– Я, милый мой, в работе руководствуюсь фактами и только фактами. А насчет убийства… За двенадцать лет работы в милиции я всякого насмотрелась. Все может быть. Ты лучше пока осмотри окна и двери и побеседуй с соседями: не приходил ли кто-нибудь к Рохальскому ночью? Или в ту комнату, из которой к нему в квартиру залезли…
Круглов вернулся через сорок минут и грустно выдохнул:
– К сожалению, безрезультатно.
– Зато у меня для тебя кое-что есть. Посмотри, что у старика было зажато в левой руке. – Сидорина протянула ему обгоревший по краям кусок листочка из школьной тетради.
Это оказалась последняя записка Рохальского. Буквы плясали в ней вкривь и вкось: «Он вернулся».
– Не может быть! – Виталий машинально сделал шаг вперед и, споткнувшись о тело художника, полетел вперед с вытянутыми руками.
– Ну до чего же суетлив этот молоденький следователь! – подумала Сидорина, и подмигнув обгоревшему телу, произнесла шутливо: – Извини, старик, я не думала, что ты так напугаешь парня… Но ты сам виноват, не надо было путаться у Круглова под ногами…
Вставшему с пола Круглову она укоризненно погрозила пальцем:
– Виталий, если ты еще пару раз пнешь художника, то нам потом будет очень нелегко доказать руководству, что его не забили ногами до смерти сотрудники милиции.
Вернувшись на работу, Круглов первым делом позвонил любимой жене Вере и попросил ее срочно купить или взять у кого-нибудь почитать не выходивший у него из головы роман Булгакова «Мастер и Маргарита».
К счастью, книга нашлась у соседки Тамары, но она дала роман Вере строго на неделю, наказав не рвать страницы, не закапывать их супом и самое главное, не ставить на книгу сковороду с яичницей.
Всю ночь просидел лейтенант за кухонным столом, жадно поглощая страницу за страницей. Чтение романа так захватило его, что он и не заметил приближения рассвета.
Забывшись на час-полтора тревожным сном, Виталий мелко сучил ногами, ерзая под одеялом, и отчаянно плевался, потому что приснилась ему, как он тогда посчитал, полная нелепица и ерунда.
Будто пришли они вместе с подполковником Ерошкиным в отдел кадров ГУВД, сели перед дверью кабинета с надписью «Начальник кадров», но в слове «начальник» вторая буква «а» куда-то запропастилась. Замигала и загудела красная лампочка над дверью: входите, мол. Вбегают они с Ерошкиным в кабинет, а за столом в военном френче, но без погон, сидит мужчина, до ужаса похожий на Гитлера. Можно сказать, просто копия бывшего вождя немецкого народа, но только без усов и с вьющимися пейсами.
И вот эта копия фюрера кричит им противным, визгливым голосом, произнося букву «р» исключительно на семитский манер:
– Принято решение, товарищи офицеры, срочно командировать вас за границу. Вас, Круглов, – в Нью-Йорк, а вас, Ерошкин, – в Японию.
– Как в Японию? – удивляется Ерошкин. – Я ведь японский язык совсем не знаю.
– В том-то вся и прелесть, дорогой мой, что языка вы не знаете, – орет кадровик. – С языком в Японию любой дурак захочет поехать. А вы им пальцами да командным голосом все и объясните. Где надо, по матери пошлите, тут вы у нас большой специалист, не мне вас учить. А мне по возвращении соответствующий отчетик предоставьте, будьте любезны. И если не забудете, то фотоаппарат последней модели «Sony» прихватите, а денежки я вам здесь натурально отдам.
– Извините, но я английского языка тоже толком не знаю, – робко признался Круглов. – И чего я там буду без языка делать, в этой Америке?
– Эх, молодо-зелено, – грустно вздохнул двойник фюрера и, ткнув пальцем в Ерошкина, завопил, перейдя с Кругловым на «ты»: – Джинсы своему начальнику привезешь, бестолочь! Ты посмотри, как Александр Иванович обносился! И джинсы приличные он сроду не носил. Вы ведь будете носить американские джинсы, Александр Иванович?
– Буду! – неожиданно кивнул головой подполковник.
– Вот видишь! – продолжал орать «Гитлер». – И ребятам в отделе привезешь, и мне, грешному! А насчет языка не изволь беспокоиться – там наших эмигрантов пол-Нью-Йорка бегает. Как собак на помойке…
– А позвольте полюбопытствовать, – в голосе Ерошкина зазвучали уважительно-заинтересованные нотки, – какова цель наших поездок за границу?
– Объяснить руководству стран, лидерам политических партий и представителям крупного капитала, до какого бедственного положения довели в нашей стране несчастных работников милиции. Развели, понимаешь, борьбу с коррупцией и оборотнями в погонах! Совсем житья никакого не стало. А у нас дети малые, жены – домохозяйки, любовницы… – кадровик смахнул слезу рукой. – Короче говоря, пусть готовят там у себя за границей материальную помощь нашим работникам для компенсации предстоящих денежных потерь… Открывают специальные фонды, вводят дополнительные отчисления с каждой коммерческой и государственной компании. И срочно!
– А если откажут? – засомневался Круглов.
– Откажут, говоришь? Тогда пусть трепещут, проклятые капиталисты! Скажите им, что они еще не знают, что такое настоящая русская мафия. Мы к ним за границу переберемся… Всем личным составом, включая руководящий аппарат.
Обалдевшие Круглов и Ерошкин разинули рты:
– А-а…
– И никаких разговорчиков, – категорическим тоном отрезал кадровик. – Вещей и оружия с собой не брать, только удостоверения. Сбор сегодня в полночь.
– Где? – еле ворочая онемевшим от изумления языком, вымолвил лейтенант.
– Как где? Да я вижу, вы совсем нюх потеряли, мерзавцы! Такие глупые вопросы задаете… Вот я вам в очередных аттестациях обязательно отмечу профессиональное скудоумие и прогрессирующий кретинизм. Конечно же, на Большом проспекте, дом 7, квартира 13, у покойного художника Рохальского… – с этими словами бывший вождь немецкого народа вдруг начал быстро раздуваться, как воздушный шар, и, громко лопнув, забрызгал Круглова и Ерошкина какой-то вонючей жидкостью.
– Тьфу ты, приснится же такая ерунда! – вскочил на ноги Виталий, заслышав звон будильника. – Рассказать Ерошкину или не стоит?
На выходе из метро «Петроградская» его внезапно сильно толкнул в плечо мчавшийся куда-то, как гончая собака, среднего роста гражданин в потрепанном клетчатом пиджаке:
– Извините, товарищ Круглов, честное слово, тороплюсь. Проездные документы готовлю, в командировку. В Америку. Не желаете прокатиться? – и хитро подмигнув лейтенанту, быстро затерялся в толпе.
Круглова словно палкой ударили по голове:
– Это же кадровик, похожий на Гитлера, из моего сегодняшнего сна! Мистика! Наваждение какое-то! Стоп, стоп, а откуда он знает мою фамилию?
На работе Виталий впал в оцепенелое состояние и битых два часа подряд просидел за столом, уставившись в одну точку и не отвечая на телефонные звонки. Он бормотал как заведенный:
– В полночь на Большом проспекте. Вещей не брать. Я вам покажу, мерзавцы! Совсем нюх потеряли…
Затем он вскочил с места и кинулся без предварительного звонка к кабинету Ерошкина. На его счастье, подполковник был один. Ерошкин медленно расхаживал по кабинету и разговаривал сам с собой:
– Не могли же старика сжечь грабители? Какой в этом смысл? Красть в квартире больше нечего, в лицо преступников Рохальский не видел… Не понимаю. И следов никаких не осталось. Кроме наследивших пожарников. И зачем ему кончать жизнь самоубийством? С расстройства? Из-за пустяковой картины? Маловероятно… – Подполковник услышал стук в дверь:
– А, это ты, лейтенант! Ну что, напал на след похитителей картины? Хотя вряд ли, вид у тебя слишком кислый. Ну, говори, зачем пришел.
– Товарищ подполковник, вы верите в вещие сны? – выпалил Круглов, судорожно схватившись за край стола.
– Пожалуй, верю, – машинально ответил Ерошкин, продолжая, видимо, размышлять о необычном пожаре на Большом проспекте.
– Постой, – он спохватился, – а почему ты мне такой вопрос задаешь?
– В нашем роду способность видеть вещие сны по наследству передается, – не моргнув глазом, соврал Виталий и даже не покраснел. – У меня бабушка по отцовской линии известной гадалкой в деревне была. Вот и я сегодня ночью вещий сон видел. Уверен, что преступники должны в полночь вновь появиться в квартире Рохальского. Прошу вашего разрешения отправиться в засаду на Большой проспект. Немедленно.
– Ну что ты будешь делать с этим Пинкертоном! – возмущенно поднял брови вверх подполковник. – Вероятно, в городе вспышка повального сумасшествия началась. Сначала старик, теперь ты… Слышь-ка, лейтенант, на Солнце протуберанцы не взрывались на днях? Не слышал?
– Никак нет, товарищ подполковник, не слышал.
– И пыльным мешком тебя из-за угла не били вчера вечером?
– Я серьезно говорю, товарищ подполковник, – обиделся Круглов.
– И я серьезно. Иди проспись, Виталий, у тебя глаза как у кролика красные. Ты что, ночью не спал?