Злоключения на острове Невезения

Долго карабкалась наверх, передыхая чуть ли не через каждый десяток шагов. С площадки некоторое время глядела на Ленин дом. Над трубой парок, видно, с утра протоплено. Створка левая иначе висит, значит, ворота открывали. Стало быть, гость на машине приехал. Но что за необходимость машину прятать? Именно прятать, причём от глаз людских, от непогоды у Лены просто негде. Нет, надо всё-таки в Ссёлки сходить.

Дрова в печи, конечно, ещё не прогорели. Ладно, оставлю трубу открытой, авось, не зима. Подпёрла дверцу совком, проверила сумку, взяла тележку и пошла на выход.

На террасе Лениного дома кто-то курил. Когда она прошла мимо, он спустился с крыльца и пошёл за ней:

– Женщина, вернитесь!

– В чём дело?

Повернулась. Здоровенный такой сутулый мужик. Лицо какое-то как не промытое в чёрных крапинках. Сзади ещё один идёт. Тоже шкаф, только физиономия мучнисто-белая и глаза отёчные.

– Комендантский час, – Ухмыльнулся второй. – Выход из деревни запрещён.

Стараясь не показать испуга, спросила:

– И надолго этот час?

– Как получится. И телефон сдайте.

Вынула из сумки и протянула тому, кто ближе стоял. Он сунул в карман. Марья Кузьминична пошла назад, катя за собой тележку.

– Что ж не спросите, почему?

– Учёная, – не сдержалась она. – Нашу деревню дважды фашисты брали.

– Ну, ты, – сделал шаг за ней второй. Но первый придержал его за плечо.

Дома сразу зашла в горницу, которая выходила окнами на улицу. Двое по-прежнему стояли на дороге и глядели на её дом, о чём-то разговаривая. Потом в пределах видимости показался ещё один. Издалека не видать, но это не тот, которого у родника видела. Тот обычный молодой парень, средний такой и по росту, и по комплекции, и по внешности. А этот худой, длинный, какой-то весь разболтанный, всё время двигается, даже на минуту не замрёт. Значит, четверо. Нет, ведь ещё один должен был их в машине ждать. Скорее бы в дом ушли, надо односельчан предупредить. Нет, не получится! Первый, который в их компании явно был на первых ролях, что-то сказал подельникам, и они зашагали по дороге в сторону Паниного дома, а он пошёл в другую сторону, видно, в Ленин дом вернулся.

Марья Кузьминична некоторое время набиралась смелости, а потом махнула рукой и пошла к Лене.

– Здравствуйте вам, – переступив порог, сказала она. Вот это неожиданность: вместе с первым в доме находился парень с родника и… девушка! Причем совсем молоденькая, светленькая. Но не ангелочек, нет! Скорее, дьяволёнок. Вон какой взгляд колючий. – Лена, у тебя столько гостей! Может, ты ко мне переберёшься? Ну, хоть на ночёвку ко мне приходи!

– Нет, – слабым голосом отозвалась переставляющая кастрюли Лена. – Спасибо, Маша, мы уж как-нибудь…

– Ну, зачем же вам тесниться? Приходи, Лена. Да и давление тебе надо померить.

Лена отмахнулась, глядя на неё умоляющим взглядом:

– Иди, Маша, иди…

– Ну, что ж…

Марья Кузьминична вернулась в дом с колотящимся сердцем. Хорошего ждать не приходится, выжить бы. Но пока живы, надо заботиться о качестве жизни. У Лены запасы небольшие, она малоежка, и гости к ней не ездят. С завтрашнего начнутся реквизиции. Эх, соседей не предупредила! Рука скользнула в карман… ах, телефон, будь они неладны! Ладно, надо заняться подготовкой к погрому.

У неё уже второй год кроме холодильника был дополнительный морозильник установлен. Намораживала с лета овощи с огорода, а к осени ещё притаскивала из Ссёлок мяса и рыбы. Учитывая запасы в погребе, могла год продержаться. Вот теперь этот провиант следовало спрятать. И она выложила на стол монолит из смёрзшихся куриных грудок и крупную горбушу. Всё остальное сгребла в пакеты и поволокла в ближний летний домик. Вторым рейсом она вывезла на тележке морозильник, включила его в розетку и распихала туда продукты. Прикрыла картонной коробкой и задвинула столом, который на зиму был принесён сюда со двора. Так, здесь всё. Дома протёрла пол, а на место морозильника втиснула боком кушетку, притащив её из горницы. Может, всё-таки вырвется Лена?

Погребов у запасливых Воловых было два. Один, большой – в дровянике. А другой, поменьше – под домом. Люк неудобно расположен, в начале коридора, в метре от входной двери. Там у неё мешок картошки, несколько вилков капусты да банки на первое время. Если что-то кончалось, она пополняла запасы из большого. Марья Кузьминична сходила за дровами, заодно завалив творило поленьями. Вот так!

Когда вернулась в горницу, чтобы прикрыть ещё на всякий случай пластмассовые бочки с мукой и крупами, увидела, как возвращались из похода по деревне второй и долговязый. Второй нёс в руках клетчатую сумку. Длинный размахивал руками, что-то оживлённо говорил, оба смеялись. О-хо-хо, опасно, но придётся пройти по их следам! Марья Кузьминична взяла сумку с аптечкой, выждала минут пять и заспешила по односельчанам.

Паня была не в духе. Бурчала: «К бабке не ходи, Федькины друзья!» Но у неё кроме телефона ничего не взяли. Пугать её подробностями Марья Кузьминична не стала, просто сказала, что бандюги здесь надолго, а запасов у Лены – сама знаешь. Так что прячь харчи. Да и курочек лучше часть отделить и перетащить в полуразрушенный сарай на соседнем участке.

– Маша, помоги, а, – заныла Паня.

– Если только на обратном пути, – ответила она. – Надо всех предупредить и проверить, может, обидели они кого.

К Анне она заходить не стала, та ждала её на дороге:

– Это те, про которых по телевизору говорили?

– Наверное. Да, Аня, они грабить скоро начнут, у Лены запасов мало…

– Чего о пище думать, если живу не быть?

– Помирать собирайся, а пашенку паши, – вздохнула Марья Кузьминична. – Всё-таки, пока живы, надо как-то бултыхаться.

У Наташи в глазах только бесконечный испуг. Про запасы она даже не поняла. Марья Кузьминична теребила, внушала, а потом рукой махнула и сказала:

– Давай я тебя до Рясовых доведу!

Рясовы вели себя спокойно. Дед уже третий день лежал с тяжёлым радикулитом. Бабка махнула рукой:

– Да всё я понимаю, Маша! Может, оно и к лучшему – вместе умереть. Я вот думаю: если дед первым умрёт, я ведь дальше жить буду, как ты, Лена, Паня, Анна, Наташа…

– Вот зараза, – закряхтел дед. – Она меня похоронит и дальше жить будет!

– Буду, Вася. А вот ты, если доведётся одному остаться, ты же пропадёшь. Всё на водку изведёшь, печку топить не станешь, готовить себе не будешь, огород бросишь. И умрёшь под забором. Не хочу я тебе такого конца. Так что пусть лучше Федькины бандиты нас вместе прибьют. А власти похоронят.

– Уж прямо и прибьют!

– Уж прямо и Федькины, – вздохнула Марья Кузьминична.

– Да чьи же ещё! – сердито проворчал дед. Марья Кузьминична взяла сумку и пошла к выходу. – Кузьминична, ты что, думаешь, что это те, в телевизоре?

– Вы харчи-то по разным местам разложите. Вдруг ещё поживём?

Наташа тоненько завыла. Надя кинулась её утешать.

– Хорошо, хоть Зимины живы останутся, – пробормотал Рясов.

– Им не очень хорошо. Где они доживать будут? Даже если все дома не спалят, можно ли вдвоём здесь оставаться? Но нам лучше, что их нет. Уж больно Георгий Иванович шебутной. Он бы не выдержал, в драку полез, – сказала Марья Кузьминична и закрыла дверь.

Маруськи дома не оказалось. Входная дверь была не закрыта, а припёрта брусом. А когда Марья Кузьминична вошла в дом Тимофея, то впору самой на что-то опереться. Такое впечатление, что по дому прошёл неандерталец с дубиной! Тимофей ведь жил не как все. У него на крыше большая тарелка, а в доме – одно «железо». Зарабатывал он на жизнь, сидя за компьютером. Сколько зарабатывал и что делал – никто не спрашивал, не деревенского ума это дело. Он и печку не топил, платя немыслимые по деревенским меркам деньги за электричество, и огород у него почти начисто был срезан новым руслом реки. Когда ловил рыбу, угощал соседок. Никогда не отказывался помочь бабкам по ремонту, по колке дров, по огороду. Денег не брал, но по осени односельчане спускали ему в погреб плоды своих трудов. Понятно, что уголовники понимали в компьютерах не больше деревенских, но и до них дошло, что всё это можно использовать для связи с внешним миром. Поэтому они что помельче – сложили в сумку, что покрупнее – раздолбали. Заодно накостыляли хозяину, который бросился защищать свои сокровища.

Маруська причитала над Тимофеем, прижимая к его лицу полотенце. Он сидел, как-то неловко повернув голову к плечу и мычал.

– Маруська, отойди, – скомандовала Марья Кузьминична, но та понимала с трудом от испуга, да ещё с похмелья. – Маруська, ударю!