Портрет Воланда. Фантастический роман-притча

– Спал, товарищ подполковник, но мало. Почти всю ночь «Мастера и Маргариту» читал. Интереснейшая вещица, между прочим. – Круглов повернул дверную ручку. – Александр Иванович, а что если Рохальский не врал про картину и свиту Воланда?

– Меньше надо по ночам всякие глупости читать, тогда подобные мысли в голову приходить не будут, – назидательным голосом сказал Ерошкин. – Разрешаю уйти с работы на час пораньше. Поужинай, жену приголубь… И чтобы в 22 часа отбой. Понял? Все, свободен.

В 17 часов подполковник вскипятил воду в электрическом чайнике, заварил душистый чай и решил подкрепиться пряниками и медом. В это время кто-то осторожно постучал в дверь.

– Войдите, – пробурчал Ерошкин, подумав с негодованием: «Кого еще там нелегкая принесла?»

В дверном проеме появилась стриженая голова настырного лейтенанта Круглова:

– Александр Иванович, у меня сердце вещует. Надо ждать гостей у художника. Разрешите отправиться в c опергруппой на Большой проспект? Я чувствую…

– Значит так, лейтенант, – наливаясь яростью, прервал его Ерошкин, – я тоже чувствую, что очередное звание ты у меня вовремя не получишь. Я сам пойду с тобой в засаду на квартиру, но если в полночь там никто не появится, я тебя в порошок сотру и к больному зубу приложу. Ты меня хорошо понял?

– Так точно, Александр Иванович, – приуныл Круглов, – разрешите с женой попрощаться?

– Вещие сны он, понимаете ли, видит. А я страдай из-за его глупостей, – дожевывая пряник, продолжал после его ухода кипятиться Ерошкин.

Но внезапно он вспомнил, как ребята с Литейного, из ФСБ, рассказывали ему об одном питерском экстрасенсе, которые видел события из будущего.

Якобы именно он в свое время предсказал войну с Ираком, падение цен на нефть, глобальный экономический кризис, дальнейшую эмансипацию женщин, первого беременного мужчину, передачу половых и вирусных заболеваний через интернет и много других невероятных вещей…

– А вдруг и Круглов у нас экстрасенс? – подумал Ерошкин. – Чем черт не шутит… Но если сочиняет, собака, пусть пеняет на себя…

На Большой проспект милиционеры приехали к 22 часам.

Машину оставили во внутреннем дворе соседнего дома, сотрудников в штатском распределили в подъезде и на черной лестнице, после чего вдвоем поднялись в квартиру Рохальского.

Время тянулось мучительно медленно, но наконец настенные часы пробили полночь. Ерошкин усмехнулся:

– Не видать тебе третьей звездочки, лейтенант, как своих ушей…

– Тихо! – приложил палец к губам Круглов. – Послушайте!

В спальной покойного художника послышались звуки пианино, словно кто-то потихоньку подбирал нужные ноты.

Подполковник вслушался и остолбенел: неизвестный явно пытался сыграть песню, ставшую после появления на советских экранах сериала «Следствие ведут знатоки» чуть ли не гимном милиции: «Наша служба и опасна, и трудна…»

– Вот наглец! – возмутился Ерошкин. – Мало того что залез в опечатанную квартиру, так он еще и издевается!

Он сделал знак Круглову: «Будем брать».

Достав и передернув затворы пистолетов, оба милиционера на цыпочках приблизились к спальной комнате, распахнули дверь и с криком: «Всем стоять на месте! Руки вверх!» ворвались внутрь.

Увиденное настолько поразило их, что они на минуту лишились дара речи.

За пианино сидел здоровенный черный кот с почему-то показавшейся Ерошкину нахальной мордой и двумя лапами перебирал клавиши старинного инструмента. Рядом с ним, закинув ногу за ногу, сидела на стульчике сногсшибательная брюнетка в черном платье с глубоким декольте, в черных колготках и туфлях на высоченных шпильках. Одной рукой она почесывала спину мурлыкающему от удовольствия коту, а в другой руке у нее дымилась сигарета. При этом во всем ее облике было что-то хищное, демоническое. Она лениво повернула голову в сторону милиционеров и иронически улыбнулась.

В тот же миг из кресла, стоящего в углу комнаты, с криком «Ба, какие люди!» поднялся и стремительно подошел к блюстителям порядка мужчина среднего роста, в изрядно поношенной черной паре и с лихо закрученными пейсами.

Круглов взглянул на него и обомлел: это был «кадровик» из его сна, поразительно похожий на Гитлера, он же случайный прохожий у метро «Петроградская», он же черт его знает кто на самом деле.

Широко улыбаясь, копия великого диктатора протянула руку Ерошкину:

– Александр Иванович, дорогой! Какими судьбами? Мы так рады, так рады! – и, не дождавшись рукопожатия, повернулся к лейтенанту: – И Виталий Александрович здесь? Какое счастье! Как здоровье супруги? Веры Николаевны? Привет ей передавайте, большой, большой! Ждем в гости всенепременно…

Он тараторил без умолку, и Ерошкин не выдержал:

– Да ты сам-то кто такой, черт тебя подери?

– Ах, склероз проклятый! – хлопнул себя по лбу незнакомец. – Виноват! Сразу не представился… Семакин. Марк Аронович Семакин.

– Вы что же, еврей? – по-прежнему пребывая в растерянности, задал глупейший вопрос Круглов.

– Стопроцентный. Не поверите, Виталий Александрович, стопроцентный, даже иудеем побывал. Познал, так сказать, все прелести обрезания. Мне, видите ли, его в более зрелые годы сделали. Как вспомню, так пейсы и те дыбом встают. Не вздумайте повторить мою ошибку. Поверьте, что это одно сплошное членовредительство… Но это уже в прошлом, в прошлом… Правда, видите, пейсы с тех пор сохранил. Подстричь некогда, да и, признаюсь, не на что… – Семакин мелко всплакнул: – Средств недостаточно. Откуда взять денег бедному еврею? Я, грешным делом, думал даже на Старую площадь обратиться… Или, – он лукаво взглянул на подполковника, – может, наша родная милиция займет?

– Как вы сюда попали? И что вы здесь делаете? – окончательно рассвирепел Ерошкин. – И откуда здесь эта дамочка с котом?

– Даю вам честное благородное слово бывшего иудея, уважаемый Александр Иванович, исключительно руководствуясь добрыми побуждениями. Ждем одного высокопоставленного гостя. Очень высокопоставленного, – продолжал нести ахинею Семакин. – А дамочка, поверьте мне, вовсе и не дамочка. То есть, сейчас она натурально, как вы изволили выразиться, дамочка, а завтра совсем наоборот. И еще как наоборот. Правда, Азазель? – повернулся он к брюнетке.

Дамочка ослепительно улыбнулась и послала Семакину воздушный поцелуй.

– А что касается кота, доблестный хранитель порядка, то он просто обожает подурачиться. Нынче он кот, завтра черный пудель, послезавтра ему в голову еще что-нибудь взбредет. Такое, я вам доложу, ушлое животное, спасу нет!»

– Значит так, – потеряв всякое терпение, заорал подполковник, – вы все задержаны и будьте любезны проследовать за мной!

– Ах, Александр Иванович, голубчик, у меня двоюродный племянник по линии третьей жены сводного брата троюродного дяди золовки моего внучатого кузена тоже служит в милиции, – грустно вздохнул бывший иудей, – и он объяснял мне, что арестовывать надо, имея при себе оружие. Так положено. А у вас его как раз и нет…

– Как нет? – вены вздулись на шее у Ерошкина. – А это, по-твоему, что? – Он выразительно поднял правую руку к потолку.

– Где? Ничего не вижу, – противным визгливым голосом ответил Семакин. – Бафомет, где у них оружие?

– А вот оно! – сказал кот, ударив лапой по крышке пианино.

На глазах у изумленных милиционеров пистолеты выскочили у них из рук и, описав короткую дугу по воздуху, оказались в лапах у кота.

– Чьи пистолетики? Не ваши ли, случайно? – глумливо произнес кот и, понюхав по очереди дула, тут же наябедничал: – Круглов опять пистолет плохо почистил. И как его с таким оружием на задания пускают?

В это время брюнетка поднялась со стула и, выпустив струю дыма в лица временно лишившихся дара речи Ерошкина и Круглова, подошла к Семакину:

– Пора заканчивать спектакль. Я чувствую приближение мессира. Он будет с минуты на минуту. И эти, – она указала в сторону милиционеров, – здесь определенно не нужны.

– Да, разумеется, – кивнул головой двойник Гитлера, в мановение ока переоблачился в военный френч без погон и уселся за непонятно откуда взявшийся казенный стол.

На носу у него появились очки со стальными дужками, сквозь которые он сурово посмотрел на стражей порядка:

– Как я уже говорил вам, извольте немедленно отбыть к месту командировки, – он достал из кармана френча вдвое сложенный бумажный лист и вручил его лейтенанту.

– А как же я? – ощущая себя полным идиотом, задал «кадровику» вопрос Ерошкин.