зелёную бутылочку, наподобие той, в которых раньше продавали пиво. Этикетка на бутылке отсутствовала. Я спросил:

– Что это за напиток, девушка, и почему стаканчика два?

Продавщица, так и не переставшая после моего вопроса жевать жвачку, просто убила меня своей откровенностью. Наклеив жвачку на край тарелочки для сдачи, она устало ответила:

– Да знаю я вас. Вы только запивать берете. А два стаканчика, потому как явно двое будете употреблять, а гигиена- первейшее дело…

Я, вспомнив, как она своими плотными пальцами приклеивала жвачку на блюдце улыбнулся про себя, а она продолжала

– Напиток наш, местный, его приусадебное хозяйство Бесторновых делает, а наклейки оно на местный рынок не наклеивает, только в Москву бирки теснят, а тут продают с лотков, мы вот у них всегда отовариваемся. Вкусно очень, и все из натурального продукта, они там травки всякие собирают, смешивают. Частенько колхозники, эти алкаши, – скривилась продавщица, – из соседских, мне по пьяни все рассказывают… воняет у них там, словно в бане напаренной.

Перед глазами сразу появилась та самая чёрная визитка, которая в своё время так благополучно выпала из кармана странного доктора Георгия, а после оказалась на подушке моего дивана.

«…Тот самый странный радетель. Кто же он на самом деле, почему его визитная карточка была рядом в кошельке доктора?»

Отпив странного напитка, я почувствовал довольно странное послевкусие. Как будто на языке остались частички корицы, только заместо корицы, вкус лимонада больше напоминал вкус тех пряных трав, вкус которых я прекрасно запомнил ещё в детские годы, когда я помогал родителям перегружать снопы сена в овин.

Пришлось запить напиток остатками кефира, привезённого с собой, благо я не успел выкинуть пачку в мусорник.

Я подумал, что нужно поймать машину, заместо того, чтобы переться несколько километров ногами, вышел на старую разбитую дорогу, и обошёл стороной стайку кавказцев, которые от жары обмахивались своими пресловутыми кепками и уже оглядывали приезжего на предмет «Эх, давай подвезу братишка! Садись, недорого…»

Я подумал, что на абсолютно разбитой колымаге, а такие у подобных товарищей только и есть в наличии, я не доеду до конечной цели, и буду ещё долго партизанить в окружающих лесах, пока не обрасту бородой и не стану бросаться на любого проходящего с криками «Гитлер капут!».

Поэтому я выбрался на захолустную трассу, на которой, хоть и стоял одинокий и покосившийся знак остановки, признаков частого движения общественного транспорта замечено не было.

Картина, предстающая перед взглядом одинокого путника, представлялась совсем уж невесёлая. С одной стороны чаща и бурелом, дорогу к которой преграждала плотная стена пожухшей травы, перемешанной тут и там с борщевиком. С другой стороны виднелся промозглый серый горизонт, который казался невыносимо безжизненным на фоне темнеющих валунов кое-как перепаханного поля.

Скрашивала эту картинку почерневшая кровля старого амбара, который виднелся вдали. Крыша его напоминала чёрную пасть старого, застывшего в предсмертном крике животного. Кругляши камней в основании амбара напоминали чешую этого странного животного.