Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

– Григорий Ильич, но ведь меня же обвиняли бездоказательно.

– Да, так разве это было правильно? Это-то как раз является примером того, как нельзя поступать.

– Но ведь это делали, и не кто-нибудь, а коммунисты. Прокурор тот, наверняка, член партии.

– Конечно, – не сдавался партийный работник, – к сожалению, есть коммунисты, которые поступают и не по совести, и не по закону. Но не означает же это, что так все должны действовать. Гдлян и Иванов многое сделали для раскрытия преступлений. Причём, не забудьте, что им, несомненно, помогали на самом верхнем эшелоне власти. Однако в случае с Лигачёвым, как и с другими, следует сначала представить в прокуратуру доказательства вины, возбудить уголовное дело, и только если суд назовёт его виновным, можно писать и кричать о нём повсюду.

– Все вы так, правду зажимаете, как до вас добираются, – воскликнула поэтесса и собиралась ещё что-то сказать, но в это время торопливо подошла Ирина Александровна:

– Девочка, извини, забыла, как тебя зовут.

– Лэсси.

– Как?

– Это мой псевдоним – Лэсси. А вообще я Таня.

– Хорошо Лэсси или Танюша, ты не поможешь нам разложить мороженое в розетки? А то мы боимся, что оно растает, пока мы с Верой управимся. Настенька, – и она повернулась укоризненно к дочери, – разговариваете, а у Григория Ильича все рюмки и бокалы пустые. Как же так?

Хорошо, думала Настенька, что папе помогают Татьяна Евгеньевна и мама, которые то и дело прерывают спорщиков.

Свадьба завершилась спокойно, без скандала. Через несколько дней Володя вынужден был уехать в Ялту на работу, а Настенька осталась ещё на некоторое время пожить в Москве. Теперь она жила в новой для неё обстановке Володиной квартиры, знакомилась ближе с его родителями. Иногда выходила гулять, оставляя сына на попечительство другой бабушки, то есть Володиной мамы.

М И Т И Н Г В Л У Ж Н И К А Х

В один из таких дней двадцать первого мая, поддавшись общему желанию увидеть митингующих, Настенька поехала в Лужники, где под открытым небом у стадиона собирались тысячи москвичей и гостей столицы по случаю предстоящего первого съезда народных депутатов СССР.

От метро дорожка вела прямо к стадиону. У самого её начала стоял молодой никому пока неизвестный человек приятной наружности. Он не так давно окончил педагогический институт имени Ленина. Отличие его от других студентов состояло, прежде всего, в том, что ещё до окончания вуза он уже знал, что никогда не будет преподавать, то есть делать то, чему его учили, а влиятельные лица обеспечат ему персональную заявку на приличную должность в солидном ведомстве.

Чуть позже он станет помощником городского головы Попова, в связи с чем лебезившие перед ним и искренне верившие в его большое будущее женщины будут ласково называть его "наш Серёженька", завоюет право называться советником президента, что вскоре резко изменит к нему отношение и заставит бежать за границу, спасаясь от правосудия, а пока здесь перед стадионом имени Ленина он приглашает всех желающих принять участие в митинге, на котором будет даже борец за демократию Ельцин.

Солнце ещё не палило настолько, чтобы нельзя было его выдержать, но пригревало, напоминая собой, что лето уже рядышком. Настенька пробиралась сквозь толпу поближе к наскоро сколоченной деревянной трибуне. На неё уже поднялась группа людей. Председательствовать поручили народному депутату СССР Гавриилу Попову. Он сообщил, что митинг проводится по инициативе клуба "Московская трибуна", общества "Мемориал", комитета писателей в защиту перестройки "Апрель", клуба "Демократическая перестройка"…

Настенька и не представляла, что такое множество клубов и обществ создано в защиту и помощь перестройки. Это удивляло, поскольку о перестройке писалось в каждой газете, говорилось в каждой передаче. Никто не мог бы назвать противников перестройки. Но вот ведь считалось, что её нужно защищать и поддерживать. Столько людей боролось за перестройку, но никто не мог сказать чётко, что же собирались построить в результате этой перестройки.

С трибуны сообщалось, что идея митинга в том, чтобы дать наказ избранникам первого съезда депутатов трудящихся, который должен начать работу через несколько дней, о том, как вести съезд, что говорить на нём.

Первое слово председатель митинга предоставляет Борису Николаевичу Ельцину. Он тоже уже избран депутатом. Привычным жестом руководителя оратор то ли провёл рукой по волосам, то ли поприветствовал собравшихся.

Настенька впервые видела этого человека. Никаких мыслей о том, что он будет влиять на её жизнь в ближайшем будущем, не было. Краем уха слышала о его выступлении против Горбачёва. Это казалось интересным. Нынешнего генсека, его бесконечные словоизлияния она не терпела. Кто-то выступил против – это уже хорошо. Кое-что говорили о Ельцине гости на свадьбе. Теперь представилась возможность самой увидеть и оценить.

– Дорогие товарищи!

Его слушали внимательно. Его хотели понять. Ему хотели верить.

– У нас есть серьёзные опасения, что проведение съезда будет, как обычно, формальным. Этого нельзя допустить. Мы просим вас, наших избирателей, следить внимательно за ходом съезда и поддерживать наши инициативы. Мы будем бороться там, а вы нас поддерживайте на улицах.

Вы сами видите, что уровень жизни народа снижается, авторитет партии падает. Мы требуем проведения внеочередного двадцать восьмого съезда партии, на котором избрать новый состав центрального комитета партии и политбюро.

Ельцин взмахнул решительно рукой. Как по команде в нескольких местах раздались разрозненные крики "ура!". Их стали подхватывать и слово "ура" теперь неслось более сильной волной. Однако люди только начали раскачиваться. Опять те же голоса прокричали другое слово "Ельцин!". И уже натренированная первыми криками, теперь дружнее, толпа стала скандировать:

– Ельцин! Ельцин! Ельцин!

Настенька не была готова к такому повороту дела, но почему-то голос её тоже рванулся и она, удивляясь сама себе, заметила, что тоже кричит это же имя Ельцина. Может, оттого, что он посмотрел в её сторону, и неудобно было не кричать, может, общие крики рядом вырвали крик и из неё.

После Ельцина у микрофона стал писатель Адамович и заговорил о событиях в Грузии.

Да, Настенька помнила. Как бы далеко они с Володей ни были от политики, думая о своём семейном счастье, телевизор иногда включался, и о гибели людей при столкновении с войсками они кое-что слышали. Адамович обвинял войска и Горбачёва.

Тут я позволю себе опять обратиться к моему хорошо информированному читателю. Можно, по-моему, понять Настеньку, не знавшую решительно ничего по этому вопросу. Слушая того или иного оратора впервые, всегда думается, что он говорит правду, и хочется ему верить. Но было же перед этим и выступление по телевидению самого Горбачёва по этому поводу, в котором он говорил:

"…То, что произошло в Тбилиси, безусловно, причиняет ущерб интересам перестройки, демократизации, обновлению страны. Решения, действия, поступки безответственных лиц привели к росту напряжённости в республике. Зазвучали антисоветские лозунги, призывы оторвать социалистическую Грузию от братской семьи советских народов. Ложные ориентиры сбили с толку часть людей. Возникли беспорядки. Погибли люди, пролита невинная кровь. Неизмеримо горе матерей и близких, глубока наша скорбь".

Слушая выступавшего на митинге, трудно было поверить, что он не прав. Значит, опять виновны партийные лидеры? Значит, прав Ельцин, когда говорит, что необходимо переизбирать партийное руководство? Интересно, что бы сказала Настенька, если бы узнала о словах Рыжкова, главы правительства СССР, во время обсуждения Тбилисской трагедии на заседании Политбюро партии? Удивительно беспомощным выглядел первый человек в правительстве, говоря:

– Мы в эти дни в Москве были, а что мы знаем? Я – председатель Правительства, а что я знал? О гибели людей в Тбилиси в "Правде" прочитал. Секретари ЦК знали. А вот мы, члены Политбюро, в Правительстве ничего не знали… Мы должны иметь своевременную и правдивую информацию. Куда это годится? Командующий округом там действует, а мы в Москве ничего об этом не знаем. Он возьмет и арестует всё Политбюро Грузии. И мы опять узнаем об этом из газет. И Михаил Сергеевич, оказывается, не знал. Так что же это у нас происходит? Армию применяем, а Генсек об этом узнаёт только на другой день. Как мы выглядим и перед советским обществом, и перед всем миром? Вообще у нас получается, куда ни погляди, что делаются дела без ведома Политбюро. Это еще хуже, чем если бы Политбюро что-то неправильно решило.

Вот ведь какая трагедия, читатель. Не только Настенька ничего не знала и не понимала, но и правительство, и Политбюро. Мне самому доводилось читать в книгах американских писателей о том, что в США служба безопасности настолько широко и внимательно следит за каждым человеком, что стоит ему хоть раз по малейшему поводу оказаться в полицейском участке или любой другой серьёзной государственной конторе, как его имя со всеми подробностями заносится в компьютерную картотеку, и, уж попади он вторично в любом месте страны, обязательно найдутся и его первые данные. Думаю, правда, что и советское КГБ работало не хуже в этом отношении. Но вот ведь какой ляп получился. В столицу республики введены войска, произошли столкновения с народом, а никто не может ответить не только на вопрос, чью команду выполняли войска, но и кто кого бил: войска народ или какие-то подставные люди под видом солдат армии в целях провокации. Так что простим Настеньке то, что она, слушая митингующих ораторов, никак не могла разобраться, кто прав, кто виноват, и верила больше не разуму, который мог опираться на точные факты (а у Настеньки их не было), но больше на эмоции и интуицию, которая, увы, может и обмануть.

И какие же люди выступали на митинге!

Слово взял академик Сахаров. Он тоже говорит о национальных проблемах. Тоже желает предстоящему съезду стать политической силой в стране. Тоже переживает по поводу распространения власти мафии.

Затем какой-то Бабкин говорит о том, что в Пекине сейчас идёт революция. Призывает поддержать бастующих китайских студентов. Но уверен, что без Горбачёва ничего сделать нельзя.

Его слова площадь принимает без восторга. Зато аплодируют представителям Прибалтики, говорящим о стравливании народов СССР между собой, о том, что в их республиках идёт народно-освободительная борьба за самоопределение, которую поддерживают академик Сахаров и поэт Андрей Вознесенский.

"А будет ли выступать здесь сам Вознесенский? – подумала Настенька. – Любопытно было бы послушать его". Но поэты в тот день не выступали. Кто-то говорил о необходимости превратить съезд в учредительное собрание, кто-то требовал выступить в защиту карабахского комитета, которого недавно арестовали, кто-то заявлял, что путь вперёд не означает ещё пути к демократии.

С большим неудовольствием Настенька услыхала, что у микрофона Юрий Черниченко. Она вспомнила рассказ Володи о том, как сотрудники института "Магарач" пытались связаться с автором нашумевшей статьи о вырубке виноградников, чтобы объяснить истинное положение вещей, и как он отказался от встречи с ними, заявив по телефону, что тема для него уже закрыта, и заниматься он ею больше не намерен. То есть правду слушать не желал. Сейчас Черниченко опять говорил о сельском хозяйстве, но с политической подоплёкой:

– Есть народы, у которых нет своей земли. Это, например, евреи, крымские татары. Но и у русских, украинцев нет своей земли. Аппарат командует, что и как сеять. Но командует бездарно. Нам всё трудней и трудней прокормить себя.

"Это всё болтовня, – говорила сама себе Настенька в ответ на выступление Черниченко. – Володя рассказывал о Голодриге. Десять лет тот командовал Всесоюзным институтом и фактически руководил направлениями всей отрасли винограда. Какие указания давала ему партия? Увеличивать урожайность винограда. Так это и правильно. А где сажать, решали учёные и сами колхозы. Да и в истории с Хрущёвской кукурузой виноват был не столько Хрущёв, сколько те, кто посоветовал с научной точки зрения увеличить посевные площади под кукурузу. Конечно, если хочешь обругать кого-то, так и самое доброе его дело можно обернуть в злой умысел. Сегодня все пришли именно ругать, а не давать депутатам советы и наказы, о чём предполагалось в начале митинга".

Мысли прервали крики "ура!". Народ ликовал по случаю объявления выступления Гдляна. Занимайся или не занимайся политикой, но не слышать имена следователей Гдляна и Иванова, становящихся национальными героями, было невозможно. Настенька прислушалась.

Оратор начал с благодарности публике за овации в его честь. Затем продолжил выступление, достойное настоящего артиста:

– Нам отсюда с трибуны виднее, чем всем вам, что сюда пришло море народа сказать и узнать правду. А почему здесь нет представителей нашего славного Политбюро? Почему нет замечательного секретаря Лигачёва? Я отвечу. Аппарат боится народа. Аппаратчики обвинят нас в том, что мы пришли сюда будто бы заигрывать с народом? Хорошо. Но почему же они не пришли, чтобы так сделать? Потому, что они боятся, что им скажут здесь: вон отсюда! Потребуют нести ответственность за всё, что происходит.

Сегодня весь наш народ в опасности. Мы находимся в глубочайшем кризисе как экономическом, так и политическом. Загнивший, продавшийся аппарат не даст нам свободы. Мы должны очиститься от них.

У нас много было певунов, особенно на стадии проведения выборов. Но не допускайте иллюзий. Не думайте, что всё обещанное, будет сделано. Подлинно демократические депутаты на съезде в меньшинстве, но они будут бороться. Аппаратчики должны отдать власть народу. Готовьтесь к политической борьбе.

Против нашей группы по борьбе с преступностью организована политическая провокация. В ЦеКа есть люди коррумпированные, связанные с Узбекистаном.

Гдляну кричали "Не дадим в обиду", "Мы с вами", "ура!".