Приглашение на казнь (парафраз)

, не вмещал в себя столько смысла. В общем, заголовочек ещё тот. Журналюги, одним словом!

Дальше было написано:

Публика и кричала, и хлопала, и хохотала. Свистала ещё, когда один за другим выходили на эстраду летнего городского театра заслуженные артисты, члены городского выездного театрального суда: председатель, секретарь, Боки, Маскерони; прокурор занял место за импровизированной кафедрой; защитник, всеми уважаемый (как же защитник может быть неуважаемым?), занял своё место за импровизированной (это слово подразумевает наскоро сколоченную и сколоченную не надолго мебель, одним словом, театральная декорация), за импровизированной конторкой занял место, с виду очень похожий, ну, хотя бы, заячьей губой и синими бровями на Романа Виссарионовича, адвокат Роман Виссарионович.

Трудно поверить, что такое длинное предложение мог написать какой-нибудь журналистик, репортёрчик, журналист, репортёр, пусть даже журналюга, как сказал композитор, пусть даже в соавторстве с каким бы то ни было… Но… что сказать? Да вот, уже сказали:

Мы память,

Мы память,

Мы вечная память

Друг друга.

И ещё надо сказать, я знаю – эти оба раньше специализировались на обозрении театральных спектаклей, но так как жизнь всё больше становилась (становится) театром, то, понятно – и жизнь обозревать им было, как говорит удачный фразеологизм и идиома, являясь в то же время устойчивым словосочетанием – «с руки» (идиома вообще-то говорит – «не с руки»).

Дальше журналюги анализировали, синтезировали и интерпретировали. Речь шла об открытом заседании городского суда в Городском открытом летнем Театре, которое (идея пришла в последний момент в голову одному из шуринов-братьев-муринов), которое было решено провести в форме циркового или, хотя бы, театрализованного представления. Потом уже выяснили, что такая традиция существует ещё со времён ранних рыжих неандертальцев.

Взвился занавес! – так начиналось обозрение или, если кому-то хочется – репортаж.

Секретарша суда, в маске цапли, как всегда (цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла), начала с «Суд идёт!» И пошли! на все манеры: на две четверти, на три (вальсом), на четыре четверти, тридцать шестыми, синкопой, чтоб выделиться, каждый из себя нота, а кто аккордом… и снова вальсом, вальсом на три четверти… и вальсом и строевым шагом, Примитивно? Да! Такая камарилья, такая…

Надо различать несколько значений этого слова, первое, например: (от испанского camarilla) Придворная клика, влияющая интригами на государственные дела в интересах личной выгоды

, – будте внимательны! неспроста! – второе, например: «Камарилла», секта, продвинутые каиниты – обещающие тайную жизнь, взамен на удачную маску, которую они вылепят из твоего лица (маскарад!); третье: (camera (лат.) от здания правительства, в котором контролируют вес товаров. Все эти значения не имеют к нашей камарилье никакого отношения – так, в голову пришло.

А ещё – это куча зудящих, совокупляющихся комаров, рой, этакая камарилья, и, в этом случае, учень удивительно утверждение, что молодые самки пищат не так как старые. Мало того, установлено, что самцы делают выбор в пользу старых самок. Знаете, как сказано: «Некрасивых девушек нет, есть мужчины с плохим вкусом».

Это тоже, как говорится, не пришей к нашей камарилье хвост.

На самом деле, всё это, конечно – создания, креатуры

. Всё бутафоры, механики и швеи… в день создания создали действующих лиц. Ленточки, бусы, разноцветный тюль, масочки, полумасочки, пружинки, защёлочки, папье-маше одним словом, другим словом – обман, хотя, при определённом освещении, всё же (опытный читатель и зритель понимает) могут навести мороку, в том смысле, что напустить страху… могут, но не напускают – никто не пугается; потому что все законопослушны, лучше сказать – законопроницаемы… все ли?

Однако, прежде, всё же, о «камарилье».

Разделяя мир на две части… ну, на какие две части можно разделить рой комаров? Сначала на самочек и самчиков! В любом случае, по этому признаку (sowieso) только две части. И в этом смысле мир весь состоит из пар: мальчик – девочка, хороший – плохой, толстый – тонкий, север – юг, восток – запад, революция – контрреволюция, вот ещё хорошая парочка: микрокосмос – макрокосмос. Об этом давно уже сказано… кто только об этом ни говорил? Гераклит, Протагор: вечное сражение, война… а что, когда не воюют – интересна жизнь? Да и где мы видели, чтоб в мире, хоть на секунду прекратилась война? Кто с кем и с самим собой не воюет? Это уже давно известно!

Платон ещё мне нашёлся! – было бы приписано дальше, если бы было приписано.

Ага, да, правильно: «Избытком мысли поразит нельзя, – снова умная приписка была бы, – так удивите недостатком связи»

И я ещё от себя… в смысле последней парочки, в смысле последней парочки хочется только ещё сказать, что – пропал человек, и пропал целый космос, пусть и микро. С другой стороны: расплакались все – пропал! пропал и никогда больше, и никто так же! она была просто прелесть… она была лакомый кусочек… а бёдра у неё, когда она проходила мимо, стоили всех любовных историй, сочинённых сочинителями: про Авраама и Сару, про Исаака и Ребеку, про Абеляра и Элоизу…

Всегда найдутся, конечно, для которых и космос не космос, и мир не мир, и человек – мошка…

Всё! Выходим!

Таким образом, выходя и двигаясь дальше к психическому и социальному осознанию нашей метафоры, мир разделяется на нападающих и защищающих(ся). Уже независимо от того, мальчики они или девочки. Например, секретарь суда – девочка… Нападающая она или защитница? как немцы говорят – St?rmer(rin) или Verteidiger(rin)?

Хорошо хоть не Torwart, в смысле – вратарь, – приписал бы кто-нибудь снова.

Да по статусу она должна быть вообще нейтральной, но в душе? Сочувствует «ни в чём не повинному», а если и виновному, то всё же симпатичному, ведь видно же, чтоон «сработан так тщательно» и в икрах ещё много накручено чего. И прыщик на сосредоточенном лобике девочки сосредоточенно щемит: «И что это? проблема – пропустить запятую, или поставить в не нужном (в нужном) месте, или другой какой-нибудь… другой знак препинания?..»

Хорошо хоть не препирания… Не проблема! Но писк уже не тот. Писк не тот! Написано же там, в колодце, в туннеле окна, куда Цинциннат не смог дотянуться… Мой автор не стал цитировать, потому что глупость… потому что глупость написана: «Душа болит о (судо)производстве, а руки тянутся к добру», – но написана же! хоть и глупость. Любая глупость, как только её напишешь, становится не такой уж глупостью. Хотя бывает наоборот, становится такой уж глупостью, что как сказал бы Родион – ни в какие ворота не лезет! или, как ещё мог бы сказать: «Э-эх житьё – вставши, да за вытьё!» Но не это главное для нас здесь, главное здесь, что, как сказано – писк уже не тот.

Или, скажем – прокурор. Согласитесь… Из личного общения знаю, что не неприятен (не неприятен) ему наш, извините, узловатый шепелявый Цин-цин, но, как уже сказано – Nobles oblige, – и снова не чистая нота звучит, зудит, я бы сказал. Когда приходится выбирать – всегда зудит.

Адвокат, опять же… уже про адвоката много сказано. Некоторому – прокурором хотелось бы, поотрубывать бы туда и сюда, и на все стороны, но снова… кто тогда адвокатом будет? И вот уже вместо чистого аккорда, увеличенный какой-нибудь интервал, извините…

А судья? Ему же синтезировать надо, вот и бросается он тоже – из защиты в нападение и назад. Мотает головой туда и сюда, а за ним вся публика, кроме Марфиньки. О Марфиньке ещё будет, не волнуйтесь. Она у нас ещё в шляпе и на пуантах… и так далее.

А это уж совсем – когда в душе кошки скребут, h-moll, как говорится, а снаружи D-dur. Частный свидетель, честный, друг, который даёт показания «против», хоть и считается другом, хоть и хотел бы «за», но истина ему дороже.

Есть и со стороны защиты… защитники. Здесь всё наоборот. Терпеть он не может этого в шепелявых башмаках, но истина… и снова: «amicus Plato magis amica veritas». Смешно! Никто им в детстве не рассказал, что истиной сыт не будешь. Да и где она? Ну, покажите мне! Вот, сейчас она истина, а через мгновение уже не истина, уже другая истина – истинна; сейчас истина, а смотришь – уже не истина, а через ещё одно мгновение и эта уже не истина, потому что уже снова другая истина истинна… рассказал бы им кто-нибудь, так может другое свидетельствовали бы.

Потерпевший. И тут уж, хоть на два, хоть на четыре дели! Да я бы, как некоторый автор, тоже мог бы сейчас хоть на восемь, хоть на шестнадцать; могли бы по древу, сейчас, мыслью, как говорится, мол, в простоте своей и т.д., как сказано, мы бы «…пожалуй, пожалуйста…» но, у нас, работников пера и, извините за злую шутку – и топора, принято всё кратко и компактно; на счёт десять пообещаем, а на пять уже… уже и кончаем, как сказал президент: «Если вы хотите, чтобы вашу докладную прочитали, напишите её на одной странице»

.

Но кто потерпевший? Семьи с телеграфистами? Им-то, именинникам (постоянно справляют свои именины на своих дачах), им-то что? Они выпивают тосты разные: тире, тире, точка, точка, точка тире, пробел, точка, точка, тире, точка, точка, тире, тире, точка, точка, тире, точка, тире, точка, точка, тире! За патрона своего, спасителя и святителя, святого Самюэля. Конечно же, в любом случае, и правильно они думают, что в этом мире главный – всегда именинник. А тут гуляли, гуляли, веселились, веселились, а именинника забыли. Вот и написали на стенке: «Вечные именинники, мне вас…»

«Такая у них азбука, – сказал про них Родион, – «морзянка» – одним словом», – сам-то так и не научился щёлкать телеграфным ключом. Был бы сейчас телеграфистом.

Или Марфинька? Конечно! «…это такая маленькая вещь… мужчине такое облегчение», – так что же из-за этого в туалет бегать, хлопотать там унитазом?.. Да, опять, сегодня опять «Марфинька сегодня опять это делала», так что же из-за этого дёргать ручку сливного бачка и шлёпать туфлями? Прозрачнее надо быть. Покаяться. А то всё через силу, и другие от этого страдают. Другим страдание. В туалете от страданий не спрячешься. Неужели этого не понять? О Марфиньке ещё дальше будет. Не волнуйтесь. Она ещё у нас в шляпе…

А может потерпевший – сам уважаемый Председатель суда? Разве может быть Председатель неуважаемым? Нет, Председатель должен быть как закон – наказать или оправдать, третьего не дано (это не футбол вам), «ничьей» не должно быть (хотя, забегая наперёд… нет, не буду, чтоб не просчитаться), надо только сказать, что Председатель должен быть как закон, даже если он (закон) думает иначе. Хотя снова, тоже, вот – сиди, мотай головой здесь… направо и налево…

Всякий, даже совсем неприметный, пусть даже и неприличный персонаж, будь то, или официант из мелированной молодёжи, или женщины в лисьих шубках поверх шёлковых платьев, или даже стражник в пёсьей маске, или в подержанном халате библиотекарь, или девушки без шляп, которые вечно скупают все цветы у жирной цветочницы, пусть даже и сама цветочница с бурыми грудями, не говоря уже о попечителях, главном инженере и начальнике снабжения и о жене директора, кондитерше – всякий выдаёт себя потерпевшим, потому что в душе имеет свое, своё сокровенное и потаённое, как говорится – маленькое, да зато своё право, и всякий не хочет, чтоб кто-то наступил ему на его это, хоть и маленькое… и простите, уж совсем не хотелось бы, чтоб шепелявым башмаком…

Всякий имеет в душе свой пафос (Родионово словечко) и свою возможность осуществлять, выставлять и предьявлять, и предъявить претензии, мол, «с волками жить по-волчьи выть», или «не лезь со своим уставом в чужой монастырь», или «ничто человеческое всем не чуждо!», или «бабкин боб расцвёл в дождь, будет бабке в борщ», или «мёртвый пёс зайца не поймает», или «бублик, баранку, батон и буханку пекарь из теста испёк спозаранку» и очень мне понравившаяся сентенция: «Мышка залезла под крышку, чтобы под крышкой з(а)грызть крошку…»

Так что «кости есть, – как обнаружили древние рыжие, ещё до того, как об этом сказали древние греки, – даже в самой хорошей рыбе». Такая у нас камарилья…

Луна! Оп-ля-ля! Зашла. Не дала дочитать понравившийся уже, было, репортаж. Не дочитали. Что случилось? Почему именно в этом месте должна была зайти луна? Да потому, что это не живая жизнь и не правдоподобная жизнь. Это псевдоправдоподобная.

Наконец-то я могу объясниться! Это я придумываю жизнь. А раз я, то где захочу, там и зайдёт луна, как сказано: «Мы гуляли по Неглинной, Заходили на бульвар, Нам купили синий-синий, Презелёный красный шар». А вот ещё лучше: «Кто на лавочке сидел, (а) Кто на улицу глядел»! Или про Картофельного Эльфа… кто помнит. Или – захотел, чтоб Марфинька заберемела и забеременела, захотел, чтоб не от Цинцинната, и – не от него. Так что, будем ждать. Ночь длинная.

«Интересно, – быстро подумал, пользуясь тем, что у автора зашла луна, Цинциннат, – интересно, а преподаватель разряда эФ может рассчитывать перейти там в другой, более высокий разряд, например «уФ», но, при этом, минуя промежуточные, а не как у нас, здесь?..»

– Интересно, – согласился с ним… может, его двойник, хотя вряд ли, давно его нет, куда-то исчез. Лучше сказать – они объединились, стали одним. Бывает же так.

Луна не вышла.

«Или, скажем – сообщают смертнику там… когда?.. ведь здесь не…» – продолжал думать объединённый Цинциннат.

Луна опять ещё не вышла.