Алмазные слезы

– Быть может, поговорим о чем-нибудь другом?

– А как вам наш следователь? – вновь спросила Анна. Элен едва не выронила чашку. – Видный мужчина, ведь правда, Элен?

– Главное, что он хороший следователь, это сейчас важнее всего.

– Согласна, но и умение расположить к себе человека не менее важно. Особенно для человека с такой профессией. Вот господин следователь этим качеством явно обладает.

– Хотя я бы не сказала, что он будет выгодной партией для брака. Быть женой следователя – дело неблагодарное, служба все время занимает.

– То же самое можно сказать о браке с офицером или любым другим военным, – весомо сказала Василина. Элен благоразумно смолчала.

Во все времена быть супругой офицера было почетно, да и сейчас сама Василина собиралась замуж за военного, а Натали встречалась с поручиком. Ничего зазорного Элен в подобном союзе не видела, но все равно решила повременить со своим мнением.

Двери гостиной внезапно открылись нараспашку, в арке появились два лакея, вытянулись вдоль стен, а в комнату медленно вошла Мария Федоровна. Фрейлины торопливо отложили блюдца и склонились в реверансе.

– Элен, мне нужно с вами поговорить, – без предисловий проговорила императрица. Элен почувствовала на себе любопытствующие взгляды остальных фрейлин и с трудом удержала лицо.

– Конечно, Ваше Величество.

Под непрерывным вниманием она вышла следом за императрицей в коридор, где они свернули в бальную залу, прошли ее насквозь и оказались в небольшой комнате с двумя креслами вкруг стола у окна.

Указав Элен на одно из них, Мария Федоровна села в другое и вздохнула.

– Элен, дорогая… Возможно, это прозвучит странно, но я всегда ценила ваше мнение больше других. Поэтому сейчас я прошу вас ответить мне так же честно и прямо, как вы это делали всегда.

– Слушаю, Ваше Величество.

– Скажите мне, что удалось узнать нашему следователю? Мне важно знать ваше мнение о нем, о его работе. После разговора с Романом Аркадьевичем я отправила Его Величеству письмо с посыльным, рассказала обо всем, что произошло, однако Государь вернется лишь через пару дней, и к его приезду уже должен быть результат.

– Уверена, он будет. Виктор Андреевич показался мне знатоком своего дела.

– Вы так думаете?

– Убеждена. Насколько мне известно, у него есть несколько подозреваемых, но имен назвать не могу, поскольку сама их не знаю. Но полагаю, что до приезда Государя все разрешится.

– Это хорошо, – тихо пробормотала императрица, глядя куда-то в пустоту, потом вдруг встрепенулась, будто вспомнила, что она не одна, и тепло улыбнулась. – Я заметила, вы как-то по-особому ладите с людьми, Элен. Аннет верно сказала утром, вы очень чуткий и отзывчивый человек. Не зря Виктор Андреевич обратился за помощью именно к вам.

– За помощью, Ваше Величество?

– Бросьте, Элен. Это остальные фрейлины могут придумать себе, что Его высокоблагородию вздумалось пригласить вас на прогулку, или же вы сами можете отговориться, что всего лишь что-то ему объясняли. На деле же, я уверена, вы оказываете ему помощь – конечно, по мере сил и возможностей. Благодарю вас за это.

– Не стоит, Ваше Величество, – смутилась Элен. – Я не сделала ничего из того, чего на моем месте не сделала бы любая другая.

– Напротив, Элен. – Мария Федоровна взглянула в окно на падающий снег. – Знаете, я говорила с Виктором Андреевичем незадолго до этой нашей беседы. Совсем недолго, но он произвел на меня весьма приятное впечатление. Умный, воспитанный, внимательный, видна гимназическая выправка. Опять же, коллежский советник и правая рука директора департамента полиции. Он очень интересный человек, вы не находите?

– Да, очень… – крепко погрузившись в свои мысли, отозвалась Элен, опомнилась и взволнованно заломила руки. – Простите, Ваше Величество, я совсем не то хотела…

– Не стоит оправдываться, дорогая, – с улыбкой коснулась ее руки императрица. – Вы сказали именно то, что хотели. А кое-кому об этом знать совсем необязательно.

Она кивнула в сторону окна, и, выглянув наружу, Элен увидела прогуливающихся во дворе Мари и Аннет. Кровь с новой силой прилила к ее щекам, и она порадовалась, что при ее румянце после мороза это не так заметно.

– Я вас только об одном прошу, – сказала Мария Федоровна, поднимаясь. – Будьте осторожны. Я уже потеряла Марфу и не хотела бы, чтобы ваша помощь следствию подвергла вас опасности.

– Обещаю, Ваше Величество.

Государыня напоследок внимательно на нее посмотрела, светлые глаза лучились теплом, но в морщинках у самых очей притаилась тревога. Она помедлила, будто хотела еще что-то сказать, но в последний момент передумала и удалилась, оставив Элен размышлять об их разговоре.

Расспросы о следователе выбили ее из колеи. Она не предполагала, что слухи пойдут так быстро – впрочем, придворным только повод дай, а за остальным дело не станет. За три года при дворе ее с кем только не сосватали, но она не обращала внимания на сплетни, и постепенно они обязательно сходили на нет. Но сейчас ситуация располагала к появлению новых россказней – а молодой следователь, в чьей компании ее уже застали, этому лишь потворствовал.

Хотя и не без причины, тут она все же проговорилась.

В одном Мария Федоровна была права, ей следовало быть осторожнее. Но она и без того уже обещала это Виктору Андреевичу.

А внимательно слушать, смотреть и не вмешиваться она умела всегда.

Вьюга накрыла его, когда Виктор возвращался из департамента полиции после доклада Илье Алексеевичу. Мокрый, холодный снег бил в лицо, ветер так и норовил сорвать с него котелок, проникая за ворот пальто, а от густой белой волны не было видно ничего хотя бы на пару шагов вперед. Каким-то чудом он умудрился не попасть под колеса пролетки и только благодаря тому, что всю жизнь прожил в Петербурге, нашел дорогу к дворцу почти с закрытыми глазами.

Во внутреннем дворе оказалось немного тише. Снег продолжал идти уже спокойными крупными хлопьями, жандармы понемногу превращались в снеговиков. Отряхнув пальто, Виктор вошел в распахнутую швейцаром дверь, отдал ему верхнюю одежду и направился к лестнице, вспоминая дорогу.

Кабинет полковника он нашел с первого же раза. Лакей скоро сообщил о его прибытии, и, входя внутрь, Виктор был готов доложить о первых результатах расследования.

Хотя сам он не был ими до конца доволен.

Роман Аркадьевич сидел у камина с документами. При виде него он встал, захлопнул бумажную папку и доброжелательно указал на кресло напротив, в которое Виктор и сел.

– Чем порадуете, Виктор Андреевич? Есть что-то еще?

– Да, в общем-то, ничего нового. Такое ощущение, что с убитой госпожой Кирсановой никто особой дружбы не водил – кроме разве что Елены Павловны Штерман. Тихая, скромная, старательная. Незамужняя. Во дворце тоже за романами замечена не была, а вся ее семья осталась в провинции.

– Остальная прислуга тоже ничего конкретного о ней сказать не может. Сплетнями она не интересовалась, работала исправно, только если в последнее время активно историей стала любопытствовать, – добавил Роман Аркадьевич. Виктор задумчиво прищурился.

– По словам фрейлин, Марфа спрашивала об истории старого крыла, где ее убили. Госпожа Штерман даже вспомнила, что та спрашивала ее о дворцовых легендах, в особенности о сокровищах княгини Натальи Алексеевны.

Полковник звонко фыркнул, пышные бакенбарды заколыхались от его смеха.

– Ну вы же не думаете, что дело в сокровищах?

– Нет, конечно. Но и отметать эту теорию пока оснований нет.

– А по подозреваемым у нас что?

– Прислуга исключается почти что вся, а вот штат охраны и фрейлины… Все та же госпожа Штерман мне поведала, как слышала разговор двух человек о том, что убийство камеристки получилось незапланированным. Один из говоривших проболтался, что я с ним уже побеседовал, и эта беседа его очень взволновала. А на тот момент я успел поговорить только с фрейлинами, гоффурьером, лакеем, принесшим вам вести об убийстве, и соседкой Марфы.

– А личность второго, я полагаю, установить не удалось?

– Нет, однако первой точно была женщина. Стало быть, гоффурьера и лакея можно исключить, а когда мне принесли записку от Елены Павловны, соседку я только отпускал.

– Вы что, хотите сказать, что здесь замешан кто-то из приближенных императрицы? – поперхнулся полковник и вмиг стал выглядеть старше своего возраста на добрый пяток лет. – Но ведь это же… это же немыслимо!..