Заметки ветеринара

Я иронично повела бровями.

– Кузя у вас замечательный кот. Он еще станет любимцем вашего будущего настоящего парня, который будет хорошо пахнуть.

– Горошком.

– Как? – переспросила я.

– Он должен пахнуть июньским горшком, что обычно растет в Керчи. Тот, который народился первым. Он еще совсем зеленый и маленький, но невероятно ароматный.

Я стала копаться в памяти, но не вспомнила аромата горшка, ни июньского, ни июльского. Только декабрьского, который мама обычно кладет в оливье. И тогда горошек пахнет майонезом провансаль.

– Душистый зеленый горошек созревает на этой широте в Керчи и на юге Франции в июне. Как розмарин Кузи. И как моя фасоль. Черная фасоль. Это особый сорт, внешне чем-то похож на горошек. Традиционно страна произрастания Средиземноморье, но в Крыму его тоже выращивают. Очень хорошо, кстати, сочетается в блюдах с розмарином. Сюда подходят все старые вина, ибо они подчеркнут насыщенность вкуса…

Ее можно было слушать часами. Я уже несколько раз проглатывала то терпкую, то сладкую слюну, мерещился и горошек, и ягненок, и фасоль с сосисками…

– Катерина, вы прелесть! Ваш горошек, я уверена, тоже ищет свою фасолинку. Осталось только найти друг друга. Принюхавшись хорошенько.

– Да, – погрустнев от мыслей о поиске, Катерина взяла Кузю в охапку и направилась к двери. – Уезжаю в Москву в командировку, на выставку средиземноморских вин, которые будут соревноваться с нашими крымскими. Если вдруг не найду с кем оставить Кузю, тогда обращусь в кошачий отель.

– Без проблем, – заверила я энолога. – Места есть. Особенно для Кузи.

– Спасибо!

Кузя появился в наших апартаментах, где проживало около двадцати кошек, а умещалось до пятидесяти, ровно тогда, когда началась командировка Катерины.

Мы приняли питомца как родного, и чуть печальная от расставания хозяйка со спокойной душой отправилась на вокзал до столицы, рассказывать о винах Крыма – с чем их пить, есть и мешать. Я была уверена, что с подачей энолога с шоколадной копной волос наши массандры дадут жару любой риохе. И горошка у нас растет не меньше, как оказалось.

Ну а дальше события развивались уже не на наших с Кузиных глазах. Наши глаза увидели счастливую, пылающую румянцем Катерину только через две недели, приехавшую с командировки забирать питомца. Не одну.

Округлились не только мои голубые, но и Кузины желтые глазищи, ибо мы видели Катерину такой счастливой и цветущей, как тот горох в мае, в первый раз в жизни. Такое невозможно было перепутать.

Здоровый симпатичный мужчина на три головы выше и в плечах в два раза шире Кати огромными руками тут же потянулся к коту, который шестым чувством осознал, что надо сразу принять эти огромные руки как должное в своей жизни, и, не пискнув, замер в новых объятиях, пахнущих красным деревом и стальной волей настоящего директора.

Как оказалось, это и был директор Катерины.

Роскошное драповое синее пальто и шикарный темно-синий пиджак словно рамы красиво обрамляли широкие начальственные плечи, на мощной шее профессиональным узлом был завязан подобающий бордовый галстук. Катерина то и дело посматривала на своего провожатого, видимо, еще не привыкнув к этим новым атрибутам своей жизни: галстукам, сорочкам, большим волевым мужским ручищам. Ведь она сама, как и рыжий пушистый Кузя, очень плохо контрастировали с этим новым атрибутом.

Будучи энологом, то есть практически человеком без профессии, а точнее, философом по жизни, Катя соответствовала этому образу на все сто процентов, предпочитая в одежде какие-то натуральные ткани, вышитые или разрисованные лесными полями и райскими садами, пальто из валяной шерсти неимоверной расцветки.

«Пальто из валенок», – как говорил мой папа, когда на улице встречал подобных барышнь, «валявших дурака», прибавлял он. Шарф с изображением любимого кота, ручной работы сумочка и распущенные шоколадные волосы по всей этой радуге шерсти и шелка со льном. Они с Кузей выглядели цветной кляксой на фоне синего полотна делового пальто и делового костюма директора из офиса.

Пока Владимир улаживал вопросы проживания и делал «чек-аут», как он выразился, не выпуская при этом кота из своих рук, Катерина практически упала в мои объятия, но не от обморока, а от переполнявших чувств, какими она мечтала со мною поделиться.

Я просто умирала от любопытства, особенно после фразы:

– Моя жизнь перевернулась! – я ахнула, представляя себе все ужасы сразу. Но лицо Кати не выражало, что она беременна от насильника и должна миллионный кредит, потому что попала в секту. – Это ж вы толкнули меня в его объятия…

Я настоятельно и умоляюще попросила ее прийти во внеурочное время или хоть ко мне домой или в ближайшее кафе, чтоб она удовлетворила мои изыскания, которые сами стали переваливать через край, и мои щеки, и так спелые, как зимние яблоки от природы, зарделись еще сильнее.

– Катя, – протянула мне руку хозяйка Кузи, настаивая на дружеском наречии.

– Майя, – пожала я руку счастливой женщине, от которой мечтала заразиться таким же счастьем.

– Попробую выскользнуть на полчаса сегодня.

– Звони!

Катя позвонила уже к вечеру, и я стрелой полетела в одно из самых уютных кафе нашего городка, словно на свидание. Уж очень необычной должна была приключиться история с хозяйкой Кузи, чтобы за две недели перевернуть всю ее жизнь. Мне, как свидетелю и зачинщику происшествия, стало интересно, как же это произошло.

– Ну ты же сама мне и сказала, – тут же начала Катя рассказывать, и создавалось ощущение, что мы знакомы вечность. Невозможно было не симпатизировать этой девушке с шоколадными волосами и в пальто из валенок цвета фисташек, июньских или июньских – нам, жителям средней полосы Евразии, неизвестно.

– Я просто сказала, что…– хотела оправдаться я.

– Что Бог мне подарил уникальную возможность чувствовать эту жизнь, этих людей, – она огляделась на другие столики, за которыми сидели такие же, как и мы, счастливые люди. Создавалось такое ощущение, что сегодня весь город справлял какой-то праздник счастья. Или просто мы смотрели на этот мир через призму волшебства и праздника?

– Все вокруг через мое пятое или уж, не знаю, шестое или седьмое чувство. Я не могла отделаться от этой мысли и всю дорогу в Москву думала об этом. Что старалась всегда использовать это качество только в деле виноделия. Но ведь оно прорывалось постоянно в мою жизнь, а я, глупенькая, его стеснялась, побаивалась и даже ненавидела. Ведь скольких хороших людей мне пришлось отправить в игнор только потому, что они пахли нечистыми носками, соевыми сосисками, немытым подъездом. – Она задумалась, по-видимому, вспоминая эти эпизоды.

– Но только не в тот день. Приехав в Москву, я решила начать все с чистого листа, постаралась увидеть окружающее через те образы, что открывает мне эта уникальная возможность.

Приезжаю на выставку, а там миллионы людей, миллионы запахов, и вдруг среди всего этого миллионного… я стала ощущать…

– Зеленый горошек? – хотела пошутить я.

– Точно! Июньский зеленый горошек… Я бегала от стенда к стенду, работала, выполняла какие-то обязанности, но все это стало фоном, потому что июнь, Массандра, черное море, небо, мой родной край, куда бы я мечтала вернуться… он ожил прямо там на выставке. Ожил и заблагоухал. Я видела, как стенды прорастают ярко-зелеными стеблями, как линолеум зарастает газоном, как среди тысяч голосов становятся слышны голоса чаек. Безжизненные лампы засветили утренним морским солнцем.

В общем, это было какое-то наваждение… И среди всех этих галлюцинаций сначала тонким-претонким шлейфом, – она прикрыла глаза, и шоколадные ресницы заморгали, – а потом ощутимой волной, которая превращалась в видимую дорожку, усыпанную горошком, в конце концов, приведшую меня к … – она внезапно открыла глаза, – к Владимиру Александровичу, директору нашего завода в Крыму.

Я даже отпрянула, представив себе эту картинку. Как Катя с закрытыми глазами шастала по выставке, словно сомнамбула, в конце концов наткнувшись на начальство. На три головы выше и в плечах два раза шире.

– Мы проработали вместе два года, виделись довольно часто, он ведь приезжал в наш филиал, куда меня послали на освоение растущего рынка. И никогда-никогда не пах зеленым горошком, – заверила меня Катя. А я ей верила. Пахнуть провансалем и оливье Владимир, забыла, как его по батюшке, в шикарном своем пиджаке никак не мог. Это было очевидно.

– Его любимые духи, естественно мужские, плотные, настырные, взрывные. Собственно, как и он сам. Не женат, точнее, был дважды, и оба раза его не выдерживали за прямолинейный, сложный, порывистый характер. Собственно именно по этой причине за два года совместной работы и у меня отбивало нюх даже принюхиваться к нему. Планерки с ним являлись настоящим мучением. Приказы, приказы, приказы. Результаты, результаты, результаты. Поручения, поручения, поручения. Ни одного дружественного взгляда или хотя бы корпоративной улыбки.

Она улыбнулась:

– Короче, характер нордический. Хотя благодаря ему в том числе после уничтожения и долгого одичания крымские винодельни приходят в себя и дело двигается вперед. Но… мой нюх, словно тот волшебный клубочек ниточек из сказки, споткнувшийся о директора, настаивал, что горошком пахнет именно от него.

Я как могла отнюхивалась, старалась с головой уйти в работу. Благо ее хватало. Интерес к нашему краю и его производителям просто ошеломительный. Пять золотых наград из десяти возможных. – Она гордо посмотрела на меня. – Но к вечеру, когда все затихало и нужно было отправляться в отель, мой нюх, точнее, мой нос просто прилипал к Владимиру Александровичу и провожал его до самой двери, не желая разлучаться.

Я попыталась принюхаться к нему по-другому, не этим шестым чувством, а нормально, носом. Он действительно пах красным деревом. А это Африка, даже Южная Америка. Короче, территориально от Крыма очень далеко, хотя не исключаю, что и там выращивают свой зеленый горошек.

Она поправила шоколадные волосы и покраснела, намереваясь перейти к главному.

– Я уже не девочка. Мне 18+. И потом это шестое чувство, про которое ты говорила… В общем, я решилась! – она хихикнула. – Я решилась на отчаянный поступок – охмурить директора и посмотреть, черт побери, откуда пахнет горошком?

Мы обе засмеялись. Я тоже была 18+.

– Есть у Владимира Александровича, несмотря на отсутствие видимых недостатков, поддерживающих его холостое положение, – она многозначительно подняла бровь, – слабости! Точнее, одна – это работа! Он во что бы то ни стало мечтал видеть нашу винодельню в числе лучших и преуспевающих. И я взяла его тараном, заводя разговоры только о работе, о планах, о светлом будущем игристых вин… Он не смог устоять, ведь завтраки, обеды и ужины, которые обычно я заменяла перекусами, мы теперь проводили вместе, с пеной у рта обсуждая развитие завода и будущие поездки за границу на презентации к нашим иностранным коллегам, которые наперебой приглашали нашу делегацию в гости.