Родом из шестидесятых

Он восхищал дерзновенной откровенностью.

– Мы живем во время, когда жопу вытирают газетами с портретами вождей.

Но что-то сдерживало меня в нем, чтобы дружить. Однажды пришел к нему в редакцию, кинулся, а он: "Подожди, переговорю, вот, с поэтом". И увлеченно беседовал, забыв обо мне. Я встал и ушел. Хотелось быть очень остроумным, петь и играть талантливее его, чтобы осадить.

Как обычно, пошли в "стекляшку" на Волхонке. Батя помахал перед нашим носом купюрой. Написал курсовую знакомой, получил десятку.

Выпили по первой. Заставили Гену Чемоданова пригубить. Батя жадничал со своей десяткой, предлагал заработать деньги.

– Для зоопарка нужны инфузории и лягушки. Вырвем деньги из болота! Поедем на Кубань, оттуда пару вагончиков лягушек вывезем. За килограмм 10 рублей. Так что, полмиллиона мне, 100 тысяч вам. Девицу одну возьмем. Ей 100 тысяч не помешают.

Коля багровел. Я успокаивал:

– Не надо ссориться. Очень хорошо Батю понимаю. Ангелов нет. Хотя дома бить уже не будут, что денег не принес – он развелся. Ну и милая привычка с детства – скупердяйство. Но я его все равно люблю, прощать надо.

Коля добавил еще мазок:

– Смотри, у него обжорство сочетается с наглостью.

19

Снова пришел поздно. Думал, ну их к черту! Больше не пойду к ним.

Катя бледная, молчаливая.

Я повертелся, спросил:

– Как Светка?

– Нормально, – ровным голосом сказала она. – В следующий раз придешь после одиннадцати – не пущу.

И сказала горько:

– Ты, как мальчик, что скажут, то и делаешь, куда поведут, туда идешь… В тебе нет стержня… зрелости. Правильно твой Батя говорил про тебя.

Я молчал, делая скорбное лицо, чувствуя себя, в общем, гнусно.

Кажется, трагедия. Должен был делать все, чтобы семье было легче. Но это не помешало мне пойти к друзьям, там слушать и трепаться до упаду. А ведь не видел Светку целую неделю, приходил, когда она спала, истосковался по ней. Но бродил с друзьями по забегаловкам, жаждал жить.

В ее глазах я подлец. Но… не чувствую себя подлецом. Непорядочность? Нелюбовь к ближним? Пусть бог ответит.

Ясно только одно – это не жизнь. Не удалась. Разве я не хочу отдавать все любимым? Но откуда желание растратиться, безвольно идти навстречу гибели?

Катя моя единственная любовь, но во мне есть что-то другое, что видно только по сидению над чистыми листками бумаги и постоянным встречам с приятелями, требующим времени.

Неудовлетворение, инстинктивное не то, что хотел, отчего не было нормального развития отношений с женщиной, – вот почему бессилен при бедах, не шевелю пальцем.

Утром убрался с посудой, вышел на балкон со Светкой и котом. Бася в моих руках топорщил лапы, отталкиваясь от перил, за которой бездна. Ветер, громадные свежие тучи. За перилами внизу – дети кричат, резвится пара щенков.

Катя пришла с рынка. Я заспешил.

– Успею помыться?

– Тридцать минут хватит?

Потом она спросила, как бы невзначай:

– Хоть часов в девять вернешься?

– Не знаю.

– Ах, так? – В ней открылось все накопленное негодование. – Тогда я сейчас же ухожу!

И стала одеваться. Я опешил.

– Мне нужно уйти.

– И мне.

– В общем, я пойду, и все.

– Нет, я пойду.

Мы стали бороться. Вырвал у нее ключи. Она от смеха – к слезам. Вдогонку:

– Отдай ключи!

Швырнул на порог ее ключи.

Светка из своей комнаты сказала:

– Мама, ну ты иди работать снова! Там хохотать опять будешь.

Шел по Парковой и думал, глядя на полосы через все небо, и ощущал злую четкость зрелости, но еще не хотелось рывка в нее, последнего, рывка из любующейся собой молодости. И это в 30 лет!

***

На работе Прохоровна со своими, не нужными мне, радостями.

– Сынок такой счастливый! Билет студенческий то вынимает, то снова прячет. Я ему: "Да ты так замусолишь за день". А он: "У нас кафедрами заведуют сплошь академики!" У них сегодня вечер, сам не свой.

По этому поводу она поставила нашему отделу шампанское. Она восхищалась ребенком, и знала – никто этого не поймет, это – ее.

– Он написал курсовую о международном праве. "Мама, ну дай я тебе кусочек прочитаю, ну, дай – тут вот, так хорошо написано. "Сыночек, я тебя с удовольствием послушаю, но сейчас спать страшно хочу". "Мам, ну немно-го"… Ты что такой мрачный?

Я сделал веселое лицо.

– Я вот тоже где-то в глуши начитался классиков. Приехал в столицу таким чистым, наивным. И только здесь испортился. Да еще начитавшись советской литературы.