Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

Настенька замерла. Они уже успели привыкнуть друг к другу. Но впервые на них смотрело столько людей. Что он хочет сказать? Какими словами? Многие Настенькины гости Володю не знали. Не растеряется ли он? Станет ли говорить о сыне, о том, как он давно уговаривал её выйти за него замуж, а она отказывалась. Ах, вот это не надо было бы.

И тут Володя достал из-за стула гитару. Это её, оказывается, только что пронесла за спиной Верочка, которую Володя шёпотом о чём-то попросил. Да, конечно, он хотел гитару.

Володя сделал несколько щипков по струнам, проверяя настрой инструмента. Гитара ответила одобрительно. И Володя запел:

– Тёмная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь

и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Услыхав неожиданно слова любимой песни в таком знакомом исполнении, Настенька опешила. Этой песней он отвечал на её тревоги. Она действительно смахивала иногда слезинку над сыном, когда думала, что здесь могла быть и их настоящая дочь. Неужели он замечал? А Володя продолжал покорять сидящих за столом своим мягким тёплым голосом:

– Как я люблю синеву твоих ласковых глаз,

Как я хочу к ним прижаться сейчас гу-ба-ми…

И тогда он отставил гитару и наклонился поцеловать глаза своей невесты. Они были полны слёз.

А все через секунду закричали: "Горько!" Настенька встала. Руки взлетели к плечам. Сквозь голубой туман слёз она увидела его, Володины смеющиеся счастливые глаза. Их губы сошлись, а кругом скандировали: "Горько!" и считали… Кто знает, сколько?

Тут поднялась Лола.

– Прошу внимания. Мне кажется, самое время сказать вам одну приятную новость. Вот у меня в руке последний номер журнала "Юность". В нём опубликована подборка стихов нашей молодой талантливой поэтессы Джалиты.

Настенька не поверила своим ушам. Никакие стихи в журнал она не давала. Лола тоже знала об этом, как и то, что стихи она сама принесла, но их трудно было протолкнуть в печать. Только тогда, когда в редакции узнали, что Джалита – это та самая девушка, о которой было целое дело с убийством, стихи пошли. Лола не стала говорить о таких деталях. Сегодня был праздник.

– Настенька, я дарю тебе твою очередную публикацию и желаю больших творческих удач. Ура!

Все дружно подхватили и трижды прокричали "ура!". А потом заставили Настеньку читать стихи из журнала. Но она сказала, что хочет прочитать новое стихотворение, которое больше подходит к сегодняшнему дню. Все приготовились слушать, и Настенька обратилась к жениху:

– Володенька, ты только что спел мне, а я хочу тоже выразить тебе свои чувства, но так, как умею я.

Она выдержала паузу, собираясь с силами, вздохнула глубоко, как перед боем, и начала:

– И упала озёрная синь

среди елей, берёз и осин.

Из травы под одной из елей

Мы с тобой в синеву смотрели.

И, мои разбирая косы,

ты рассказывал про берёзы.

И про то, как у наших осин

И у нас вдруг родился сын.

Я однажды три слова сказала,

Попросив обо всём с начала.

И опять ты начал рассказ

О любви у берёз и у нас.

И, вздыхая в небесную стынь,

Улыбалась озёрная синь,

Значит, будет счастливым наш сын.

Володя вскочил и обнял Настеньку, а гости тут же закричали "горько!" и снова считали, а они, целующиеся, ничего не слышали. Они были счастливы и целовали за это друг друга.

Свадьба шумела. Верочка время от времени бегала проверять, что делает Женечка. Настенька выходила его кормить. За столом уже опять спорили. Ругали Горбачёва. Вспоминали Ельцина. Многим нравились слухи о непокорном противнике номенклатуры. Кто-то назвал его Робин Гудом.

Евгений Николаевич вспомнил слова молодого поэта о том, что они против любого правительства. Поэт сидел недалеко, и он спросил:

– А всё-таки, что ты имел в виду, когда говорил, что вы против любой власти?

– Да то, что мы будем всегда в оппозиции, кто бы к власти не пришёл.

– То есть вы против в любом случае уже заранее, чтобы не предложила власть?

– Вот именно так.

– А если власть хорошая и предлагает то, отчего тебе явно будет лучше.

– Власть хорошей не бывает.

– Я понял. Вы нигилисты бездумные. Вы не знаете, чего хотите. Вам лишь бы выступать против, чтобы вас заметили. А против чего именно, вам всё равно. Это даже неинтересно. Я и спорить дальше не хочу. Но мне вас жаль.

– А не надо нас жалеть. Вы нас никогда не поймёте.

– Где уж нам?

– Евгений Николаевич! – Это вмешалась Татьяна Евгеньевна. – Вы опять спорите? Оставьте мальчика в покое. Никак за вами не уследишь. Вы и тут митинг устроите.

Настенька уходила, возвращалась, слушала новые темы. Политические аспекты только начали обозначаться в её сознании. Пока что она понимала лишь то, что положение в стране сейчас никого не устраивает. Она видела, как папа внимательно следит за возникающими спорами и неожиданно прерывает их новым тостом или какой-то шуткой. Пришедшая к Настеньке молодёжь была настроена агрессивно против всего и не хотели скрывать этого, а за столом сидели настоящие и бывшие работники ЦК комсомола и партии, которым это было весьма неприятно. Удержать от взрыва страстей, да с горячительными напитками было трудно.

Молодая поэтесса, узнав, что Григорий Ильич работает в ЦК партии, подсела к нему с вопросом, почему организована травля следователей прокуратуры Гдляна и Иванова. Эти имена не сходили со страниц газет и были темой спора на всех перекрёстках.

– Значит, Лигачёв действительно замешан в коррупции, если Иванов по телевиденью сказал о нём, а их за это сняли с работы, – язвительным тоном говорила она.

– Девушка, как же можно обвинять публично человека, если нет в руках доказательств?

Настенька проходила в это время мимо и на этот ответ немедля среагировала: