Безлюдная земля на рассвете

Пришли и те, у кого «свербило» отражать мир поэзией и прозой, они писали свои шедевры клипового искусства, как цитаты Корана, на остатках бумаги, и, как художники, на стенах домов, подобно римлянам в Помпеях, а лучше на чистейшей плитке площадей и улиц, заменяя старые рекламные надписи.

Художники и авторы клипов жаждали выразить чудеса будущего возрождения на чем-то вещном, на плоскостях. Это уже не те лохмачи, что малевали в пещерах наскальные рисунки, восторгаясь и страшась чудес природы, а носители тяжелого груза истории.

Свою крошечную группу художников «стрит-арта» они назвали творческим объединением «Настенная живопись». За неимением инструментов для творчества взялись сами растирать в черепках краски, находя их в природных минералах. Скоро на стенах зданий, очищенных от лиан, и на белых плитках тротуаров появились яркие картины несмешанных красок, похожие на примитивное искусство (не путать с древним пещерным). Это были последователи футуристов последней эпохи.

Сейчас было бы нелепо наводнять «рынок» натуралистической халтурой – прежними завалами ремесленного хлама, который создавался для самоутверждения, чтобы всучить художественно неграмотной массе свои шедевры. Не нужен был даже соц-арт – ирония над бюрократизированным миром типа российского проекта «Монстрации», – пропал сам предмет насмешки. И даже искусство индивидуального портретирования эклектичного стиля, за хорошие бабки наделявшего обывателя романтической красотой и мужеством, кто хотел оставить свой бессмертный образ на память родным и своему потомству.

Остались только самые насущные темы – утилитарные, ужаса голода и одичания. Чтобы одолеть отчаяние, нужно дать надежду, вечную надежду, устремленную в первозданную зарю. Кто-то писал, отталкиваясь от Мунка – воплем в засасывающей мировой тьме, кто-то – от Дейнеки, залитым солнцем простором на фоне детей, следящих за полетом космических кораблей.

Наш тихий Трансформер, почесываясь, пугался величия дикой, надвигающейся на нас природы, стал художником-абстракционистом. В его картинах вихри точек сверзались с высот и снова взмывали в небеса, видимо, изображал борьбу несовместимых туч вирусов, что жили в нем сами по себе. Что-то грозное, закрученное, что внушало ужас неведомо от чего. Во всяком случае, талантливо.

Сразу среди кучки художников начались распри, правда, творческие. Спорил «объективист», показывающий мир величественно застывшим и холодным, торжествующим над хаосом, под чем надо было угадывать вулканы чувств. «Субъективист», отбросивший внешнюю натуральность мира и ушедший вглубь своих переживаний, внушал зрителю спасение в отчаянной борьбе за жизнь и чудесной новизне мира. Жаждущий нового Возрождения реалист. Импрессионист, отказавшийся от черного цвета. Абстракционист (Трансформер, в единственном числе), перешедший от визуального взгляда внутрь клетки и атома, из которых состоит гармония мироздания. Был и жаждущий авторитета, бога или вождя, за чьей спиной надежно. Он рисовал Демиурга, вождя, одиноко шагающего по площади, печатая шаг. Представитель наивного искусства изображал доходяг, добродушных и уповающих на Перуна.

____

Самое страшное – выпустить детей «образованцами», усвоившими правила приспосабливания к интересам обладателей материальных ресурсов и не умеющих свободно ступать собственными ногами на загадочную неосвоенную почву.

Мы сразу отмели старую школу, окостеневшую со времен ее создания в средневековье, разве что упразднившую розги. Старые учебники, которые мы собрали в книжных магазинах, выглядели странно в нашей ситуации, словно написаны бездарными авторами для вызубривания элементарных текстов об окружающем мире.

Никто из нас специально не занимался методиками воспитания, но мы были уверены, что это должна быть академия по античному образцу, беседы с учениками среди рощ и лугов. Многие насущные ответы были в океане всемирной информации, которые легко можно бы почерпнуть из интернета в «удаленном доступе», но, увы, вся информация содержалась только в наших головах.

Это должен быть живой разговор о трагизме существования, и как быть нам, и учителям, и детям, в обнуленном времени. Внушение ученикам оторваться от представлений былого послушного большинства о неподвижности существования, оживить их внутреннее состояние вспышками энергии и тревоги движения в вечно меняющемся мире.

Собственно, учил Павел, другие проводили беседы: Марк и его технари-астронавты – о науке и космосе, даже откопали в архивах книги, популяризирующие науку. Я – о философии и древних языках. Мне хотелось внушить мою личную страсть к языкам древних, древнегреческому и латинскому, сделать их страшно интересными для учеников. Эти языки недаром становятся названиями звезд и туманностей, они выражают фантастический взгляд мира древних. А что такое космос, как не фантастика? И в нашей программе обучения не на последнем месте стали эти языки. Петр проводил занятия по сельскому хозяйству, устройству торговли среди «самозанятых» и в семейных группах, хотя еще движения капитала попросту не было.

Павел собрал несколько десятков подростков, одетых как попало, больше в коротких одеяльцах, брошенных через плечо. Поскольку оставшиеся стали забывать былые абстрактные имена, утраченные из-за отсутствия в них смысла, то стали называть детей прозвищами, близкими к этимологическому значению бывших имен, как правило, светлыми или определяющими склонности родителей: Защитник (Александр), Восточный (Анатолий), Чужеземная (Варвара), Светлая (Елена), Спокойная (Ирина), Хитроумный (Диамат, то есть диалектический материализм), Мужественный (Андрей), Сияющая (Светлана), Желанная (Мария)…

В заросшем парке он, как бородатый античный мудрец, бродил с учениками по дорожкам, рассказывал им историю – ужасы рабства, войн с рубкой людей кривыми саблями, а также историю культуры, художников, писателей, которые создали вечные творения, чудесные мифы, внушающие надежду. Излагал выгоды сотворения новой жизни без драк и кровопролития.

Он допрашивал их, как ему казалось, глядя в глубину детских душ.

– Что вы любите? Кем хотели бы быть?

– Космонавтом!

– Программистом!

Светик, Сияющая и Желанная мечтали о любви и большой и дружной семье.

Нельзя удалить то, что накоплено опытом истории. Странная вещь, прошло много времени первобытного существования после разрушения цивилизации, но дети остались современными. Они нутром восприняли воздух знания, накопленного человечеством. Откуда у них желания стать космонавтом, программистом, бизнесменом? Ведь эти профессии вымерли.

Павел желал добраться до настоящей детской боли, как они выживают, ибо без открытия сокровенной боли и страдания, считал он, нельзя добраться до их душ. Но дети не знали, что в них есть трагедия, не думали о ней и, утолив голод коркой от каравая, бежали играть в свои первобытные игры.

Так что, учить детей, не добравшись до их личностей, было трудно. Их суть пряталась под слепящим солнцем жизни. Скорее, это и была их суть. И сразу обнаружилось: одни активны, словно у них шило в заду, а другие стелются к более сильным, как лианы к дереву. Так распорядилась природа: в слепящем ворохе сосуществования кто-то ощутил свои мускулы, а кто-то навсегда потерял их, покоряясь внешнему воздействию.

– Защитник, – обращался Павел к агрессивному мальцу. – Что ты чувствуешь к твоим товарищам?

– Мы деремся за еду.

Светик солнечный, Сияющая и Желанная фыркнули одновременно:

– Фу, какие противные мальчики!

– Мы держимся вместе, – возразил Мужественный.

– Против Западных, – добавил Восточный.

У Павла было отчаяние. Это что, врожденное нашему виду? Как выбить из бродящих сейчас в поисках пищи людей агрессию к чужим, хотя бы воспитать этих потомков старых людей по-новому, в эмпатии к ближнему? Как из них сделать гениев, которые увидят неведомое и пожелают сделать будущее счастливым?

Он видел, что дети схватывают на лету, из обезьяньего любопытства, не чувствуя глубины. И правда, что такое глубина, она же истина, что-то бесконечное? То, что открывается из глубины опыта? Страдания? То конечное, что нужно для выживания человека, балансирующего над бездной?

Но мы так и не знали, как учить детей. Может быть, не только разговаривая, языком? А самой личностью учителя, личным примером? Но где найдешь идеального учителя, чью внутреннюю красоту и мудрость ощутил бы каждый ребенок, и понял бы, что такое настоящее, уловил самое главное для себя? Не тупого выразителя ходячих мнений. Смогли бы и мы стать такими учителями? Со всеми нашими сомнениями, недостатками?

____

Фрилансер Михеев тоже работал – устанавливал связь с оставшимися людьми, в основном с женщинами, то есть бегал неизвестно где.

Появляясь у нас, заявлял:

– Как вы? Переживал, как у вас там?

– Мы работали. А как ты?

– Налаживал связи, вы же мне ничего не поручали.

Он застеснялся:

– Я хочу быть консультантом по вопросам управления.

Я предложил ему канцелярскую работу, а также стать учетчиком и мытарем, только вместо налогов учитывающим различные хозяйственные вещи, добытые из заброшенных магазинов.

Михеев с радостью согласился. Но со временем я заметил: он работал как-то обособленно, как в своей вотчине.

– Не отвлекайтесь! – сказал он, оберегая меня. – У вас великие дела, а мы тут как-нибудь.

Через некоторое время зашел возмущенный Марк.

– Он прячется, что ли? Все время просит меня не отвлекаться на его дела.

Он явно прятал от нас общие дела. Что это, желание хоть чем-то превосходить? Управлять нами?

Марк окончательно обозлился:

– Вон из офиса! – закричал на Михеева. – И сюда ни ногой.

____

Остальные же пахали. Петра тянуло к земле. Мысли были смутные: как перезапустить сельское хозяйство? Поселиться в черноземной зоне, например, на Украине? Добраться до архипелага Шпицберген, где, говорят, скрыто Всемирное семенохранилище, более 860 тысяч образцов от 4 тысяч видов растений? Он организовал артель. Отловили в диком поле лошадку, запрягли ее в найденный где-то плуг, перепахали поле плодородной земли за городом, засевали семенами, из заброшенного магазина. Часть семян оказались живыми, и дали всходы.