Безлюдная земля на рассвете

Мы воззрились на него.

Волосатый помедлил.

– Так что, будем договариваться?

Павел махнул рукой.

– Уходите.

Михеев погнался вслед за ним, и скоро вернулся, загадочно улыбаясь.

Мы молчали, обдумывая, что делать.

Я вспоминал провинцию, более девственную и невинную, чем в большом меркантильном городе, на ком испокон держалась земля. Те, кого мы назвали "варварами", простые люди, со слежавшейся веками покорностью власти, которую смешивали с судьбой. Могут ли они превратиться в орду? А Пугачев, Степан Разин? Но мы же не средневековая деспотия!

Петр недоумевал.

– Тут что-то не то. Не могут все из окрестных сел отнимать у других. Не все же лодыри.

– Я подозреваю, – взглянул на меня Марк, – что и первобытные люди, и твои латиняне, как и наши современные неучи, такие же троглодиты, способные на поножовщину, когда просыпаются с мыслью, что поесть, а еды не предвидится.

– Опасны одинокие волки, – сказал Петр. – А простой народ трудяга. Да, он выживает своим трудом, лишь бы ему не мешали.

– Он традиционалист, – добавил Юдин. – Не хочет перемен, к чему зовут либералы.

Марк возразил:

– Традиционалист, пока власть заботится о нем, ежегодно добавляя к зарплате и пенсии сто рублей. А смутьянов лишает заработка разными хитрыми путями, отравляет жизнь непомерными штрафами за неповиновение, делает подсудными мирные протесты, сажает, правда, ненадолго, чтобы замарать имя протестующего и не позорить себя перед миром. И пластичный человек пытается приспособиться.

– Он мирный, пока не допечет вожжа, – проворчал Петр.

– А вот кто такой этот атаман?

Почему-то мысль о нем не оставляла меня.

– Надо поехать к ним и выяснить, что там происходит. Провести беседу с народом.

Возьми меня! – сказал Петр. – Не может быть, чтобы не приняли своего.

– И меня! – вызвался Михеев.

19

Поселок «глубинных» «Новая заря» состоял из широкой просеки, по сторонам землянки, хижины-шалаши с невысокими крышами из осоки. На завалинках изнеможенно возлежали худые голодные люди. Странно, в поселке нет кошек и собак. Говорят, было много, но всех выловили и съели. Куда девалась любовь «к кошечкам»?

На просеке бродили разношерстно одетые люди: в потертых лапсердаках, шерстяных одеялах через плечо и модных башмаках от итальянских фирм (видимо, совершили налет на большой иностранный магазин обуви), и просто с соломой вокруг бедер, полуголые, босые и пьяные доходяги. Они не стеснялись, хотя так не ходили и древние люди. С древних времен было разное отношение к моде, когда ходили и в шкурах, и с гульфиком, и со скроенными костюмами «от Версачи». А эти быстро забыли не только европейскую, но и русскую посконную одежду времен голодомора. Не считалось зазорным, если «сдвинутый на голову» пьяница теряет свою набедренную повязку, а там он голый с причиндалами.

На тропе раздавались голоса:

– Вы доколя идете?

По пояс голый – орет:

– Ча добавлять-то? Поллитру дай да пожрать что-нибудь и все, е… ть ее"…

Кто-то утверждал свой гастрономический вкус:

– Пироги с конятником делают, ел? Не ешь! А вот с лебедой и крапивой – вкусно.

По пояс голый жарко обнял бородатого "казака", и они заорали:

– Собирайтесь на дармоедов из города! Они присвоили все оставшиеся богатства цивилизации, отобрали наше, и не хотят делиться!

Мы вошли в первую попавшуюся землянку. В ней было людно, пьяные полуголые люди с картами в руках сидели вокруг толстого бородача в грязной майке, на его коленях чемодан, где разбросаны карты. В углу лежала гора пустых бутылок.

Толстый хлопал картой по чемодану, называя собутыльников майорами, генералами и адмиралами флота. Рассказывал, как летел на АН, плохо одетый, а в самолете мороз до 40 градусов, так из "термоска" чай с коньяком. "Хватало?" – спрашивали. "А у меня за пазухой еще бутылка была. Веселая командировка получилась!"

Он, видимо, жил в прежнем времени, не осознавая глобальной перемены. Встретил нас, опустив ноги с диким мясом на икрах в ведро с водой, обтер углом простыни.

– Мы из города. Хотим узнать вас ближе, все же соседи.

Тот воззрился на нас с недоумением.

– Значит, оттуда вы, из богатого города. И не боитесь к нам заходить?

– А чего нам бояться? – спросил Петр. – Братья по несчастью.

– Сидите на награбленных мешках, а делиться не хотите.

– Мы так же бедствуем, – мирно сказал Петр. – Своим трудом тащимся.

Тот пьяно мотнул головой.

– И мы не куркули. Один приблудившийся доходяга продавал пальто за горсть зерна. Я не смог пойти на такой обмен, чтобы потом не было стыдно, отдал ему горсть зерна даром. Такой уж у меня характер! А вы, как начальник, который себе в первую очередь квартиру достает. А почему не войти в положение того, кто обивает пороги?

– Ты-то на его месте то же самое сделал бы, – усмехнулся Петр.

– Нет, я насчет этого характер имею, честное слово, отдал бы хату нуждающемуся, а сам бы в своей землянке прожил. Не люблю обманом тянуть к себе. Зачем мне добро? Человек живет одним днем, хорошо прошел – и ладно.

И стал пить из горлышка бутылки, кадык его ходил ходуном.

– Наш человек! – восхитился Михеев. Петр насупился.

– Зачем же угрожаешь нам?

– Вы буржуи, – утерся он голой внешней стороной кисти. – Как были такие, так и остались. А у нас голод, как в блокадном Ленинграде. Зато водки навалом – недавно нашли склад, полный спиртного.

– Какие мы буржуи? – суетился Михеев. – Мы же братья.